— Спасибо, Борне Аркадьевич! — растроганно сказал Леонид.

Любой должности в издательстве он предпочел бы живую работу в газете, но сейчас главное было — расстаться с проклятым ларьком.

— А как вы узнали про это? — Он кивнул на ряды бутылок.

«Молва растет, распространяясь». Думаете, вы один выпали из журналистики? Увы! Кстати, ушли не самые плохие. Принципиальные люди. Кое-кому мне уже удалось помочь.

— Я знаю ребят, которые перебиваются на пособие по безработице.

— Да, да! Ну, мне пора бежать! — заторопился профессор, словно испугался, что Павлов попросит пристроить на приличные должности всех безработных журналистов Москвы. — А вы позвоните по этим телефонам. — Он передал Леониду полоску веленевой бумаги. Визитную карточку.

— Ленчик, что за ревизия? — Перед витриной возник Мурад, хозяин-кавказец. Лицо у него было тревожное. — Мне Ася просвистела — ревизор нагрянул.

Лея, красивая вальяжная блондинка лет тридцати, торговала в соседнем ларьке. Этот ларек, как и остальные четыре, принадлежал Мураду. Ася тоже принадлежала ему, но когда бывала свободна, не отказывала и другим.

— Это не ревизор. Мой бывший профессор. Преподавал стилистику. Работенку мне приглядел.

Хозяин увидел в руках у Леонида визитную карточку, прищурился, пытаясь прочесть.

— «Банк Антонов». Не слабо!

Павлов спрятал визитку в карман.

— Большой банк, Ленчик. Знаешь, я тебя и задерживать не буду. По-быстрому отчитаешься за товар. — Мурад оглядел витрину, словно уже проверял, в порядке ли его имущество. — Я тебе и должок прощу. Гуляй в банк. Может, когда и мне поможешь.

«Как он быстро просекает любой поворот событий!» — подумал Леонид и пожалел о том, что не успел спрятать визитную карточку. Но хозяин появился у ларька внезапно, словно вырос из-под земли. Он всегда так поступал. Для контроля.

— О чем ты говоришь, Мурад? Какой банк? Речь идет о работе литературным секретарем. Да и возьмут ли?

— Возьмут, возьмут!

Мурад радовался так, как будто ему самому сделали предложение работать в банке. И не каким-нибудь литсекретарем, а большим начальником. Но, оказалось, у хозяина на службу в банке имелся совсем иной взгляд.

— Вай, вай, — радовался он. — Секретарь не секретарь?! Какая разница? Если тебе предложат пыль с компьютеров сдувать — соглашайся. Главное — банк. А что такое банк? Это деньги. Ленчик!

Как ни упрощенно он рассуждал, а про то, что в банке имеются компьютеры, знал.

Павлова в болтовне хозяина обрадовало и испугало упоминание о его готовности простить должок. Миллион долга лежал на бюджете Леонида тяжелым бременем. Три месяца назад, ночью, на ларек напали заезжие гангстеры. Не столько взяли с собой, сколько разбили в пьяном кураже. Мурад аккуратно подсчитал на своем потрепанном японском калькуляторе потери. Получилось два миллиона.

Павлов знал, что никакие ссылки на плохую охрану не помогут. Почти все знакомые ларечники прошли через это. И вот Мурад пообещал остаток долга скостить. Только что он потребует взамен?

Торговлю «Амаретой» и беспородными водками в комке Леня Павлов вспоминал теперь как страшный сон.

Просыпаясь утром, он мог позволить себе поваляться в постели, не спеша приготовить завтрак, с удовольствием выпить хорошего кофе. В архиве Пазлов появлялся не раньше двенадцати. И в редких случаях засиживался там после шести.

Председатель правления и владелец банка «Виктор Антонов», Виктор Сергеевич Антонов поручил своему литературному секретарю только одно дело — работу в архивах. И не загружал никакой канцелярской текучкой. Деловой перепиской занимались помощник и секретарша банкира. Статьи в газеты и журналы банкир писал сам. Он любил журналистику и, как показалось Леониду, был высокого мнения о своих литературных способностях. Павлов прочел пару его статей. Большого восторга по этому поводу он не испытал, но не мог не отметить — с некоторым чувством зависти, — что Антонов умеет очень точно и убедительно излагать свои мысли. И очень логично.

Банкир подтолкнул Леонида к тому, чтобы взяться за серию о его «ларечной» эпопее. Павлов и сам подумывал об этом. Он знал теперь ларечный бизнес изнутри, досконально. Полукриминальная и криминальная среда торговцев спиртным, сомкнувших ряды с чиновничеством, поднимала вокруг себя столько мути и грязной пены, что их можно было сравнить только со зловонными помойками у станций метро и в подземных переходах.

— Я помню, в семидесятые годы, в газетах мелькнула рубрика: «Журналист меняет профессию», — сказал Антонов, услышав рассказ о том, как Леня «горбатился» на Мурада. — Считайте, что год вы находились в служебной командировке. Собирали материал. Попробуйте утереть нос теоретикам малого бизнеса, не покидающим уютных кабинетов. Кстати, один из наших вице-премьеров лет тридцать назад поработал неделю в ленинградском ресторане «Метрополь» и выдал статейку на целую полосу. Называлась статья «Я официант». Теперь вице-премьер, правда, не любит вспоминать об этом.

— Он так и остался официантом. — Леонид усмехнулся. Работая в газете, он не раз слышал о «ресторанной» карьере вице-премьера. Причем одни говорили об этом с восторгом, другие — с издевкой.

— Вы считаете, что неделя работы в «Метрополе» сыграла с ним злую шутку? — В глазах банкира блеснул лукавый огонек.

— А почему бы нет? Вы не замечаете, что я, например, стал похож на лавочника?

Антонов от души рассмеялся. И Павлову показалось, что его холодные зелено-голубые глаза потеплели.

— Нет, Леня! Вас перемолоть не успели. Да вы разве не замечали, что профессия лавочника — «чего изволите?» — в наших условиях прививается плохо?

Павлову не хотелось спорить. Иначе он напомнил бы шефу о том, как прекрасно процветает у нас эта психология. Достаточно включить любую информационную программу ТВ.

— Я вас не убедил взяться за статьи? — спросил банкир, по-своему расценив молчание Павлова.

— Убедили.

Леонид ни словом не обмолвился о том, что надежда когда-нибудь выплеснуть на газетные полосы всю боль за унижение и страх, через которые он прошел, зарабатывая на хлеб в комке, помогала ему долгими зимними ночами обслуживать ненавистных пьяниц и загулявших «быков».

Уговаривая Леонида взяться за перо, банкир имел в виду экономические проблемы малого бизнеса, а Павлова интересовали проблемы нравственные.

«Комок — могила культуры» — первая из серии статей Леонида под общим названием «Кладбище российской цивилизации» появилась в молодежной газете.

Утром — Павлов еще не успел позавтракать — позвонил Мурад. Спросил: Много тебе за статью заплатили, джигит?

— А ты прочел? — Леонид удивился. За все время, пока он торговал в ларьке и общался с Мурадом, никогда не видел у него в руках ни газет, ни книжек.

«Я делаю бизнес, — говорил Мурад. — У меня даже на картинки в «Плейбое» минутки не остается».

— Все наши читали. Еще вчера вечером. Клево написал! Только зачем о хороших бизнесменах не сказал ни слова? Мог бы меня упомянуть по старой дружбе. — Мурад рассмеялся, но смешок у него был ненатуральный, деланный. За ним ощущалась обида. — Наши передать велели — в других статьях помяни! Реклама! А лучше и не пиши совсем. Наши просили меня: узнай про гонорар. Они заплатят в десять раз больше. Сечешь? — Мурад помолчал. Потом добавил шепотом: —Только я думаю, Ленчик, ты напиши. Это между нами, да? И обязательно про меня. Хорошо, джигит?

— Я подумаю, Мурад.

Над статьями Павлов сидел по вечерам. А дни проводил в архивах.

Побывал уже в архиве ФСБ, в городском архиве. И как эго ни было для него удивительно, не томился от скуки.

Листая архивные папки, просматривая один за другим — до рези в глазах — микрофильмы с отснятыми документами, Леонид все больше и больше увлекался судьбой чужого ему человека.

Он выяснил, что прапрапрадед Антонова протоиерей Иоанновского Кафедрального собора в Могилеве в 1831 году сопровождал с несколькими другими священниками тело в бозе почившего Великого князя Константина Павловича из Витебска до Гатчины. Что в составе певчих печального кортежа находился еще один Антонов, ученик местной семинарии. Кем он приходился протоиерею, выяснить пока не удалось. Как не удавалось до сих пор найти документальное подтверждение того, что отец Никифор был командирован на службу в православный приход Нью-Йорка.