Не знаю, сколько продолжалась эта пляска.
А потом начались странные видения.
Я увидел, как с неба спускается огромный серебристый шар и из него выходят удивительно красивые люди. Они все были в облегающих серебристых одеждах, стройные, веселые, приветливые. Они радостно улыбались, кричали нам что-то, их глаза сияли восторгом и счастьем. Ни одного хмурого, серьезного, ну просто равнодушного лица. Из всех глаз струился такой свет радости, какой можно увидеть только у очень счастливых людей.
Они подошли к нам, обняли каждого, и я увидел по лицам товарищей, что им передавалось это ощущение безмятежности и радости.
Ко мне подошла прекрасная светловолосая женщина, посмотрела на меня с нежностью, как смотрят на давно ожидаемого любимого человека, она ласково прикоснулась к моим вискам своими тонкими пальцами, и я почувствовал, как удивительное умиротворение и счастье вливаются в душу.
Она повела меня к серебристому шару.
Мы вошли в шар, он поднялся, полетел, и вскоре перед нами раскинулся сказочный край, напоминавший древние изображения райских кущ — прозрачные реки в сверкающих песчаных берегах, чудесные сады, изумительные по простоте и изяществу дома, и всюду, всюду — эти радостные, счастливые, красивые люди.
Они катались па лодках, резвились на пляжах, гуляли в садах, пели, играли, танцевали, и нигде ни одного печального лица, ни одного существа, которое было бы чем-то озабочено.
— Праздник? — подумал я.
— У нас всегда так, — ответила она мне мысленно и опять ласково прикоснулась к моему виску.
— Но ведь должны же вы работать, что-то делать, создавать все это?
— У нас все есть, — ответила она так же. — Мы любим друг друга, радуемся жизни, веселимся, стараемся сделать друг другу приятное…
— Но кто-то должен добывать пищу, строить дома, делать одежду, машины?
Она улыбнулась.
— Это было раньше, давно, очень давно. Мы не помним этого. С тех пор, как мы изобрели генератор счастья и облучаем им вот эту ткань, — она притронулась к своему серебристому костюму, — все изменилось. — Тебе трудно понять, но скоро ты наденешь такой костюм и все поймешь, и станешь таким, как мы.
Шар опустился на площади прекрасного города, мы вышли и увидели толпы серебристых людей, которые приветствовали нас.
Потом нас провели в сверкающий зал, где стояли какие-то странные аппараты, вроде рентгеновских, нас подводили к ним каждого по очереди, что-то включали, смотрели на круглую шкалу. Там было три черты — белая, зеленая и красная. И каждый раз, после того как включался аппарат, стрелка переходила белую черту и серебристые люди удивлённо качали головами, потом стрелка доходила до зеленой, и они хмурились, когда же она переваливала за красную, они в ужасе бросались в стороны и о чём-то громко и взволнованно говорили…
— Не пугайся, — сказала мне моя провожатая. — Это мы измеряем степень вашего страдания, чтобы знать, какую дозу облучения счастьем вы должны получить. Честно говоря, мы даже не знаем, хватит ли всей мощности наших генераторов, никогда мы не видели такой степени страдания… Но ничего, мы надеемся, скоро все пройдет, и вы забудете все, что было раньше.
Скоро принесли облученные костюмы и предложили переодеться. При этом, сказали они, ни одной вещи, ни одного предмета из привезенных с собой нельзя брать, иначе от несовместимости может случиться неприятность.
Потом они все исчезли, оставили нас одних, и мы стали переодеваться.
Когда я снимал свой земной костюм, из записной книжки выпал желтый кленовый лист. Я положил его перед отлетом и забыл про него. А сейчас мне стало жаль его оставлять, я поднял его и спрятал на груди, под серебряным костюмом.
Нас осмотрели, вывели на площадь, и толпа приветствовала нас восторженными криками. Потом посадили каждого в отдельный шар и в сопровождении своих провожатых мы полетели в разные стороны.
Мы летели над их удивительной планетой, и всюду я видел те же чудесные цветы и веселых людей. Но почему-то все подернулось дымкой.
Моя провожатая показала мне на что-то внизу и стала говорить, но, странное дело, — теперь я не слышал ее, более того, — ничего уже не понимал. Она удивлённо посмотрела на меня, потом улыбнулась, взяла меня за руку.
И в тот миг, когда она прикоснулась к моей руке, все вдруг исчезло — серебряный шар, чудесные цветы, серебристые люди — все затуманилось и пропало куда-то, а вместо этого я увидел нечто совсем иное.
Я увидел небольшую речку, петляющую в осенних зарослях, старую иву, повисшую над водой, опустившую в нее ветви, и маленького мальчика в коротких штанишках. Мальчик залез на почерневший ствол ивы, обхватил его одной рукой, а другую опустил в воду и ловил плывущие по воде листья…
— Аллан, — долетел откуда-то женский голос. — Ты же сорвешься!
— Нет, мама! — звонко закричал мальчик. — Я держусь крепко!
— Ну смотри не упади! — опять послышался голос, и молодая красивая женщина в белом, улыбаясь, вышла на противоположный берег.
И так явственно, так реально было это видение, что я закричал и очнулся.
В тускло мерцающем фиолетовом небе стояли чужие звезды, рядом слабо светились, свернув свои ластообразные лепестки, ядовитые цветы, а возле них лежали и сидели без движения мои товарищи, застыв в самых нелепых позах.
Голова тошнотворно кружилась, я с трудом одолевал дурноту, тяжёлая пелена застилала глаза, но сознание вернулось — на долго ли? Я стал с трудом вспоминать… Что это было? Сон? А дальше что? Скоро будет рассвет, опять раскроются гипнотические цветы, и снова начнется эта пляска. Пляска смерти…
Что можно сделать? Что?! Что?!
Я попробовал сдвинуться с места, но руки и ноги были как тряпки. И все-таки… Я со стоном перевалился на живот и пополз. Куда? Я еще сам не знал. До корабля не добраться — это было ясно. Значит, нужно что-то сделать здесь, на месте.
Я ползал вокруг, толкал своих товарищей, но они были как мертвые. И тут я вспомнил про скафандр, они же сорвали с меня скафандр, он должен быть где-то здесь…
Я нащупал его не скоро. Долго еще ползал вокруг и как только прикасался к этим проклятым цветам, они тут же начинали шевелиться и переливаться во тьме. Потом опять затихали.
Наконец я нащупал его. Отыскал в темноте запасной кислородный баллон, отвинтил трубку и стал дышать. Сознание прояснилось, но сил было мало. Я подтащил баллон к одному из наших, приложил трубку ко рту, зажал нос. Когда он зашевелился, я стал тормошить его, но он отбивался, что-то мычал, стонал: «Отпусти! Не хочу!»
Он не хотел просыпаться.
Но я все-таки заставил его открыть глаза, насильно поднял на ноги. Он дико озирался и все норовил снова лечь, досмотреть свой сон…
Наконец мне удалось вернуть его к сознанию, и он, шатаясь, как пьяный, побрел за мной.
Мы нашли скафандры первой двойки, надели на себя и кое-как пошли к кораблю.
Прежде всего включили вентиляцию. Потом снарядили авиетку. Положили в нее сколько могли баллонов с кислородом, подвезли туда, где лежали наши товарищи…
Взлететь с этой проклятой красавицы нам удалось лишь на третий день — люди никак не могли прийти в себя.
Уже на обратном пути, в полете, они стали рассказывать друг другу — кто что видел во сне.
Один рассказывал, что они прилетели в город влюбленных — там тоже повсюду росли пылающие багровым дурманные цветы и возле каждого из них целовались девушки и юноши.
Другой говорил, что был в храме поэзии — там звучала райская музыка и пели восхитительные песни.
— А вы? — спрашивали они меня.
— Я увидел свое детство, увидел, как листья плывут по воде, — говорил я им.
И они пожимали плечами.
Нарушитель
Открытие доктора Бадалова, сумевшего классифицировать волновые колебания коры головного мозга разных людей и на этом основании разработать систему из пяти групп и методику определения этих групп, взволновало в свое время многих, вызвало ожесточенные споры.
