– А п-по-моему, это никакой не п-парадокс, а вредительство! – возмутился Засядько.

Афина благоразумно промолчала. Она заметила, ее ответы лишь подливают масла в огонь всеобщего стресса. «Так, глядишь, он еще и разрыдается тут».

– Мы нашли! – Рация донесла до Афины голос старшего сержанта Липина. – Поиски объявляю завершенными.

– Вас поняли. Идем к вам.

Тело нашли так быстро, что обе группы не успели разойтись даже на расстояние, потребное для потери визуального контакта…

Подводный взрыв гранаты оторвал Розалинову руку по локоть. Один из осколков пробил его большую голову. Но в целом сохранность тела была хорошей – разумеется, для человека, подорвавшегося на наступательной гранате НГ-8…

– Царствие небесное, вечный покой, – пробормотал взводный фельдшер Алексей Прохорович и с чувством, обстоятельно перекрестился.

Ему вторили другие саперы.

– Он… Он б-был… лучшим в нашем отделе, – всхлипнул Засядько.

Афина вновь промолчала.

Что она могла сказать? Что поначалу, да и потом, Розалинов совершенно не произвел на нее какого-то особенно хорошего впечатления? Ну, обычный офицер из органов – с плосковатым юморком, казенной бодростью и своим, зачастую неуместным пониманием всякой проблемы? Что он был ей антипатичен? И что, по злой иронии судьбы, именно этот человек спас ей жизнь? Но Афина знала: такие вещи над неостывшим телом говорить нельзя. Из них нужно делать выводы, а сделав их – жить, с ними ежечасно сверяясь…

Григорий тоже молчал с самым отсутствующим видом.

Афина не первый год знала Григория и по квазитомному прищуру его век догадалась: сейчас ее любимый далеко, в пространствах идеальных плоскостей, размерностей, пересечений, завихрений и расслоений…

Руку Розалинова было решено не искать. Тело положили в непроницаемый для воздуха и воды пакет, а затем перевалили на складные носилки.

Обремененный скорбной ношей отряд отправился в обратную дорогу – к амфибии.

Морской переход с острова Понедельник на остров Среда показался и Афине, и Григорию бесконечным…

Стоило амфибии обогнуть мыс и войти в лагуну острова Среда, как Афина увидела вместительный военфлотский «Кирасир» на пляже в сотне метров от «Эйлера».

Когда они взобрались на берег, из «Кирасира» широким шагом вышел командир экипажа. Его встретил Засядько, который после гибели Розалинова стал как будто на голову выше ростом.

Не соблюдая уставных формальностей, командир «Кирасира» сказал:

– Доброе утро! У меня приказ доставить саперный взвод с техникой в Новогеоргиевск.

– А что с животными делать? – спросил Засядько.

– Да мне все равно, не до животных сейчас… Грузите кого хотите, лишь бы по потолку не скакали.

После короткого совещания с Афиной решили – большинство аридотевтидов оставить прямо в амфибии, чтобы меньше кантовать. Однако шесть экземпляров из шестнадцати Афина затребовала себе лично.

– Хочу заняться ими сразу по прилете на Хабаровскую биостанцию, – прокомментировала она.

Что касалось палочников Штока, говорящих грибов и медуз-прыгунов, которые дожидались в лагере, то их тоже было решено отправить на орбиту «Кирасиром».

– А кто лагерь будет сворачивать? – спросила Афина.

Неожиданно вмешался командир «Кирасира».

– Лагерь бросаем. Времени нет. Меня уже в двух других местах ждут…

Само собой, после такого заявления прощание вышло недолгим, если не сказать скомканным.

Афина пожала руки всем саперам до единого – они больше не были для нее «просто саперами». Теперь она знала каждого по фамилии. Это красавчик Липин, представитель столь любимого на Руси «есенинского типа», это качок Павлов, это балагур Мохович с рукопожатием ребенка, это, с черным кудрявым чубом, Борзун, известный паникер, а это незаметный обычно страдалец Белошапко… А это Матюшенко с Гресем, неразлучные друзья…

То же сделал и Григорий.

С Засядько она попрощалась последним. Рука у молодого офицера была все такой же влажной и костлявой. Некомандирской рукой.

– А вы что же? С-сразу за нами на орбиту? – спросил Засядько у Афины.

– Разумеется! – поспешил заверить его Григорий. Однако неожиданно натолкнулся на решительный отпор со стороны супруги.

– Нет-нет-нет! Никаких «сразу»! У нас есть еще десять часов, которые я намерена потратить с пользой для российской науки. И не смотри на меня так, Гришенька! Не смотри! Я просто обязана поймать несколько экземпляров перевязанного парусника для лепидоптерария профессора Христианского, моего дорогого научного руководителя… Иначе он не поймет! Проклянет меня, ну, буквально!

– Ну разве если ради Христианского… – проворчал озадаченный новостью Григорий.

Он обязательно поспорил бы с женой. Если бы не был уверен: спорить с ней абсолютно бесполезно.

Когда «Кирасир» эффектно стартовал с пляжа да прямо в космос, Григорий все же обратился к Афине, которая подозрительно активно рылась в рундуке с водолазным снаряжением.

– А зачем профессору Христианскому твои… мнэ-э…

– Перевязанные парусники?

– Ага.

– Да они ему даром не нужны, – отмахнулась Афина.

– А почему же мы тогда… не летим? На орбиту?

– Потому что мне нужно кое-что проверить.

По-девичьи звонкий голос Афины, в котором страх, уклончивость и елейная ласковость перемешивались в равных пропорциях, Григорию совсем-совсем не понравился.

– Что именно «проверить»?

– Да броненосца.

До Григория вдруг, что называется, дошло.

– Ты? Собираешься? Погрузиться?! В это?! Озеро?!! – взревел он рассерженным бизоном.

– Я – да. Собираюсь. Погрузиться, – промолвила Афина, пряча глаза.

– Да мы туда только что с пулеметом ходили! И то все тряслись! Я когда возле этой дыры стоял, чтобы как-то в рамках держаться, перепроверял гипотезу Шервинского-Вана для косоугольных многообразий! Это я делал, чтобы от страха не заорать! И ты хочешь сказать, что теперь я должен буду стоять на том же месте?! Но уже без пулемета?!

– Ну да… Перепроверишь гипотезу Шервинского-Вана еще раз… Теперь для прямоугольных многообразий, – с невинным видом произнесла Афина.

– Не существует никаких прямоугольных многообразий! Их нету!

– Тогда проверишь таблицу умножения, – пожала она плечами, давая понять, что разговор окончен. Повисла тяжелая пауза.

– Тогда я подаю на развод, – твердо сказал Григорий. – Терпеть такое – выше моих сил.

Несколько секунд Афина осмысляла услышанное.

– Ты? На… на развод?

Однако Григорий не обернулся. И не ответил. И лишь звук стремительно сошедшихся за его спиной дверей был Афине ответом.

Афина бросилась следом.

– Ну Гриша!.. Ну вдумайся!.. Это же не просто моя блажь… Это – революция в современной зоологии, а заодно и палеонтологии… Представь себе, если мне удастся рифового броненосца… Я даже не говорю «поймать»… Просто заснять! Это же сенсация!

Однако Григорий не обернулся.

– Гришенька! Ну войди в мое положение! Сотни зоологов, сотни биологов не задумываясь отдали бы жизнь за одну возможность посмотреть на живого рифового броненосца… В природной среде…

Григорий даже бровью не повел.

– Ну милый… Ну пойми же меня, – Афина уцепилась за рукав его комбинезона.

Только в эту минуту она заметила, что по гладко выбритым скулам ее мужа быстро катятся две слезинки. До этого она ни разу не видела его слез.

Вдруг Афине стало мучительно стыдно.

Это какой же жгучей, раскаляющей душу должна быть боль, чтобы взор Григория Болотова, спокойного, как удав, и рассудительного, как собрание сочинений Аристотеля, затуманился слезой. И эту боль причинил ему не какой-нибудь рифовый броненосец. А тварь куда более жестокая и эгоистичная, самка хомо сапиенса. Она, Афина Железнова.

– Гришенька, ты прав… Не знаю, что на меня нашло… Конечно, я не буду погружаться… Извини меня, пожалуйста, – покаянным шепотом сказала она и обвила его шею своими руками.