— Видишь? Придется тебе подождать. Я победил тебя.

Смерть молчала, а лодка приближалась. Человек подумал, что это рыбацкое судно, сам не зная, каким образом отличает один корабль от другого. Не важно, главное другое, то, что корабль несет спасение. Человек вскочил и замахал руками.

Никто на судне не ответил ему, и, вместо того чтобы идти прямо, туда, где можно причалить к берегу, лодка повернула в сторону. Рот человека, и без того широко раскрытый, исказился в хриплом отчаянном крике. Несчастный вскочил и, в ужасе взирая на лодку, вытянул руки, точно пытаясь схватить ее. Он чуть было не прыгнул в море, чтобы догнать уплывавший челн, но страх заставил его отказаться от этого, так как расстояние было довольно велико, и он мог утонуть раньше, чем доплыть до своей цели.

Человек всматривался сквозь прищуренные веки, через заливавший глаза пот в неясные очертания лодки, — четверо громадных мужчин налегали на весла, пятый держал руль. На носу стояли мужчина и женщина, лиц которых разглядеть было нельзя, хотя человек чувствовал, что они смотрят на него.

«Они словно боятся меня, — подумал он. — Почему? Что же я такое, почему кто-то может бояться меня? Кто я?»

Секунды, которые понадобились кораблю, чтобы изменить курс, показались человеку на островке вечностью. Надежда умерла и вспыхнула вновь, когда лодка повернула свой нос к скале. Голова у человека закружилась, и челн, и небо, и море превратились в один сплошной сверкавший калейдоскоп. Несчастный даже не понял, что упал, не почувствовал, как иссохшее его тело рухнуло на камни. Ему было наплевать. Если бы в тот миг Смерть призвала его, он бы, наверное, последовал за ней без возражений, чтобы только не испытывать этих мук, которые несло ему рождение и гибель надежд. Он закрыл глаза и, стуча зубами, сжал в кулаки свои руки. Если бы в теле его осталось хоть несколько капель влаги, он бы, наверное, заплакал, потому что ощущение безысходности охватило его. Но следом пришла злость: если люди эти играют с ним, он не даст им удовольствия наслаждаться своими страданиями. Нет, он должен встретить их стоя на ногах, крикнуть им в лицо то, что он о них думает. Не зная, почему это так важно, человек открыл глаза и заставил себя приподняться. Он едва мог стоять и какое-то время не видел ничего, кроме раскаленного металла воды и неба. Солнце полыхало на коже человека.

Наконец в блеске появились шесть фигур, вставшие полукругом между человеком и лодкой, которую привязывал фалинем к скале седьмой из спутников, настороженно глядевший на островитянина, впрочем, так же как и остальные. Все шестеро были одеты в свободные полотняные рубахи и штаны и сжимали в руках мечи, точно опасаясь незнакомца. Женщина также была одета в сорочку из простого холста, волосы цвета надраенной меди были собраны на затылке в хвост. Женщина показалась ему прекрасной, но он понял, что она слепая, зеленые глаза ее были широко раскрыты и обращены к незнакомцу, но видела она его каким-то иным способом.

«Волшебство, — подумал он, — она владеет колдовством». Он знал это, сам не понимая как.

Человек перевел свой взгляд с лиц пришельцев на их клинки, и в мозгу его возникла мысль, что ему, столь измученному и безоружному, с ними не справиться. Однако он собрался с силами и приготовился к схватке.

Он едва не рассмеялся, представив себя, с трудом державшегося на ногах, но собиравшегося драться.

«Да кто же я?» — подумал он и, изо всех сил заставляя шевелиться свой ссохшийся язык, произнес:

— Я…

Он замолчал и покачал головой, продолжая разглядывать пришельцев.

— Кто вы? Вы пришли спасти меня или убить?

Незнакомцы обменялись взглядами, а один из них, высокий крупный мужчина, в чьих руках меч казался обыкновенным ножом, сказал что-то на непонятном языке.

Человек решил, что пришельцы не собираются его убивать, потому что в противном случае они сделали бы это сразу.

Он сказал:

— Воды.

Здоровяк нахмурился, а человек жестами показал, что хочет пить. Высокий вновь сказал что-то на непонятном языке.

Он ждал, думая о том, что не может продолжать стоять так, потому что врожденная дисциплина, заставившая его подняться, скоро будет вытеснена слабостью и он упадет. Человек не знал, почему мысль эта была ему столь отвратительна. Он пытался понять, почему не может понимать языка этих людей, а они в свою очередь не понимают его. Он сказал:

— Воды, во имя любви к…

Он не знал во имя какой любви может получить столь вожделенный дар, но вот женщина заговорила, обращаясь к здоровяку, который кивнул и в свою очередь сказал что-то другому мужчине, поменьше, и тот направился к лодке.

Островитянину дали флягу, но протянувший ее ему незнакомец сделал это с такой осторожностью, точно опасался, что его ударят.

— Спасибо, — пробормотал человек, поднося фляжку к губам.

Когда он поднял ее, здоровяк что-то очень настороженно сказал остальным и коснулся лезвием меча его горла. Остальные, отодвинувшись немного назад, что-то бормотали. И опять, неизвестно как, он понял, что они ворожат, воздух словно звенел от излучаемой ими силы.

«Если они решат убить меня, — подумал человек, — то я хотя бы напьюсь».

Он улыбнулся, точно не замечая стали, касавшейся его кожи, и начал пить.

Сначала человек даже не почувствовал вкуса, просто боль, с которой он сжился, немного отпустила. Он позволил благословенной влаге струиться по языку, вливаться в горло и стонал от удовольствия. Он глотал теплую воду, которая в тот момент была для него холоднее и желаннее горного ручья.

Когда здоровяк взял у него флягу, он попытался было помешать ему это сделать, желая отпить хотя бы еще немного, но сил не хватило. Однако краем глаза человек заметил, что остальные незнакомцы напряглись, точно ожидая проявления враждебности со стороны найденного ими человека.

«Воины, — подумал он. — Воины, оружие которых — колдовство».

Он поднял руки, слизывая с них капельки воды, и увидел, как женщина подошла поближе.

Она коснулась фляги, указала на его рот, а потом на живот и схватила себя за область солнечного сплетения, точно ей вдруг стало дурно. Он решил, что она пытается объяснить ему, что ему сейчас нельзя пить слишком много, и кивнул. Она улыбнулась и, коснувшись своей груди, произнесла всего лишь одно слово. Он сначала не понял, и она повторила свое движение. Он не знал, что она этим хочет сказать, но женщина коснулась рукой здоровяка и произнесла другое слово, и островитянин понял, что пришельцы называют ему свои имена.

Имена эти были неизвестны человеку, точно язык не привык произносить их, но, постаравшись, с помощью женщины, наконец произнес:

— Рвиан… Гвиллим.

Женщина покивала головой и ободряюще улыбнулась, потом указала пальцем в грудь островитянина.

— Не помню, — сказал он и пожал плечами. Она повторила свой жест, показывая, что не понимает, а он пожал плечами и беспомощно покачал головой.

Она отошла и стала что-то говорить человеку, которого звали Гвиллим, чье имя, неизвестно почему, казалось столь странным, как и имя женщины. Здоровяк кивнул и что-то сказал остальным. Они приблизились к незнакомцу, а один вернулся в лодку и пришел оттуда, неся в руках оковы. Человек кожей чувствовал их колдовство, точно так же как и уколы их мечей, и не сопротивлялся, когда они сковали его руки и ноги соединенными цепью кандалами. Ему только было удивительно, что они так сильно боятся его.

Они повели его в лодку, и хотя человек сделал все возможное, чтобы не упасть, ноги у него подогнулись, и он бы непременно упал, если бы здоровяк не подхватил его своей огромной ручищей. Островитянину было стыдно, что он не смог сам войти в лодку и его, точно младенца, перенесли на борт и водворили на нос, где он сел на палубу, а стоявшие по бокам мужчина и женщина не спускали с него глаз, в то время как остальные заняли свои места на веслах и возле румпеля.

Человек провожал взглядом удалявшуюся скалу, думая, что, может быть, Смерть явится, чтобы признать свое поражение и убедиться в его победе. Но позади в бескрайней морской синеве, точно покачиваясь на волнах, лежала гладкая белая скала, на которой ничего не было. Он отвернулся, не зная, радоваться ли своему спасению. По крайней мере, незнакомцы дали ему напиться, а значит, он зачем-то был нужен им живым, во всяком случае, на какое-то время. Если они решат убить его, он сможет умереть достойно.