Странники вынесли из пещеры несколько стульев и пару покрывал для погребального костра. Оттащили тело подальше от места битвы, чтобы не осквернять ритуал присутствием вражеских трупов, и подожгли. Команда не стала дожидаться, пока костер прогорит – несколько минут они постояли молча, почтив память убитого, и Ольт сказал:

– Мы и так здесь слишком задержались. Собираем винтовки и в путь.

Но когда странники вернулись к терриконам, оказалось, что оружие землян уже кто-то унес. Тела убитых так и лежали в неестественных позах, глаза некоторых были распахнуты, отражая последнюю муку, но ни одной винтовки, ни одного патрона при них не оказалось.

– Чертово местечко, – сказала Зали. – Прямо мороз по коже. Давайте выбираться отсюда, пока все не началось снова.

– Если тут еще кто-то есть, мы должны остаться и принять бой, а не бежать как последние трусы, – Ное сжал кулак.

– Нет, Ное, – осадил его Ольт, – Зали права. Оставаться тут нецелесообразно. Во-первых, мы не знаем сколько их.

– Вряд ли много, иначе они попытались бы снова напасть.

– Во-вторых, – продолжал Ольт, будто не услышал реплики Ное, – дикари не так просты, как кажутся. Пускай это кучка фермеров или какие-нибудь охотники на местную живность, но они умеют прятаться и, что самое главное, знают эту местность лучше нас. Не хочу, чтобы мы снова не досчитались кого-нибудь из наших.

Странники спешно собрались и двинулись в путь. Город больше не казался им вымершим – отовсюду слышались шорохи; каждый раз, когда ветер поднимал над землей горсти песка, странники вскидывали оружие, с опаской оглядываясь по сторонам. Они миновали открытые площадки, на которых раньше местные жители собирались по вечерам, когда солнце палило не так сильно, и узкие улочки, образованные отвесными каменными стенами. Ближе к окраине города, кроме терриконов и заброшенных шахт, обнаружились и обычные дома – небольшие, приземистые, без каких-либо архитектурных претензий – просто места, где можно жить. Между домами встречались низкие, едва ли достигающие человеческого роста деревья. Их тонкие деформированные стволы и блеклые покрытые пылью листья свидетельствовали о том, что эти растения каждый день ведут борьбу за жизнь и неизбежно ее проигрывают.

Двери некоторых домов были распахнуты настежь, но ни у кого из странников не возникло желания войти внутрь. Ное нагнал Ольта, идущего впереди, и сказал:

– Как насчет устроить им тут фейерверк как на день воссоединения Магистрата? Сжечь к чертовой матери эти их домишки.

– Плохая идея. Днем на поверхности слишком жарко, так что земляне наверняка прячутся в какой-нибудь из шахт. Даже если тут и скрываются один-два дикаря, не стоит тратить последние гранаты на уничтожение деревянных коробок. Они нам еще пригодятся.

– Коробки?

– Гранаты, – объяснил Ольт.

– И все равно я не понимаю, почему мы должны вот так бежать. Разве этому нас учили в армии? Мы не отступали в боях с куда более сильными противниками! Куда подевалась твоя гордость?

Ольт резко развернулся и, одной рукой схватив пехотинца за горло, навел на него дуло макуавитля:

– Будешь меня учить, солдат?! Хочешь рассказать мне о гордости?

Спустя несколько секунд командир отпустил Ное, одновременно толкнув его со всей брезгливостью и пренебрежением, на которые был способен. Тот попятился и, споткнувшись о камень, упал на песок. Остальные даже не успели понять, что произошло – вот Ное идет рядом с командиром, о чем-то с ним переговариваясь, а вот уже сидит на земле, тяжело дыша и потирая горло.

Но спустя миг, Ное уже вскочил на ноги:

– Пристрелить меня хочешь?! Ну так стреляй! А нет – я все равно пойду и убью этих тварей. Без твоей помощи. – Затем Ное обернулся к остальным путникам, – Если кто-то еще хочет покинуть этот город победителем, а не жалким трусом, идемте со мной.

– Я пойду с тобой, – сказал Тоин, до этого весь день не проронивший ни звука. – Помогу тебе вычислить их местонахождение.

И они зашагали назад к центру города, оставив остальных странников провожать их взглядами. Ольт колебался. В обычной боевой ситуации он бы уже застрелил сопляка за неподчинение приказам, не дожидаясь трибунала. Но здесь и сейчас он был лишь формальным командиром, и каждый член команды был на счету. Так что выбор у него был небольшой – либо бросить дезертиров и двинуться дальше с оставшимися членами команды, либо пойти вслед за Ное.

– Я не обязан с ним нянчиться, – зло твердил про себя Ольт. – Нельзя из-за глупости одного подставлять под удар всю команду. Всё, решено, идем дальше без них.

Но он так и не двинулся с места. Командир будто снова оказался в том дне, где он стоит посреди выжженных земель одной из планет, правительство которой отказалось платить дань Магистрату. Планировалось, что это будет простая операция – показать галактическую мощь Магистрата и припугнуть местных жителей, чтобы результаты дипломатической миссии были как можно более выгодными для странников. У этой планеты даже не было названия, только порядковый номер – 5312. Никто не мог предположить, что войска странников будут встречены огненным градом, обрушившимся на них, стоило им только высадиться на планету. В тот день погибли многие. Ольт выжил только потому, что его вызвал к себе старший по званию, и он вовремя ушел с места массивного огневого удара, предварительно отдав бойцам команду не менять позицию и не открывать огонь, пока не будет дан соответствующий приказ.

Никто из его отряда не выжил. Погибли все, кого Ольт не просто знал по именам, выбитым на бронекостюмах, а кого считал своей семьей; с кем не один год сражался плечом к плечу. Конечно, вскоре на планету 5312 были направлены новые войска – на этот раз их было куда больше, и о дипломатической миссии не могло быть и речи. Враг был разгромлен, а многие города сожжены дотла. Но Ольту это уже не принесло ни радости, ни облегчения.

Руководство временно перевело его на бумажную работу, чтобы дать оправиться после пережитого, но позже Ольт так и не вернулся к командованию. Начав изнывать в штабе и не имея душевных сил вернуться на поле боя, он записался в команду корабля «Чанан» на должность оператора зачистки, надеясь, что когда-нибудь его оставят в покое призраки прошлого.

И вот теперь Ольт должен был решить – подвергнуть риску всю команду, но попытаться спасти двоих, или пожертвовать ими и до конца жизни помнить, что он снова не справился с поставленной задачей и бросил вверенных ему бойцов в трудную минуту. Наконец, он выдохнул и сказал, обернувшись к команде:

– Ну, что стоите? Идем.

– У тебя есть какой-нибудь план? – спросил Тоин, когда они снова углубились в город.

– Вообще-то в мой план входило, что с нами пойдут все, – проворчал Ное. – Ну и черт с ними, справимся без этой кучки трусов.

Тоин вздохнул. Ему все меньше нравилась эта затея. Согласившись идти с Ное, он рассчитывал на то, что у этого молодого горячего парня на уме есть что-то, кроме отчаянного желания продемонстрировать всему миру свою удаль. Теперь Тоин понимал, что ошибся, но идти на попятный было стыдно. Да и куда идти? Команда их, скорее всего, ждать не стала и уже ушла дальше в пустыню. Пытаться их нагнать в одиночку – настолько же опасно, как и сопровождать Ное. Связаться с командиром с помощью навигационного компьютера? Но следующий сеанс связи запланирован на вечер, и вряд ли Ольт подключится к общему каналу раньше этого времени – он берег каждую секунду, каждую крупицу энергии в садящихся батареях. Попытки прощупать их по энергетическим каналам тоже не дали результатов – за это утро Тоин пережил слишком много эмоций, и теперь они засоряли эфир, сократив улавливающие способности странника до минимума. Тоин стал похож на близорукого дикаря, который потерял очки и может как следует рассмотреть предмет, только если он очень большой или находится на достаточно близком расстоянии.

Тоин уныло брел, отставая на шаг от Ное, и ругал себя за то, что так легко поддался на пламенную речь собрата. Он был падок на красивые слова, как и большинство других киничийцев. И в этом не было ничего удивительного: их с детства воспитывали в атмосфере пафоса – бесконечные лекции, призванные воспитывать в будущих духовных наставниках умение влиять словом на представителей других каст и прививать чувство собственного величия; учебники, исполненные высокопарных фраз, наставления родителей, воспитанных в той же не меняющейся веками системе… В результате среди киничей встречалось много таких, у кого словосочетание «сладость победы» вызывало куда больше трепетных чувств, чем сама победа над кем бы то ни было.