В Америке мы имеем дело с цивилизацией, в которой ценится действие, а не ощущения. И неудивительно, что у нас не очень-то получается создавать подлинные моменты и наслаждаться ими. Мы в большей степени озабочены количеством, а не качеством, стимуляцией постоянной активности, а не сущностью.

Мы часто судим о себе и о других по тому, чего мы достигли, а не по тому, какие мы. Мы — неугомонные деятели, фанатики достижений, «общество, поклоняющееся скоростям», как называет нас Нина Тасси в своей книге «Болезнь вечного зуда». «Чем больше — тем лучше…», «Все, что тебе по зубам…», «Два вместо одного…», «Чем больше у вас денег…», «Быстрее, чем когда-либо…», «Новое и улучшенное…» — вот концепции, определяющие американское мышление.

С окончанием Второй мировой войны у нас наступила эра оголтелого потребления. Мы стремились заполучить как можно больше разнообразного имущества и как можно скорее. Потребление и целеустремленность поднимали на щит в качестве ключей от счастья. Мы твердили себе: если у нас есть автомобиль, дом, цветной телевизор, хорошая работа, значит, мы кое-чего добились. А если у нас более новые модели вышеперечисленных предметов, чем у соседа, или мы занимаем более высокий пост — значит, мы преуспеваем. Нашими героями стали те, кто имеет больше всех. Нашим ценностным критерием стали вещи. Нашей целью стало иметь и действовать, а не жить.

Такое «потребительское сознание» неизбежно превратило нас в больших мастеров откладывать счастье на потом. Если вы откладываете счастье на потом, значит, вы считаете, что, для того чтобы быть счастливым, нужно соблюдать определенные условия. Вы думаете про себя: «Я стану счастливым, когда…»

Я стану счастливым, когда подыщу себе подходящего партнера.

Я стану счастливым, когда похудею на 5 килограммов.

Я стану счастливым, когда мои дети удачно вступят в брак.

Я стану счастливым, когда заведу собственное дело.

Я стану счастливым, когда заново отделаю свою гостиную.

Я стану счастливым, когда шеф наконец-то даст мне повышение.

Я стану счастливым, когда куплю новую машину. Я стану счастливым, когда… (впишите сами, чего вам не хватает до полного счастья).

Мы свято верим, что, накопив определенный опыт или собственность или достигнув определенного статуса, мы наконец-то обретем счастье, но никак не раньше. Итак, мы работаем в поте лица или просто убиваем время, и вот наконец наступает то, что мы считали счастьем. Мы заканчиваем школу, или сбрасываем лишний вес, или открываем собственное дело, или приобретаем дом. Далее мы ждем, когда нас переполнит радость, но, увы… Мы можем почувствовать удовлетворение, но уж никак не счастье.

И вот тот же самый процесс начинается сызнова. «Да, я говорил, что заживу счастливо, когда стану менеджером компании, но теперь понял: для счастья мне нужно выбиться в инспекторы». И опять мы откладываем счастье на потом, до тех пор пока не достигнем следующей цели.

Подобно всем пагубным пристрастиям, потребность «иметь достаточно» и «делать достаточно» удовлетворяется при все более возрастающей дозировке, и вот мы уже просто так не можем «завязать». Со многими из нас именно это и происходит. Мы понакупили себе машин и квартир, мы сделали карьеру и взобрались по лестнице успеха. Мы старались растить наших детей в роскоши, которую сами в их годы никогда не видели. Мы получили много из того, что хотели, во многом стали тем, кем хотели. Но мало-помалу мы начинаем подозревать — что-то не так. Наши мечты завели нас в духовный и эмоциональный тупик. Мы подменяли нажитым имуществом и достижениями подлинные моменты, и поэтому многие из нас, несмотря на все, несчастливы.

Еще больше этот процесс усугубляется тем, как стремительно летит время, отпущенное нам на жизнь. С наступлением очередной пятницы мы снова диву даемся, куда ушла целая неделя. А в канун Нового года недоумеваем, куда подевался год. В одно прекрасное утро мы просыпаемся и обнаруживаем, что нам перевалило за тридцать, за сорок и так далее, и спрашиваем себя, на что потрачено все это время. Мы наблюдаем, как наши дети заканчивают школу, заводят собственные семьи, но нас не покидает ощущение, как будто мы еще вчера укачивали их в колыбельках или учили завязывать шнурки.

Мы не в силах замедлить ход времени. Мы меняемся, с каждым днем мы стареем и приближаемся к смерти — этот процесс начинается с самого рождения. Но я уверена, чем более полно и осознанно мы проживем отдельные моменты, тем более полноценно будет потрачено отпущенное нам время.

Вероятно, в вашей жизни случались моменты, которые, казалось, длились часами, недели, которые тянулись как месяцы, месяцы, за которые вы словно проживали целую жизнь. Это практически всегда моменты, когда вы во всей полноте ощущаете то, что происходит с вами, вот вы в родовых схватках даете жизнь своему ребенку, вот вы ждете результатов анализа, чтобы узнать, больны ли вы или кто-то из ваших близких, вот вы обмениваетесь первыми поцелуями и объятиями со своим новым возлюбленным, вот вы проводите всю ночь напролет, не смыкая глаз, у телефона в надежде, что партнер позвонит вам, чтобы помириться после серьезной размолвки. В такого рода ситуациях время как бы сбавляет темп, и, хотя умом вы понимаете, что тот день, та ночь были не длиннее и не короче любых других, вы при этом готовы поклясться, что все происходило раза в два медленнее, чем обычно. А все потому, что вы активно присутствуете в каждом моменте и остро его чувствуете.

Семнадцатого января 1994 года в 4.31 утра я вместе с миллионами других жителей Южной Калифорнии пережила одно из сильнейших землетрясений за всю историю Америки. Никогда не забуду, как мы в панике вцепились в кровать, которая вздрагивала вместе с домом и, грохоча, ездила туда-сюда по холодной темноте. Ощущение было такое, словно наступил конец света, и мы уже не сомневались, что погибнем. Слава богу, этого не случилось. Следующие несколько часов мы пролежали на полу, прижавшись друг к другу, стараясь прийти в себя. И когда заработало радио, просто не поверили своим ушам: во всех репортажах сообщалось, что подземные толчки продолжались около сорока секунд. «Быть того не может, — говорили мы с мужем друг другу. — Все это длилось не меньше трех минут». Мы думали, что сообщения неточные. Но в них не было никакой ошибки. В дальнейшем ни один из наших друзей или соседей, ни один из радио- и телеведущих, с которыми я беседовала, не верил, что землетрясение продолжалось только сорок секунд. Все они, подобно нам, не сомневались, что толчки не прекращались несколько минут. Конечно же, все мы ошибались. Просто мы пережили самые долгие сорок секунд в нашей жизни.

Несомненно, это землетрясение было самым страшным из всего, что я испытала за свою жизнь. И те сорок секунд с полным на то основанием можно отнести к подлинным моментам, правда, из тех, которые мне не хотелось бы переживать слишком часто. Но тем не менее, подобно всем остальным подлинным моментам, он подарил нам многое — например, укрепил некоторые семьи, напомнив им, что на самом деле важно в нашей жизни, сблизил людей, подтолкнул многие пары к более тесным отношениям, заставил людей, знакомых и незнакомых, потянуться друг к другу в порыве сострадания и чувства общности. Этот момент был настолько насыщен переживаниями, что отворил наши сердца и пробудил души. Вынужденные сбавить темп жизни, мы стали в полной мере присутствовать в каждой минуте того дня и последующих дней и в результате смогли в большей мере ощутить любовь.

Сколько себя помню, я всегда была искательницей. Те, кто меня знает, никогда не отозвались бы обо мне как о беззаботной, легкомысленной девчонке. Мои родители были очень несчастны в браке, и еще ребенком я без конца спрашивала себя, чем объяснить грусть, которую я видела в глазах матери, смятение, которое я чувствовала в отцовском сердце, и боль, которую я ощущала внутри себя. К удивлению моих учителей, в своих первых стихах, сочиненных в третьем классе, я вопрошала, почему в мире так много несчастья. А я испытывала жгучую потребность понять смысл жизни и чувствовала себя потерянной, потому что не находила ответов.