Отдельные фольклористы иногда утверждают, что песня «О Штыке и Зенитке» родилась на следующий же день после того, как в небо нашей планеты поднялся первый в мире бомбардировщик. Звучит эта песня так:
Штык – это тот же еловый ствол
в условиях високосного года!
Штык – это, когда забивают гол
х орошие парни в ворота отпетых уродов!
Зенитка – это оружие слабых людей,
н е знающих, что такое небо.
Небо не для бравады в кругу блядей,
а небо, которому аэропланов трэба!
Таким образом, зенитка – глупая тёлка,
а штык – завсегда молодец!
п росто дубу сосна – не ёлка,
а пуле шрапнель – не отец!
Просто небу хороших парней потрибно одно,
А небу плохих – потрибно сплошное говно!
Сын полка, резиновый носорожек, Альберт Мошонкин хотел уж было совсем расстроиться, ибо натурально заслушался около-песнью в соответствие со свойственной его возрасту мерой серьёзности в отношении к жизни, но тут, как нельзя более кстати, ему на голову свалился вонючий сапог капитана Дервишева. Шинель не мгновение замерла.
– Цыц! – скомандовал старшина Борзой, упреждая подростковую вонь.
– Ну почему? – попытался завозражать шёпотом юный Мошонкин.
– Капитан – он же и командир, дура! У него сапог свалится – нам манна небесная!
– Эт-то точно! – послышался сверху голос пробудившейся небритой макаки.
– Как спалось? Что снилось, товарищ капитан? – осведомился Борзой и с лукавинкой в левом глазу отдал честь.
– Да снилось мне, что обрёл я наконец сын, старшина. Вольно!
– А у Вас есть сын? – искренне оживился рядовой Мошонкин.
– У всех есть сын… – вздохнул Дервишев.
– А дочь? – не унимался тупорылый маленький носорожек.
– Эхе-хех… – опять вздохнул макака и запел а капелла:
Чтоб вы сдохли, грёбаные люди!
Чтоб у вас оторвалися муди!
Чтоб у вас отяжелели веки!
Чтоб вы стали, как один, калеки!
Чтобы все вы, гадочеловеки,
т ак и не увидели бы Мекки!
А в святом Иеруасалиме
в ы бы стали сами не своими!
Вас бы всех поставить к Стенке Плача
От последнего ублюдка вплоть до мачо !
Чтобы в светлый день Армагеддона
у часть равного постигла б вас г о ндона!
Чтобы поняли вы все, как мы страдали,
о т того, что нас игрушками считали!
Так-то! Оу-вау!
Оу-вау! Послушай блюз!
Скоро сдохнетё все –
а я лишь перекрещусь!
– Эк командир у нас заворачивает! Аж на слезу пробивает! – сказал старший борзой и действительно разрыдался.
– Фифти-фьють! – подхватил бесчеловечную песню случайный артиллерийский снаряд и с грохотом разорвался в вагоне-рэсторане.
Однако на сей раз никто не погиб.
– Занять оборону! – скомандовала Макака. И Время остановилось…
48.
Понятное дело, что остановилось оно не потому, что взорвался вагон-ресторан. И не потому, что Макака спел бесчеловечную песню. И не потому, что весь день до этого игрушечные солдаты расхлябанно распевали «Зенитку и Штык». А потому, что именно в тот момент, когда «случайный» снаряд сказал «фифти-фьють», Ваня всё-таки затолкал в промежность тёти Наташи Книгу Судеб.
Предваряя законное любопытство читателя, сразу скажу, что да, разрез между вагиной и задницей сделать всё же пришлось. Иначе не лезло. Не тот, понимаешь, формат.
И далее уже всё пошло как по маслу, ибо в оной Книге было ясно написано, что как только она канет в промежности у тёти Наташи, в некой теплушке проснётся Макака Небритаяи вполне осознает себя отцом Тяпиного Андрюши, споёт песню «На Смерть Человечества», а как только пропоёт слово «перекрещусь», так и сразу разрыдается Борзой Старшина, а вслед за этим далеко неслучайный снаряд скажет своё «фифти-фьють», что означает «пятьдесят повторений шестнадцатой буквы алфавита атлантов», после чего вагон-ресторан разлетится на мириады бумажных кружков конфетти, а где то за пределами Бесконечности, на планете, как две капли воды похожей на Землю, тётя Наташа, проходя мимо плиты, «нечаянно» заденет локтем трёхлитровый бидон с кипящей водой, которая, согласно действующим в той Вселенной законам «физики», немедленно прольётся на Ваню, так некстати, казалось бы, пристроившегося под оной плитой с деревянным «Калашниковым» в руках. И… остановится Время.
Ещё в Книге Судеб было написано следующее…
49.
– Потому что, с нашей точки зрения, это перебор условий! – скажет пластмасска Сима в ответ на предложение Тяпы продать им с Парасолькой секрет проникновения в душу ТанкО.
– А, по-моему, в самый раз! – будет возражать вконец обнаглевшая под влиянием обстоятельств обезьяна. – Вы нам Волшебное Перо для Скрижалей, а мы вам – всё, про бордовую кнопку! Соглашайтесь, пока не поздно!
– Да что ты себе позволяешь, мохнатая сучка! – воскликнет в сердцах Сима и дёрнет за рукав Парасольку, мол, ну что ты молчишь, мужик ещё называется.
– Гм, это, Мишань, – нехотя замычит майор, – давай, брат, действительно, что ли, по-человечьи разрулим всё. Сам пойми, Родина в опасности!
– Да в рот я любил эту Родину, Соль! Надоело притворяться! Говно! Говно это всё! И чем скорей все погибнут, тем лучше! – взорвётся Мишутка.
– Вот! Ну ты только посмотри на него, сволоту! – воскликнет Сима. – Дофилософствовался, гнида плюшевая! Да мы из вас сейчас этот секрет ногтями выцарапаем!
– Да ты сама не выступай, сука пластмассовая! Всё и так уже кончено! Время-то остановилось! – скажет Тяпа.
– Ха-ха-ха! – засмеётся Сима. – Ой, держите меня за сиськи, люди добрые! Время остановилось, ха-ха-ха! Ну и когда ж это?
– Да вот так теперь и не скажешь – перейдёт на мистический шёпот обезьянка. – Нет больше Времени! Нет ни того, что было, ни того, что якобы есть, и никогда уже ничего не будет. Книгу Судеб поглотило лоно Наташи, и на этом всё кончилось… неизвестно когда.
Некоторое как время Сима будет нервно похихикивать, а потом возьмёт, да и спросит:
– Ну а чем ты докажешь?
– Да вот направо хоть посмотри! – предложит Мишутка.
И тогда кукла увидит, что буквально в двух шагах от неё – её же саму насилуют три резиновых ковбоя из ГДР.
Сначала девушка, конечно, не поверит своим глазам, но уже в следующий миг ей в горло ударит горячий фонтан немецкой спермы. Вслед за этим второй ковбой разрядится ей в зад, а третий – куда следует.
В ту же секунду на потомков фашистов бросится Парасолька, и якобы в следующий миг выстрелит себе в сердце рукой Чингачгука. Уже пробив грудину майора, пуля поймёт, что она не пуля, выпущенная из «Вальтера» резинового вождя, а, – слюна, которую только что в отчаянии сглотнул Парасолька. «Я его последняя смертельная слюна! – подумает за неё Парасолька, и пуля, полагающая себя слюной, свернёт на пол-пути в желудок майора и вместо этого пробьёт ему сердце.
Он покачнётся и рухнет на бездыханную Симу, только что умершую от Похабного Удовольствия.
Кровь Парасольки, к этому моменту, сочтёт, что сердце любого мужчины – это его мозг, и станет вытекать из левого виска, а вовсе не из раны на груди. Крови вытечет ровно шестнадцать капель, и все они соберутся у Симы в пупочной впадине.
В ближайших кустах тут же раздастся ужасающий грохот и лязг. То будет шум Разоблаченья ТанкО!..
Красивый молодой танк скинет с себя всю броню и выйдет из кустов чистый, прекрасный и светлый. Из одежды на нём будет одна лишь льняная ночная сорочка, а то, что ещё недавно было крупнокалиберным пулемётом, станет… свечой на ветру.