У отца была большая библиотека, которую он регулярно пополнял, покупая экономическую и художественную литературу у букинистов. Развалы букинистических книг находились под открытым небом у Китайгородской стены, против Политехнического музея. Помнится мне, там он приобрел произведения русских и зарубежных классиков в великолепном издании Брокгауза и Эфрона и множество других книг: Сологуба, Мережковского, Лескова, статьи известного литературного критика Юлия Исаевича Айхенвальда «Силуэты русских писателей» и другие его работы. Ларин ценил Ю. И. Айхенвальда очень высоко, был опечален его высылкой за границу (Ю. И. Айхенвальд принадлежал к партии кадетов). Отец рассказывал, что во время своей командировки в Германию в 1924 году виделся с ним и тщетно пытался уговорить его вернуться в Россию, обещая помочь. В Москве в то время находились два сына Ю. И. Айхенвальда: Александр Юльевич, большевик, один из представителей экономической школы Бухарина, и Борис Юльевич, педагог. Борис Юльевич преподавал литературу в школе, где я училась. Отец специально отдал меня в ту школу в надежде, что сын Айхенвальда хотя бы частично унаследовал способности отца. И действительно, он оказался незаурядным преподавателем литературы. Заниматься у него было чрезвычайно интересно. Оба сына Айхенвальда погибли в эпоху террора.

Противоречие между потенциальной энергией, заложенной в его одаренной, жизнерадостной натуре, и энергией кинетической, кинетической в буквальном смысле слова — ограниченной возможности двигаться, сформировало характер Ларина. Ущербность физическая привела к «перепроизводству» (если так можно выразиться) энергии творческой. Закон сохранения энергии на примере Ларина продемонстрирован вполне наглядно.

По своему умственному складу, как справедливо заметил Осинский, Ларин — экономист-изобретатель, что, как он полагал, особенно сложно, ибо эта область затрагивает отношения между людьми. Поэтому в огромном потоке его предложений, проектов бывали и неосуществимые, не оправдавшие себя. Он был мечтателем, вдохновленным Революцией (а кто из большевиков не был мечтателем!), прожектером в лучшем смысле слова. Высказывание Ленина о ларинской фантазии хотя и носит гиперболический характер, но, несомненно, не лишено оснований. «Ларин… человек очень способный и обладает большой фантазией. Фантазия есть качество величайшей ценности, но у тов. Ларина ее маленький избыток. Например, я бы сказал так, что, если бы весь запас фантазии Ларина разделить поровну на все число членов РКП, тогда бы получилось очень хорошо»[70]. И хотя Ленин в пылу полемики, учитывая характер Ларина, рекомендовал не привлекать его к государственной деятельности, а использовать как лектора и журналиста, именно Ленин использовал, по его словам, «громадные знания» Ларина на работе государственного характера. Однако после выступления Ленина (о ларинской фантазии) штамп фантазера к нему пристал. Между тем многие ларинские «фантазии» оплодотворяли экономическую жизнь страны: система главков, центров, совнархозов, рабочего контроля, жилищной кооперации, совхозы, Госплан, непрерывная рабочая неделя, явившаяся резервом первого пятилетнего плана, и многое другое было введено по предложениям и экономическим расчетам Ларина.

В первые годы советской власти Ларин написал бесчисленное количество декретов. По рассказам отца, им совместно с В. П. Милютиным был написан первый проект Декрета о земле[71]. Написан и подписан Лариным декрет о восьмичасовом рабочем дне и ряд других; многие декреты, подписанные Лениным, были написаны Лариным. Его интеллектуальная продуктивность была необычна даже для здорового человека и поражала всех, кто с ним работал. Товарищи называли его часто «маэстро» или «наш уникум». Ларин оперировал многозначными числами в уме (кстати, после его смерти Институт мозга взял мозг Ларина для изучения). Забегая к отцу в кабинет, я не раз слышала выражение Ломова: «Маэстро, закиньте глазки!» Это означало, что Ларину предлагалось произвести экономический расчет в уме, при этом он действительно закидывал глаза вверх, недолго сосредоточенно думал, и ответ был готов. Человек вулканического творческого темперамента, он хотя и говорил о себе: «Бодливой корове бог рог не дает», однако «бодался» достаточно энергично. Работать с Лариным было нелегко, но тонко и умело работал с ним Председатель ВСНХ А. И. Рыков, отношения с которым до самой кончины Ларина оставались теплыми. Особый склад умственного характера Ларина, то, что я называю творческим «перепроизводством», зачастую приводил к конфликтам с Лениным, чем Ларин был опечален. Возможно, объяснялось это, кроме свойств его характера, также и тем, что слишком тяжкие путы наложила на него природа, как бы побуждая возмещать свою немощь свободным течением мысли. Он смело выступал против Ленина, если в чем-то был с ним не согласен. Однако «ссора» обычно кончалась тем, что Ленин вскоре звонил по телефону для примирения, вероятно, для того, чтобы не подорвать в Ларине творческую инициативу: вводил его в очередную комиссию, поручал написание статей, брошюр, прочтение докладов в рабочих и студенческих аудиториях.

Помню два доклада, которые Ленин поручил Ларину сделать на заводах Петрограда в конце 1922 года, когда уже плохо себя чувствовал. Один доклад был на Балтийском судостроительном заводе. Тема оговорена не была, Ларин ее избрал сам: строительство социалистических городов, организация быта при социализме и, в связи с этим, новая архитектура. Поехали вдвоем, я впервые увидела Петроград (как раз в эту поездку отец показал мне Петропавловскую крепость и камеру, где сидел сам). На одном из заводов клуб оказался на верхнем этаже, лестница была крутая, и отец почувствовал, что добраться до него не сможет. Безнадежно посмотрел вверх и покраснел от волнения. Но рабочие сразу нашли выход: посадили его на стул и мгновенно донесли в переполненный зал клуба.

Доклады прошли необычайно живо. Рабочая аудитория с неослабевающим вниманием слушала ларинские мечты: при социализме в каждом новом доме будет своя столовая, своя прачечная, свой детский сад, что приведет к полному раскрепощению женщины от тягот быта и обеспечит ее духовный рост. Когда же он сказал, что в таких домах каждая рабочая семья будет иметь не только отдельную квартиру, но и отдельную комнату для каждого члена семьи, раздался дружный смех, и, как я думаю теперь, не потому, что мечта Ларина показалась слишком уж фантастической, а, скорее, потому, что культурный уровень рабочего класса был таков, что потребности в этом они не ощущали. Отдельные комнаты для супругов рабочие расценили как противоестественные условия быта. «Что вы смеетесь, товарищи, — заметил Ларин, — дверь из комнаты в комнату запираться не будет». И снова взрыв смеха. Я смеялась вместе со всеми, не понимая, чем вызвана такая реакция.

Мне представляется, что значимость Ларина в первые годы после революции значительно превышала занимаемые им посты. Он не был членом ЦК, лишь членом ВЦИКа и ЦИКа, не был наркомом. Но он знал себе цену и, я бы сказала, был честолюбив, чему тоже способствовала болезнь. Примечательно, как он подписался под одной из своих статей — в подражание стихотворению Пушкина «Моя родословная», заканчивающемуся словами:

Я грамотей и стихотворец,

Я Пушкин просто, не Мусин,

Я не богач, не царедворец,

Я сам большой; я мещанин.

Ларин подписался, возможно, тоже четверостишием, но я помню лишь две последние строки:

Я не нарком и не цекист —

Я просто Ларин-коммунист.

А шуточную статью, на этот раз действительно фантастическую, опубликованную в «Правде» 7 ноября 1920 года, он подписал: Л. А. Рин. Из этой статьи мне запомнилось место, касающееся Бухарина. Ларин писал, что вскоре наука дойдет до такой степени развития, когда каждый человек по своему желанию сможет превращаться из мужчины в женщину и наоборот. Эксперимент решил провести над собой Бухарин и стал Ниной Бухариной — девушкой с длинной русой косой. И, насколько мне помнится, Нина не смогла вновь стать Николаем[72].