За «избранными» присматривали все время, и если не сам отец Марк, то один из его послушников. Они все как на подбор выглядели мрачными, огромными и суровыми, разговаривать отказывались, да еще и следили, чтобы подопечные не впадали в грех празднословия.

Индри, высокий горожанин из патрицианской семьи, чем-то возмутился, после чего мигом схлопотал епитимью в виде тысячи молитв, и большую часть перелета простоял на коленях, бормоча воззвания к Божественной Плоти.

Унцала, рыженькая девушка, продолжала поглядывать на Ларса, но он не обращал на нее внимания.

Не то время и не то место, чтобы разводить шашни.

Едва они вступили на Монтис, Унцалу вновь затрясло от страха, а полярника Рати скрутил приступ удушья. Отец Марк не обратил на это внимания и, оставив «избранных» на послушников, исчез в неизвестном направлении.

– Когда же все это закончится? – прошептала стоявшая рядом с Ларсом черненькая девица, чьего имени он так и не узнал.

Она не назвалась, а никто не спросил.

– Скоро, ох скоро, да помилует нас Божественная Плоть, – пробормотал Индри, с опаской покосившись на послушников.

Одна из дверей открылась, и в зал величаво вплыл толстый жрец с третьим глазом посреди лба. За ним показались подобострастно семенивший отец Марк и несколько мужчин в бурых комбинезонах.

Толстяк подошел ближе, и стало видно, что лицо у него все в складках и пятнах, губы брезгливо изогнуты, а на темно-синей сутане вышиты контуры ощетинившихся молниями золотых облаков.

– Так, – сказал он, останавливаясь и упирая руки в бока. – Откуда на этой неделе?

– С Аллювии, могущественный отец, – отозвался Марк.

Унцала задрожала сильнее, Индри на всякий случай поклонился.

«На этой неделе? – подумал Ларс. – Дюжина избранных каждые семь дней, причем всегда с разных планет? Да, миров в Империуме не перечесть, но для чего его хозяину такая прорва народа?»

– Вот как? – вяло удивился толстяк. – Давай отмечусь…

Пухлая кисть, чьи пальцы украшало множество ипсе-перстней, соприкоснулась с рукой отца Марка, где блестело единственное кольцо из металла, и Ларс понял, что произошла передача сведений о том, что «избранные» с Аллювии прибыли по назначению.

– Пятеро первой категории, – сказал жрец с облаками на сутане. – Очень хорошо. Следуйте за мной, дети мои.

Унцала всхлипнула.

– Да пребудет над вами благоволение повелителя нашего, – с улыбкой сказал Марк. – Завидую тем, кто увидит его во всей славе.

– Благословите на прощание, могущественный отец… спасибо… до свидания, – понеслось с разных сторон.

Ларс же рассматривал мужчин в бурых комбинезонах.

Они выглядели до странности одинаковыми, какими-то неживыми, равнодушными ко всему, что происходит вокруг. Похоже, толстяка сопровождали вовсе не люди, а гомункулы, не рожденные, а клонированные, выращенные из клеток создания, лишь напоминающие человека.

На Аллювии подобных существ было мало, и Ларс их никогда не видел.

Изготавливали их на Фонсе – промышленной планете, где находилось множество биофабрик. Болтали разное – что у них нет души, что они не чувствуют, не умирают, а перестают функционировать, как машины.

– Быстрее! – В голосе жреца в сутане с облаками прозвучало раздражение.

Отец Марк поднял руку на прощание, и «избранные» заспешили к двери.

Когда вышли из здания, вдали громыхнуло, и молния перечеркнула небосвод над горизонтом. Уроженцы Аллювии втянули головы в плечи – на их планете грозы случались редко, и были они слабыми, а здесь, похоже, собиралась настоящая буря; клубящиеся фиолетовые тучи плыли стремительно и низко, волочили за собой серебристый шлейф дождя.

Толстяк повел их к стоявшему неподалеку колесному транспортеру, чей борт украшал герб церкви. В лишенном окон кузове обнаружились мягкие кресла, а едва за Ларсом, что шагал последним, захлопнулась дверца, как по крыше забарабанил ливень.

Жрец с сопровождающими расположились в кабине.

– Знать бы, куда нас везут, – сказал Индри, когда мягко заурчал двигатель и машина тронулась.

– Ты думаешь, это знание тебе поможет? – Ларс пожал плечами.

Гром прозвучал над самой головой с такой силой, что показалось – раскололся сам Монтис, развалился на куски и осколки планеты сейчас поплывут в разные стороны, растворятся в черноте космоса…

Собиравшийся отвечать горожанин закрыл рот и отвернулся.

Ехали недолго, не прошло и половины стандартного часа, как транспортер остановился и люк открылся.

– На выход те, кто первой категории, – сказал заглянувший в кузов толстый жрец, недовольный и такой мокрый, словно купался в одежде. – Унцала Гардер Секунда, Ларс Карвер Примус, Индри эру Хандорг…

Еще в их компании оказалась молчаливая брюнетка и полярник Рати.

Ларс махнул остающимся, а выбравшись из кузова, мгновенно ослеп и оглох. Молния полыхнула рядом и словно выжгла глаза, гром набил уши колючей ватой, холодные струи потекли по лицу, хлестнули по макушке, по плечам и спине так, что он едва устоял на ногах.

– …лись, быстро! – донесся чей-то голос, и его хлопнули по плечу.

Ларс сделал несколько шагов вслепую, и только после этого зрение к нему вернулось.

Они шли по исполинскому, вымощенному черными плитами двору, справа и слева поднимались зубчатые стены, за спиной оставались ворота, к которым выруливал транспортер. А впереди, на фоне грозового неба, поднималось самое большое здание, какое он когда-нибудь видел.

Громоздились светящиеся башни, торчали шпили, блестела мокрая черепица, напоминавшая чешую исполинского крокодила, и пастью выглядело крыльцо с нависшим над ним козырьком. Многочисленные окна пылали недобрым светом, синим и алым, и бесчинствующая буря была не в силах повредить громадному монстру из камня и стали.

– Ну и дождище, такого на Нашей Стороне сто лет не видали! – воскликнул толстяк, очутившись на крыльце.

Двери распахнулись, за ними обнаружился просторный вестибюль.

Свет ламп под потолком показался слишком ярким, так что Ларс невольно поднял руку, прикрывая глаза.

Стена напротив дверей ушла вверх, и в вестибюль шагнул пожилой мужчина с седой бородкой. Колыхнулась его сутана, такая же, как у толстяка, но с алыми, а не желтыми облаками, блики побежали по высокому головному убору, похожему на яйцо болотного страуса, вспыхнул на миг третий глаз.

Следом двигались несколько жрецов помоложе и двое преторианцев в знаменитой лорика сквамата, «чешуйчатой броне», цвета серебра и шлемах с гребнями, с надменными лицами, со странгулорами и виброклинками на поясах.

– Я заждался тебя, Гай, – сказал пожилой голосом мощным и глубоким, и в углах вестибюля задрожало эхо.

– Я мчался как мог, могущественный отец, – залопотал толстяк, раз за разом кланяясь. – Но их транснавис задержали на орбите, там случилась какая-то проволочка с таможней инсулы…

Пожилой обладатель бородки и головного убора скользнул по «избранным» холодным взглядом, и Ларс поежился – для этого человека и он сам, и его товарищи были ничем, меньше чем гомункулами, пылью на обочине, каплей дождя, что разбилась о землю далеко в стороне.

– Ладно, во имя небесной справедливости, до начала церемонии у нас есть полчаса, – сказал пожилой властно. – Ты должен переодеть, вымыть и приготовить их, Гай… а о твоем наказании я подумаю позже.

И, развернувшись, он зашагал обратно.

Свита поспешила следом.

Грохот барабанов где-то рядом, но где – непонятно, то ли снизу, то ли сверху, а может быть, сбоку, и в ритме с ним пульсирует сердце, гонит по жилам страх, не согревающий тело, и по спине бегут мурашки. Под ногами – холодный песок, пахнет благовониями, потом и кровью, и прямо в глаза бьет свет, желтый, беспощадный. Рядом трясется Унцала, бормочет молитву Индри, тяжело, надсадно дышит Рати, грызет ногти не назвавшая себя брюнетка.

В первый момент, когда их, вымытых, натертых ароматным маслом и облаченных в белые балахоны до пола, такие тонкие, что просвечивает кожа, втолкнули сюда, Ларс решил, что за кругом из песка ничего нет.