— Висконти, — повторила она без всякого выражения. — Остальные целы?

— Кажется, да. — Я кивнула.

— Отлично. — Бона взглянула на Катерину и вздохнула. — Бедная девочка.

Франческа отставила поднос и зарыдала, а герцогиня откинула одеяла и свесила с кровати толстые ноги.

— Франческа, — довольно резко окликнула она горничную, которая перестала рыдать и страдальчески поглядела на нее. — Позови Леонору, поможете мне одеться, — приказала герцогиня и перевела взгляд на меня. — А ты, Дея, сходи к Чикко, расскажи ему новость, если он еще не слышал, а затем приведи сюда.

Переговорив с главным помощником мужа, Бона приказала обмыть тело герцога прямо в церкви Санто-Стефано и переодеть в парчовый наряд. В сумерках чистое тело герцога уже покоилось на столе в ризнице. Публичного прощания, как, впрочем, и семейного, не предполагалось, потому что тело было обезображено четырнадцатью ранами. Смертные останки Галеаццо пролежали в ризнице весь следующий день, двадцать седьмого декабря, когда его светлость обычно посещал церковь Сан-Джованни, чтобы почтить святого евангелиста Иоанна.

Бона с Чикко тем временем старались не допустить восстания против династии Сфорца. На пустынных улицах Милана в стратегически важных местах были расставлены солдаты.

Уже ночью госпожа отправила нескольких верных слуг в церковь Санто-Стефано. Под покровом темноты они прокрались туда, забрали тело и перевезли в собор Дуомо, расположенный напротив замка Порта-Джиова. Здесь мужчины с помощью рычага подняли крышку гробницы с останками отца герцога, Франческо Сфорца, и положили Галеаццо поверх него.

Потом священники отслужили множество месс за упокой души Галеаццо, однако не было ни похорон, публичных или тайных, ни отдельной гробницы, ни памятника, ни таблички с надписью о том, что здесь покоится герцог. За свои тридцать два года он нажил столько врагов, что было безопаснее обойтись без всяких церемоний, иначе те, кто ненавидел его при жизни, расправились бы и с мертвым телом.

Бона той ночью так и не легла, она совещалась с Чикко и другими приближенными Галеаццо. Я разделась в небольшой каморке, примыкавшей к комнате герцогини, и уже натягивала ночную рубашку, когда вошла нянька Катерины и принялась умолять меня пойти к ее юной воспитаннице.

Катерина сидела на постели, съежившись, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Под тканью ночной рубашки вырисовывались очертания стройного девичьего тела, длинные золотистые волосы были заплетены в аккуратные косы, только отдельные короткие пряди завивались вокруг овального лица. Ее щеки пылали, покрасневшие глаза распухли. Когда я вошла, Катерина вскинула голову, как будто с надеждой, и быстро махнула няньке, чтобы та ушла. Я удивилась, увидев, что все три кровати, на которых спали ее горничные, пусты, хотя одеяла на них смяты, а на простынях остались отпечатки тел. Без сомнения, юная госпожа выставила служанок из постелей без всякого предупреждения.

Когда мы остались вдвоем, Катерина жестом велела мне сесть на кровать рядом с ней — неслыханная милость с ее стороны — и сказала осипшим от слез голосом:

— Ты знала, что мой отец погибнет. Ты знала, когда это случится. Откуда?

— Нет, не знала… — начала я, но она нетерпеливо махнула рукой, требуя тишины.

— Я тебе заплачу. — Ее взгляд был прямым и открытым как никогда. — Все, что пожелаешь, и никому ничего не скажу. Но ты должна открыть мне тайну этой магии.

— Здесь нет никакой тайны, мадонна, — покачала я головой.

— Или я буду тебя пытать до тех пор, пока ты во всем не признаешься. — Ее лицо исказилось от гнева. — Я могу передать тебя церкви как ведьму.

Я так устала от горя, что подобные угрозы нисколько не пугали меня, и это явственно отразилось в моем голосе и выражении лица.

— В таком случае, мадонна, можешь сделать это прямо сейчас. Я скажу им то же самое, что и тебе: я ничего не знаю о магии. — Это была правда, я еще не научилась ритуалам Маттео. — Я видела смерть твоего отца, но сама не понимаю, как это получилось.

Катерина сидела молча. Я поднялась, собираясь уйти, но она сердито замахала, приказывая мне сесть на место.

— Почему ты меня спасала? — Ее голос звенел от напряжения.

— А почему нет? — ответила я вопросом на вопрос.

Она прерывисто вдохнула и разразилась детскими слезами.

— Не уходи, — рыдала Катерина, обхватив меня за плечи и притягивая к себе. — Никогда не покидай меня, Дея!

Она страдала так искренне, так мучительно, что я обняла ее в ответ и забормотала, по-матерински утешая:

— Тише, мадонна, тише. Я останусь столько, сколько пожелаешь.

Я успокаивала ее несколько минут. Наконец Катерина икнула и затихла.

— Я ненавидела отца! — неожиданно произнесла она, упираясь подбородком мне в плечо.

Я ждала, что Катерина сейчас заговорит о его гнусных преступлениях, но она вместо этого добавила:

— Он никогда меня не любил, ни капельки, обожал только мою красоту. Я была для него игрушкой, как драгоценности, хор или любовницы… Тем, чем можно похвастаться перед другими, чтобы вызвать в них зависть.

— Это неправда, — возразила я машинально, но она отодвинулась и серьезно посмотрела мне в глаза.

— Правда, Дея. Мужчины не заслуживают того, чтобы их любили.

— Я знала одного, который заслуживал, — возразила я с неожиданной горячностью.

В ту ночь Катерина так и не отпустила меня. Она даже не позволила мне лечь на койку одной из горничных, а потребовала, чтобы я спала рядом с ней на мягкой пуховой постели. Катерина устала от слез и быстро заснула. Я лежала, прислушиваясь к ее легкому дыханию, и размышляла о герцоге, Маттео и волшебных картах.

На следующий день, посвященный святому Иоанну, пришло известие о том, что убийцы герцога доставлены в замок. Эта новость мгновенно распространилась по двору. Сразу же после убийства тело Лампуньяни было вытащено из церкви Санто-Стефано несколькими молодыми негодяями, после чего они протащили его по всему городу. Когда собралась толпа, тело было изуродовано до неузнаваемости, и горожане жутко веселились, скармливая останки свиньям.

Висконти и третьего заговорщика, юношу по фамилии Ольджиати, которые скрылись сразу же после убийства, выдали родственники. Их схватили, и теперь они ждали приговора в застенках Порта-Джиова. Бона хладнокровно велела колесовать убийц — их должны были живьем разорвать от паха до шеи.

По словам горничных, герцогиня не проронила по погибшему мужу ни слезинки. Сама недавно ставшая вдовой, я была уверена, что горе скоро навалится на нее всей тяжестью, и мне хотелось быть рядом с ней, когда буря наконец разразится. Но один камердинер Галеаццо сообщил, что сегодня герцогине не потребуются мои услуги. Я была свободна, если не считать укладки личных вещей, поскольку завтра утром двор возвращался в Павию.

Я направлялась в свою каморку, собираясь побыстрее покончить с делом, но не успела даже дойти, когда меня нагнала Катерина, почему-то одна, без всякой свиты. Она задыхалась от бега и казалась совсем бледной в черном бархатном платье с высоким воротником. Волосы не были уложены, а свисали нечесаными прядями, свободные от сеток и вуалей. Вероятно, она увидела, как я прохожу мимо ее комнаты, в тот самый момент, когда ей делали прическу. Я остановилась, вопросительно взглянула на нее и заметила в руках красную бархатную коробку.

— Куда ты идешь? — выдохнула она.

Не было смысла лгать, Катерина все равно всегда добивалась ответа на свои вопросы.

— К себе в комнату, мадонна, — призналась я, не в силах отвести взгляд от коробки.

Катерина оглянулась, убеждаясь, что нас никто не подслушивает. В дальнем конце лоджии две горничные выносили из комнат грязное постельное белье, они смеялись над чем-то своим, не обращая на нас никакого внимания.

— Я пойду с тобой, — тихо сказала Катерина.

Я кивнула, соглашаясь. Мы вместе вошли в маленький чулан, примыкающий к спальне Боны, и задернули занавеску, чтобы нас никто не увидел. Я жестом предложила Катерине присесть на кровать, которую мы делили с Франческой.