И это был не единственный снаряд, полетевший в сторону, противоположную цели. Ещё пяток лафовых шаров вывалилось из жерл метательных машин, и непутёвым воительницам пришлось заливать их водой, чтобы не заполыхал пожар. Другие снаряды, едва перелетев через арку, упали где-то в лесу.

Но всё же несколько шаров попало в цель.

— Да, да, да! — приговаривала сестра Неряшка, глядя, как четыре… пять… шесть снарядов угодило в скопление лёгких небесных корабликов.

Раздался взрыв, во все стороны полетели щепки. Лафовьте шары зацепили как минимум три небохода. Два из них, кружась на ветру, как снежинки, исчезли из виду в направлении Дремучих Лесов. Третий потерял управление и теперь приближался к Восточному Посаду.

Сестра Неряшка вскочила и теперь радостно приплясывала на месте.

— Лети сюда, мой сладенький, — шептала она. — Лети к сестре Неряшке.

Как раненый снежник, небоход опускался все ниже и ниже, пока не коснулся земли. Пилот запутался в перевках и теперь отчаянно барахтался, отчего Узлы только затягивались ещё крепче. Очевидно, это и помешало Библиотечному Рыцарю посадить небесный кораблик в Дремучих Лесах в относительной безопасности. Вооружённые цепями и пиками шрайки обступили пленника.

— Осторожно! — прикрикнула сестра Неряшка. — Он мне нужен живым!

Недовольно кудахча, две шрайки перерезали верёвки и стащили пилота на землю.

— Что стоите? Продолжать обстрел! — велела сестра Неряшка.

Матрона Пернатый Рог обернулась к подруге.

— Не думаю, что нам стоит слепо доверять твоим шпионам, сестра, — заметила она.

— Твоя правда, сестра, — зло прищурившись, процедила сестра Неряшка. — Для начала мы допросим этого Библиотечного Рыцаря. Мы будем медленно сдирать с него кожу, пока не получим ответы на все вопросы. И обещаю, моя дорогая, — шрайка повысила голос, — мы узнаем, где сейчас переселенцы. Даже если мне придётся гадать на дымящихся кишках этого пленника.

Сначала Плут ощутил горячее дыхание. Медленное и мерное дыхание. Вдох.

Выдох. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Потом он почувствовал на своей щеке пахнущий мхом пушистый ворс и ощутил крепкие объятия.

«Это сон, — подумал Плут. — Добрый сон, знакомый с детства».

Ещё ребёнком он попал в берлогу толстолапа, и добрый зверь выходил малыша. Плут хорошо помнил ласковое урчание огромного друга и бережное баюканье.

Что за чудесный сон. Плут знал, что он в безопасности, что с ним не случится ничего дурного. Болела голова, руки и ноги как будто налились свинцом. Но здесь, в берлоге, было уютно и сухо, а тихие ласкающие звуки облегчали телесные муки. Плут не хотел просыпаться. Вот бы лежать так вечно в тепле и покое, но почему-то он отлично понимал, что продуться придётся. Проснуться и увидеть.

Что увидеть? Внезапно Плут понял, что не знает ответа на этот вопрос. Он собрался с мыслями.

Итак, он помнит Нижний Город и бурю, наводнение, сметающее всё на своём пути. Помнит в панике бегущих горожан и…

И всё.

В его памяти образовался пробел. До ушей снова донеслось ласковое пение толстолапа. Ошибиться было нельзя, кто-то качал его на руках.

Плут медленно открыл глаза.

Так и есть, над головой купол из душистых веток, под головой мягкий мох.

Он в берлоге толстолапа.

— Неужели я правда здесь? Это не сон? — прошептал Плут, еле шевеля пересохшими губами.

— Ш-вух-ш, — раздался в ответ тихий голос.

Плут поднял глаза и увидел рядом с собой толстолапиху.

— Вумеру, — прошептал он, узнав свою старую подругу. — Это ты?

— Вурра-воох. Вух-вух! — сообщила толстолапиха, осторожно щупая его лоб. — Это не сон.

Теперь ты в безопасности, тот, в кого попала отравленная палочка. Но тебе нужно отдохнуть.

— Меера-веега-вух? — спросил Плут, пробуя пошевелить руками. — Вух! Лоора-веер? Веллах-вух? — Как я сюда попал? Ничего не помню!

Вумеру повела лопоухими ушами и оживлённо замахала лапами.

— Безволосый утверждает, что спас тебя от Губительного Вихря, и принёс к нам в Дремучие Леса.

— В Дремучие Леса? — повторил Плут. — Безволосый?..

Вумеру кивнула и указала вглубь берлоги, и Плут только сейчас понял, что они здесь не одни. Толстолапиха заурчала, и из тени выступил юноша. Он неуверенно подошёл к Плуту и опустился рядом с ним на колени. Плут увидел, что у него бледная кожа, впалые глаза и бритая голова.

— Плут? Как ты? — спросил он, тревожно глядя в его необычно светлые и отчего-то светящиеся глаза.

Плут растерянно смотрел на юношу, в его взгляде ясно читалось замешательство.

— Плут, это я, — повторил тот, — Ксант. Мы всё-таки добрались до Дремучих Лесов, старина.

Плут нахмурился, теперь он припоминал.

— Ксант? — переспросил он. — Ксант Филатайн? Мы вместе учились в Вольной Пустоши. Ты убежал… Нам сказали… Нам сказали, что ты шпион. Ксант, нам сказали, что ты предатель.

У Плута закружилась голова, лицо Ксанта растаяло. Вумеру стала нежно покачивать его в своих объятиях. Юноша зарылся лицом в тёплый мех и провалился в сон.

Толстолапиха махнула Ксанту, замершему, как столб, у выхода из берлоги.

— Вух! — проворчала она, и хотя юноша не понимал ни слова на её языке, он осознал, что его присутствие здесь нежелательно.

Впрочем, его уже давно нигде и никто не ждал.

Он выполз из берлоги, тщательно замаскированной от посторонних глаз в зарослях папоротника и лишайника. Поляну высокой стеной окружали свинцовые сосны, самые высокие ветви терялись в облаках, плывущих из Краевых Пустошей. На нижних ветвях, широких, как Дорога через Топи, разбили лагерь переселенцы.

Ксанту повезло, что он догнал их. Как тяжело было пробираться через туман, неся на плечах Плута. Он уже думал, что никогда не найдёт колонну, но вот туман рассеялся, и перед ним, подобные великанам, возникли свинцовые сосны. Собрав последние силы, Ксант зашагал по скользким камням вперёд и вскоре ступил на мягкую, поросшую травой землю Дремучих Лесов.

В лагере толстолапы забрали у него Плута, и Ксант оказался во вражеском библиотечном стане. Он не смог долго выносить их перешёптывание и ушёл к толстолапам, которые, хоть и позволили помочь им построить берлогу, всё равно смотрели на него с укоризной. Видать, винили его в том, что он своим побегом навлёк на Плута беду.

Смеркалось. Ксант не желал возвращаться в лагерь, а потому уселся на валун рядом с берлогой толстолапов и спрятал лицо в ладонях.

— Во имя Неба и Земли! — простонал он. — Что же мне делать?

— Так, так, так, — раздался знакомый голос, и на плечо Ксанта легла рука. — Что ты делаешь здесь, внизу? Пора забираться на дерево, впереди длинная ночь. Ксант обернулся и увидел ласково улыбающегося ему Каулквейпа Пентефраксиса. — Ну же, не грусти, паренёк, — подбодрил его Высочайший Академик. — Всё не так уж плохо.

Ксант поморщился. Старый профессор хотел помочь, но его слова ударили Ксанта, словно хлыст.

— Думаете? — мрачно проговорил он.

На лице Каулквейпа проступили морщинки.

— Туман Краевых Пустошей может вызвать безумие, Ксант, — сказал он. — Не вини себя. Кроме того, — он указал на берлогу толстолапов, — ты совершил храбрый поступок, вернув нам молодого Кородёра.

На глазах у Ксанта выступили слёзы.

— Скажите это ему, — бросил он. — Произошло что-то ужасное. Губительный Вихрь помутил рассудок Плута. Он не узнаёт меня. И называет предателем и… шпионом.

Каулквейп похлопал Ксанта по плечу и присел рядом.

— Дай ему время, — попросил он. — Твоему другу нужно отдохнуть.

— Но его глаза, — не успокаивался Ксант. — Они стали такими сияющими, такими пронзительно-голубыми. И кожа… Вся кожа светится.