Но затем глаза привыкли, и он увидел…

В три стороны амфитеатром поднимаются скамьи, и на них сидят люди – темные безмолвные силуэты. С четвертой – упирающееся в стену возвышение, и на нем огромное кресло, сложенное из тысяч драгоценных камней, здесь алмазы, изумруды, топазы, рубины и прочие камни, каким он не знает названия, они мягко переливаются, по ним бегают волны света, скачут тысячи разноцветных искорок.

– Мерцающий престол, – прошептала безымянная брюнетка. – Как красиво…

На нем сидели двое, но лиц их разглядеть Ларс не смог, только очертания фигур – мужской и женской. Различил, что по периметру освещенного круга тоже стоят люди: очень высокая женщина с седыми волосами, облаченная в алое, огромный, за два метра мужчина в облачении преторианца, но не серебряном, а золотом, и с перьями на гребне шлема, еще один, изящный и невысокий, с бритой головой, с ухмылкой хищника и цепким взглядом, двое стариков, горбатый карлик…

Барабаны ударили вновь, с такой силой, что пол вздрогнул и Мерцающий престол вспыхнул.

– Аве! – воскликнул сидевший на нем мужчина, вставая, и голос его прозвучал как гром недавней грозы.

– Аве, Кесарь! – отозвались все, кто был в зале, и Ларс упал на колени прежде, чем осознал, что делает: его тело сделало это само, помимо веления рассудка, а сердце затрепетало, как попавшая в ловушку рыба.

Что-то случилось со зрением, оно помутилось, а проморгавшись, уроженец Аллювии обнаружил, что в песчаном круге появились еще люди: трое жрецов Божественной Плоти, двое молодых и один пожилой, тот, что с седой бородкой, а позади «избранных» встали четыре преторианца.

Но глядел Ларс только туда, где по ступеням Мерцающего трона спускался коренастый мужчина, облаченный так же, как статуи Божественной Плоти в храмах, – подпоясанная туника, открывающая ноги, короткие сапоги-калиги и переброшенный через плечо плащ-палудамент.

– Я есть плоть и кровь своего народа! – объявил мужчина, и престол заполыхал вновь, а бивший сверху свет погас.

– Ты есть! – эхом донеслось со всех сторон.

Пожилой жрец, тот, что с бородкой, вытащил из ножен на поясе изогнутый нож, и на песок упали голубоватые отблески. Двое его помощников шагнули к «избранным», и схваченный за плечи Индри оказался стоящим.

Треснул балахон, обрывки полетели в сторону.

– Причастимся же! – объявил тот, кто спустился с Мерцающего трона.

– Во славу Империума! – мощным голосом воскликнул жрец с бородкой, и вскинутый нож ярко вспыхнул.

Помощники ловко опрокинули Индри на песок, и лезвие с хрустом вошло в его грудь.

– Нет! – воскликнула Унцала и попыталась вскочить, но стоявший позади преторианец не дал ей этого сделать.

Зрение у Ларса вновь помутилось, а когда вернулось, он увидел, как лежащее тело разделывают в три пары рук, и кровь хлещет на песок потоками. Один из младших жрецов извлек из-под сутаны чашу и деловито наполнил ее красной жидкостью, другой водрузил на блюдо еще трепещущее сердце.

– Плоть и кровь! – воскликнул старший служитель, подавая посудину хозяину Мерцающего трона.

Тот принял ее двумя руками и осушил в один глоток.

– Аве! – проревел он, и вонзил крепкие зубы в сердце Индри, выдирая из него кровоточащие куски.

Жрецы резали труп, ломти мяса летели в стороны, и сидящие на скамьях люди хватали их. Чавкали, давились, но жрали человечину так, словно она была самым редким кушаньем Империума.

– Аве, Кесарь! – крики звучали нестройно, вразнобой, будто зрители внезапно опьянели.

Ларс и сам чувствовал одурение, вяжущую слабость в мозгу, невозможность поверить, что все это происходит на самом деле – жрец Божественной Плоти, роющийся в животе Индри, забрызганная кровью борода, женщина на троне, с улыбкой откусывающая от печенки, зрители на скамьях, что обгладывают кости, и все это в неверном, мерцающем свете престола и виброклинков.

Обезображенные останки утащили прочь, место высокого горожанина заняла безымянная брюнетка. Служитель с седой бородкой отрезал ее грудь и вручил хозяину Мерцающего трона, и только затем вонзил нож в горло непрерывно визжавшей девушки.

Владыка Империума с наслаждением впился в женский сосок, разгрыз его, как орех.

– Нет, нет… это бред… – прошептала Унцала.

«Теперь понятно, для чего ему столько «избранных» с разных планет, – подумал Ларс, вспоминая свои мысли в космопорту. – Такое жертвоприношение раз в неделю… Плоть и кровь народа… Надо бежать отсюда…»

Но едва повернул голову, как увидел, что преторианец стоит рядом и следит во все глаза, чтобы будущий деликатес не взбрыкнул.

Нет, с этим здоровяком ему не справиться, а значит… остается только умирать.

Рати попытался вырваться из рук жрецов, но его оглушили, затем привели в себя и только после этого убили.

– Сердце народа бьется в моем сердце! – прокричал хозяин Мерцающего трона, вскидывая обагренные руки.

Толпа отозвалась даже не криком, а полувоем-полустоном экстаза, и Ларсу вновь стало дурно, перед глазами все поплыло, захотелось немедленно проснуться на Аллювии, у себя дома…

Дома, который он больше не увидит, куда он не вернется.

Не выполнит обещание.

– Аве, Кесарь! – пронзительно завопили рядом, и Ларса схватили под руки, подняли на ноги.

Он сжал зубы – только не закричать, не показать своего страха…

Треск ткани, влажный воздух коснулся обнаженного тела, последовал толчок, и шершавый песок оказался под спиной. Взлетела худая, перевитая венами старческая рука с виброножом, и теперь нужно не закрыть глаза, смотреть до последнего, до момента встречи с Обратной Стороной…

– Стойте! – Прозвучавший голос был женским, он перекрыл рев сотен глоток.

Вскинутый клинок замер, Ларс поднял глаза.

Очень высокая женщина с седыми волосами, облаченная в алое, вступила на песок и пошла к ним.

– Как ты смеешь, ведьма! – взвизгнул пожилой жрец, и лицо его исказила ярость. – Здесь, в жертвенном круге, власть понтификов, моя власть, и ты не смеешь вмешиваться в ритуал!

– Опасные слова, Луций, – сказала женщина. – В Империуме один источник власти.

– Что там у вас? – недовольно поинтересовался владыка Мерцающего трона.

Ларс замечал десятки обращенных на него взглядов, любопытных и равнодушных, полных алчной кровожадности и благоговения, но лица всех сидевших на скамьях сливались для него в одно.

Тупое, самодовольное и злое.

– Мой государь, я вынуждена была вмешаться, – произнесла женщина, склоняя голову. – Здесь чуть не пролили самое ценное, что только можно себе представить, – кровь ангелов.

Луций вытаращил глаза, челюсть его отвисла, кто-то удивленно ахнул.

– Точно? – спросил хозяин Империума. – Хотя да, в таких делах ты, Альенда, не ошибаешься… Отпустите его. Карелус, отведи парня куда-нибудь и позаботься о нем, позже разберемся…

Хватка на руках и ногах Ларса исчезла, затем его подняли.

Он увидел полные ярости и ненависти глаза изящного мужчины с бритой головой, бородкой и взглядом хищника. В следующий момент рядом оказался горбатый карлик, и стало не до того, чтобы глазеть по сторонам – его повели прочь, и пришлось уделить внимание ногам, они заплетались и подкашивались.

Выйдя из жертвенного круга, Ларс оглянулся.

Обнаженная Унцала лежала там, где он находился всего минуту назад, рыжие волосы ее казались сделанными из медной проволоки, а в обращенном ему в спину взгляде читалась обреченность…

Боль пронзила сердце, подобно ножу для жертвоприношений.

Запах пыли, обволакивающий, подобно надетому на голову мешку из плотной ткани, приглушенные шаги где-то вдалеке и тупое оцепенение, при котором нет сил даже поднять голову. Неудобный, колючий плащ, шнурком обхваченный вокруг горла, небольшая комната, тусклый светильник на стене, скамьи вдоль стен, широкие и очень жесткие.

Ларс сидел на одной из них, тупо глядя перед собой.

Он выжил, не стал жертвенным мясом во славу Божественной Плоти… но почему, что это за «кровь ангелов», позволившая ему остаться в живых, хотя там, в круге из песка, погибли и Рати, и Унцала?