Наша помолвка состоялась в апреле 1912 года, а свадьба была назначена на июнь. Я была в ужасе от мысли, что люди подумают: мы слишком торопимся со свадьбой, но еще больше я боялась: если отложить свадьбу надолго, Пол мог изменить свое решение и поэтому я не возражала против назначенной им даты. Кроме того, к этому времени мне уже не терпелось стать его женой, а Пол, как скоро выяснилось, вообще не желал ждать ни одного дня.

— Моя яхта спущена на воду, — сказал он мне в мае, — и стоит прекрасная погода. Давайте уплывем на уик-энд.

Я ответила, что предпочитала бы подождать, пока мы поженимся.

— После этого уик-энда я не буду домогаться вас до нашей первой брачной ночи.

— Но...

— Надо ли понимать так, что вам ненавистна мысль разделить со мной ложе?

— Мне трудно себе представить...

— Мне сорок четыре года, и вполне вероятно, что я проживу еще не меньше двадцати лет. Естественно, я захочу заниматься с вами любовью так часто, как только это будет возможно. Триста шестьдесят пять дней умножить на двадцать — семь тысяч триста дней — и это не считая високосных лет! Я согласен вычесть отсюда шесть месяцев полного физического изнеможения, но даже при этом: действительно ли вы готовы лечь в постель с мужчиной семь тысяч раз, не зная точно, будет ли это вам приятно?

Мы рассмеялись. Боясь показаться старомодной пуританкой, я стремилась выглядеть утонченной светской женщиной, но если быть честной, то я не очень-то усердствовала в этом. Я была слишком в него влюблена и мысленно уже вручила ему себя до конца моих дней.

Я отправилась на яхте на уик-энд.

Это было для меня откровением. Я никогда не думала, что способна вступить в любовную связь с мужчиной, хотя бы и обещавшим на мне жениться. Однако отважившись на это, я не сомневалась, что меня раздавит сознание собственной вины, но... ощущения вины у меня не было.

— Я знаю, что мне следовало бы чувствовать себя порочной и безнравственной, — говорила я Полу, когда мы стояли, опершись на палубные перила и любуясь закатом солнца, — на самом же деле я просто счастлива, как никогда в своей жизни. Что за создание принесло мне это счастье.

— Человек, — ответил Пол, и едва мы покинули борт яхты, как он предложил мне продолжить наши отношения.

— О, но что, если я забеременею! Пойдет гулять это ужасное слово «преждевременно», и все примутся считать на пальцах, сколько месяцев мы женаты...

— Боже Правый, — воскликнул Пол, — неужели вы действительно не верите в то, что я должным образом позабочусь о вас?

Я была настолько несведуща в вопросах регулирования деторождения, что не понимала, насколько тщательно он позаботился об этом уже на яхте.

— И кроме того, — добавил он, пользуясь случаем напомнить нам обоим о том, о чем я предпочитала не думать, — поскольку ваш врач определенно предупреждал вас об опасности очередного выкидыша, с моей стороны было бы просто преступно заниматься с вами любовью, не думая о последствиях.

По возвращении из свадебного путешествия я побывала еще у одного врача и убедила Пола предоставить мне дальнейшую заботу о предохранении. Мне удалось убедить как его, так и себя, в том, что моя следующая беременность была чисто случайной, в другой же раз он отнесся к этому явно скептически, и после этого на несколько лет взял контроль на себя. И только в 1921 году мне удалось добиться его разрешения использовать новое средство, самое надежное, последнее слово науки, предохранявшее женщин, не желающих иметь детей, но в 1922 году я обнаружила, что снова ухитрилась забеременеть.

После примирения в конце того года нам пришлось снова обсудить эту проблему. Нам было очень нелегко говорить на эту тему, тем более без эмоций, и поэтому было совершенно неудивительно, что он был озабочен тем, как не повредить мне, а я тем, как не вызвать его гнева.

— Наверное, мне придется снова взять все на себя, — смущенно сказал Пол.

— Но это так неприятно для вас...

— Вы не должны об этом думать.

— Но я думаю, что теперь это средство стало надежнее...

— Но оно неприятно для вас.

— Нет.

— Хорошо, если вы сможете обойтись...

— Да!

— ...Без случайностей...

— Да, — отвечала я, хотя знала — единственная причина, заставлявшая меня настаивать на своей ответственности, состояла в моем страстном желании иметь ребенка.

Пол никогда не допускал случайностей.

— Это была случайность, ужасная случайность...

Я думала об этом четком, прагматичном подходе, настолько далеком от всякой страсти, что он позволял хладнокровно анализировать каждую деталь любовных отношений и принимать эффективные решения для избежания неприятностей. Если беременность Дайаны Слейд действительно была случайностью, что-то было не так не только с одержимостью Пола идеей самозащиты, но и с этим холодным, бесстрастным аналитическим методом.

— Я не верю в романтическую любовь, — уже давно сказал мне Пол. — В действительности это не больше, чем умственное расстройство, разрушающее логику и ведущее к иррациональному поведению.

После разговоров с Элизабет я поняла, что такая позиция сформировалась у него в результате опыта, полученного от первого брака, и поскольку прошлое было изменить невозможно, я решила приспособиться к ней как можно лучше. Не было и речи о том, чтобы расстраиваться из-за неспособности Пола произнести магические слова «я вас люблю». Я знала, по-своему он очень любил меня, и приходилось считать, что этого достаточно. Кроме того, когда мне исполнилось двадцать лет и я стала более опытной в светских делах, мне стало казаться, что именно мужья, ритуально напевавшие каждый день своим женам «я люблю вас», слишком часто развлекались с другими женщинами. Молчание лучше неискренности, говорила я себе, уповая на старую формулу: «дела говорят больше, чем слова».

Дела. «Одна крестильная кружка...»

Не думать об этом, не думать, не думать, не думать...

Я по-прежнему не отрывала беспокойного взгляда от своего отражения в зеркале, когда меня заставил подскочить какой-то шум у соседней двери. Пол захлопнул дверь своей гардеробной и отослал слугу. В следующую секунду с шумом распахнулась дверь, соединявшая наши комнаты, и я машинально поднялась на ноги с головной щеткой в руках.

Несмотря на ярость его вторжения, он выглядел скорее опустошенным, нежели разгневанным, и я сразу поняла, что он был крайне расстроен.

— Пол, что случилось? Вы...

— Да, мы ужасно поскандалили с Брюсом. — Он сбросил пиджак, отшвырнул ботинки и буквально упал на кровать. — Сильвия, вы знаете, с какой любовью я отношусь к этому мальчику. Да, верно, мы в последние годы мало встречались, но я только сегодня понял, что он так и остался в том времени, когда... в общем, много лет тому назад произошел один эпизод. Я никогда не говорил вам об этом, так как считал, что вопрос давно исчерпан. И только сегодня, когда он сказал мне, что не хочет видеть меня завтра на своей свадьбе, я понял — ничего не забыто.

— Но, Бога ради, почему он не хочет, чтобы вы пришли к нему на свадьбу? — воскликнула я, пораженная.

— Он сказал: с него довольно разговоров в Нью-Йорке о том, что я его отец. Он решил раз и навсегда продемонстрировать истину, не допустив моего присутствия при важном семейном событии.

— Но ведь можно с уверенностью сказать, что это породит еще больше сплетен? О, Пол, он, наверное, слишком много выпил!

— Нет, он достаточно трезв, и не называл меня эгоистичным капиталистическим сукиным сыном, пока я не заявил ему о бессмысленности его утверждений, что я разбил жизнь его матери.

— Пол! Но я не могу поверить, чтобы Брюс...

— К сожалению, должен признать, у меня хватило глупости ввязаться с ним в полемику с антимарксистских позиций, и у нас произошла одна из тех смешных политических ссор, которая закончилась тем, что он потерял самообладание и попытался меня ударить. К счастью, у меня хорошая реакция, и он промахнулся, но когда я увидел, что он готов сделать новую попытку, я подошел к двери и позвал Питерсона. Можете себе представить, как я себя чувствовал, вынужденный позвать телохранителя, чтобы защитить меня от человека, который первые семнадцать лет своей жизни был мне искренне предан и уважал так, как мальчик может уважать собственного отца.