– Кажется, я что-то слышу… – произнес Чебот и насторожился, как зверь на лежке. – Святые угодники…
Он ехал чуть сзади, и Костя, оглядываясь налево, иногда вздрагивал от его лохматого силуэта.
– Я тоже, – лязгая от страха зубами, сообщил медлительный Телепень.
– А я ничего не слышу… – покрутил головой Дрюндель и снова побледнел.
Потом и Костя тоже услышал, что далеко-далеко, за железной дорогой, словно в пустыне, звонит колокол.
– На молитву созывают, – предположил он, снимая «менингитку» и прислушиваясь. – Значит, все нормально.
– Не похоже… – сказал Чебот. – Тихо! – И поднял руку. – Лицо его выражало тревогу.
Они сгрудились, мешая друг другу. И действительно, звон был нервным, призывным, а потом и вовсе оборвался на жалобной ноте, которая долго дрожала и плыла в воздухе.
– Пожар?.. – предположил мнительный Дрюндель. – А может, нас заметили? – добавил он испуганно, хотя в таком тумане можно было заметить разве что стадо слонов, да и то с большим трудом.
Они подождали еще немножко и поехали дальше, тревожно вглядываясь в туман, но все вокруг снова сделалось тихим и сонным.
На другой стороне моста рельсы оказались загнутыми. Взрыв непомерной силы вздыбил их вверх, и торчали они, как бычьи рога. Бетонные шпалы под ними были превращены в щебенку. Арматура, как гребенка, топорщилась в разные стороны. Вот почему к нам поезда не ходят, сообразил Костя, подорвали путь, давно подорвали.
Проехали еще немного, взяв ружья наперевес, мимо синего домика обходчика, от которого остались одни стены, мимо лестницы, убегающей по склону в никуда, свернули на асфальтовую дорогу, которой давно никто не пользовался. Вокруг ржавое железо и хлам: дырявые, как сито, бочки, искореженные остовы машин, а на путях – о ужас! – застыл настоящий паровоз, от которого пахло маслом и еще чем-то непонятным, словно паровоз был живым организмом, но только железным и почему-то забытым здесь вдали от цивилизации. А может, так и должно быть, суеверно подумал Костя, может, он отдыхает, а потом помчится за нами?
– Мать моя женщина… – сипло прошептал Телепень и никак не мог оторвать взгляд от паровоза.
Косте казалось, что все это он уже видел то ли во сне, то ли наяву. Неясные воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил, что это явление называется дежавю – услышанное и пережитое из того, из прошлого, из другой жизни, которую у него отняли. Так он себя ощущал и так воспринимал мир. Когда он ходил в деревню Чупу, то переплывал реку ниже по течению, где его меньше всего могли ждать, а потом уже крался огородами. Но до моста, конечно же, не добирался, а просто наблюдал, как живут люди в другой деревне. Иногда прихватывал с огорода пару горстей гороха, но так, чтобы никто ничего не заметил. Поэтому у него тоже была своя тайна, такая же, как и у скрытного Чебота.
– Трактор и то меньше… – прошептал в волнении Чебот. – Святые угодники…
Даже Костю, который начитался в своих книжках и правды, и вымысла, по коже продрал мороз. Паровоз был даже крупнее «вертолета» и производил впечатление невероятной мощи и силы. Из тумана выступала его передняя часть с огромными колесами. На кабине было написано «ФД-20». От этого паровоз казался более чем нереальным, словно из другого мира.
– Вот это да-а-а… вот это да-а-а… – только и повторял Дрюндель, который вообще боялся техники как огня, хотя по роду занятий отца должен был хоть чуть-чуть разбираться в механических агрегатах.
То, что паровоз – это огромный, сложный агрегат, Костя ни на минуту не усомнился. Вот бы разобрать его, посмотреть, как он сделан, помечтал он, должно быть, посложнее нашего трактора в деревне.
Так, разинув рты, они и въехали в деревню, едва не свернув себе шеи от любопытства. Колокол снова зазвонил, но уже ритмичней, в такт церковным гимнам, а потом враз смолк на высокой ноте, словно звонил пьяный, и наступила тревожная тишина, даже собаки не брехали. Деревня Чупа была больше Теленгеша из-за того, что совсем близко в ней подступала железная дорога. Вот и разрослась она аж до двух сотен домов. Из-за этого чуповцы задирали нос и считали теленгеров дикарями, у которых нет даже магазина. У них самих было когда-то аж целых три магазина, от которых, конечно же, остались одни воспоминания. Если в деревне Теленгеш церковь была единственной, то в Чупе – целых три. А главная, Успенская церковь, с большим куполом, была видна издалека, к ней со всех сторон сбегались улицы. Из-за этого всем, кто приходил из тайги, место это казалось цивилизованным.
Костя давно забыл, что такое асфальтовое покрытие, и ему было любопытно, как это получается – такой плоский камень, все тянется и тянется, без конца и края. В сопках таких длинных и плоских камней отродясь не бывало. Однако ж, разглядев неровные, щербатые края дороги, сообразил, что это не камень, а нечто другое, но спросить у Чебота или у кого-либо не решился. Еще на смех поднимут. А когда оглянулся, то понял, что не один он озадачен: у Телепня и Дрюнделя были такие же изумленные лица, словно они двигались на лошадях по замерзшей реке, ежеминутно опасаясь провалиться. Один Чебот хранил каменную невозмутимость, чему оставалось только позавидовать. Вот каким должен быть настоящий атаман, а не такой, как я, вздохнул Костя и огорчился до невозможности.
Против обыкновения, на них никто не нападал и даже никто не окликнул. Туман в деревне был реже и не такой клокастый. А еще в деревне пахло дымом и свежеиспеченным хлебом. Все вспомнили, что давно не ели, Костя даже полез за пирожками, но так и застыл с рукой в кармане, потому что раздался топот и из ближайшего проулка показалось огромное, длинное животное, которое метнулось через улицы и пропало в другом проулке, который вел к речному затону. Еще больше изумил его подросток, появившийся следом и оглушительно щелкнувший пастушьим кнутом.
Косте показалось, что он увидел огромную и толстую змею, похожую на анаконду, о которой он как-то читал в энциклопедии. Чеботу привиделась не змея, а огромная гусеница, у нее было много-много ног. Дрюндель разобрал лишь то, что у непонятной животины торчало не меньше десяти горбов. Телепень же вообще ничего не успел понять, потому что ехал последним и разглядел лишь хвост, смахивающий на длинную-длинную мочалку. Вот когда он по-настоящему пожалел, что не вернулся в деревню вместе с Мелким Бесом и Скелом, – оказывается, мир за мостом совсем не такой, как у них, а страшный и жуткий.
Лошади под седоками заволновались, взбрыкнули и едва не понесли.
– Спокойно! Спокойно! – прикрикнул Костя больше на лошадей, чем на сотоварищей. – Кто что видел?
– По-моему, это многоножка, – высказался Чебот, натягивая повод. – Святые угодники…
– Мне кажется, – просипел Дрюндель, – что это ужасное горбатое существо, но без ног.
– А я ничего не видел, – признался Телепень, побледнев, – кроме хвоста.
– Так, – сказал Костя, – будем считать, что мы ничего не видели. Доедем до церкви, а там спросим, что это было.
– Я-то видел, – проворчал чем-то недовольный Дрюндель, – а вот ты – не знаю.
– Ну рассуди сам, – сказал Костя, – за животным бежал пастух. Значит, что?..
– Что?.. – Пухлое лицо Дрюнделя ничего не выражало, кроме праздного любопытства.
– Что это или домашнее животное, или… – Костя не знал, с чем сравнить.
– Или что? – спросил Телепень, который не мог ни о чем судить, потому что видел лишь хвост.
– Или дикое, но трусливое.
– Лучше – домашнее, – решил Чебот. – Так спокойнее думать, потому что тогда оно должно водиться и в реке.
– Точно! – поразился Костя. – Как я раньше не догадался.
– А я говорю, что это было длинное стадо! – заявил Дрюндель, яростно вращая головой и сверля Костю глубоко сидящими глазами.
Должно быть, ему очень хотелось оказаться единственным правым из всей компании.
– Может быть, змея, – добродушно согласился Костя. – Слишком быстро оно перемещается.
– Не-а… – упрямо возразил Дрюндель.
Так, споря и рассуждая, они незаметно для самих себя подъехали к Успенской церкви. Церковь показалась им высокой и огромной, не то что их – маленькая, приземистая, хотя и о трех главках. Эта церковь была некрашеной и от этого казалась черной и мрачной. Возле церкви из земли торчал старинный чугунный крест. Неожиданно на высокое крыльцо вышел пьяный батюшка, и они поняли, почему так странно звонил колокол: батюшка лыка не вязал.
