За пять десятилетий была создана обширная литература о Могучей, история ее штурма занимала уже несколько десятков томов, многие учёные, институты целиком посвятили себя этой проблеме. Несколько Академий наук учредили почётные премии за разрешение этой загадки.

Несколько раз поднимался вопрос о посылке экспедиции, но Всемирный Космический Центр всякий раз налагал вето, считая, что нет достаточных гарантий надежности.

Наконец, где-то лет тридцать тому назад, когда открыли способы гравитационной защиты, ВКЦ дал разрешение на экспедицию.

Подготовлена она была очень тщательно, возглавил ее один из самых крупных учёных и астронавтов того времени, в составе экипажа были специалисты многих направлений. В подготовке участвовали ведущие научные центры мира, координировал подготовку ВКЦ.

Они стартовали в начале 2170 года и через двадцать девять месяцев по земному исчислению, идя с субсветовой скоростью, приблизились к району темного пятна. Учитывая опыт прошлого, они шли с таким расчетом, чтобы лечь на дальнюю орбиту Могучей, и оттуда, с расстояния примерно в три четверти пути, они подтвердили, что все идет нормально. Сигнал, разумеется, был получен с большим опозданием, к моменту его прихода они должны были находиться уже на расчётной орбите, на Земле ждали дальнейших сообщений, но сигналов больше не поступало. Это предвидели заранее и не волновались — считалось, что пока «Дальний» будет находиться на орбите Могучей, связи может не быть, когда же он ляжет на обратный путь, связь возобновится и мы наконец узнаем что-нибудь. Но прошло еще пять месяцев, затем десять — связи не было. Теперь уже волновались, но еще надеялись. Когда же прошло еще десять месяцев и с «Дальнего» не поступило ничего, надеяться перестали. Правда, еще через некоторое время был принят какой-то странный, очень слабый сигнал, но шёл он совсем с другой стороны, откуда-то из туманности Андромеды. О нем поговорили и перестали.

Хотели посылать поисковую экспедицию к Фениксу, но ВКЦ запретил. Было объявлено, что до тех пор, пока не прояснится природа Могучей, больше людей туда не пошлют — хватит жертв.

Зона Могучей была объявлена запретной. Всем космическим кораблям предписано не приближаться к темному пятну ближе чем на пять световых месяцев — то расстояние, с которого «Дальний» послал последнее сообщение. На звездных картах это место помечено красным.

Аллан подошел к звездной карте, занимавшей полстены в библиотеке, и показал мне ярко-красную точку с рвущимися от нее во все стороны зловещими острыми клиньями. Таких точек на всей карте было три или четыре, но эта была самая большая.

— Что ж, так и осталась она загадкой? — спросил я с откровенной разочарованностью, больше чтобы раззадорить его.

— Погодите, это была, так сказать, предыстория. Я рассказал вам все это, чтобы вы могли представить себе, как обстояло дело к моменту, когда я вступал в космонавтику.

Красное пятно на карте предписывало строжайший запрет. Выполнение его — обязательное условие для каждого, кто допускался к выходу в Космос. Оно записано в Кодексе космонавта, содержится в клятве, которую дает каждый, вступающий в звание космонавта. Нарушение Запрета влечет за собой лишение Диплома и звания — это известно любому выпускнику Академии Космонавтики. И, насколько мне известно, попыток нарушить запрет за последний лет двадцать не было. Правда, за это время перед ВКЦ несколько раз поднимался вопрос о снятии запрета, но предложения эти всякий раз отклонялись. Мотивировка была та же: пока природа Могучей не разгадана, риск нельзя считать оправданным.

— Если не ошибаюсь, Аллан, вы ведь тоже член Высшего Совета ВКЦ?

— Я был избран пять лет тому назад, но в качестве кандидата, то есть без права решающего голоса. Но послушайте все до конца…

Десять лет назад я возглавил экспедицию в район Гаммы Феникса. Там, на небольшой планете, естественном спутнике Гаммы Феникса, сходном по условиям с Землей, работала наша станция. Мы должны были доставить новое оборудование, сменить людей, забрать оттуда научные материалы.

Мы прибыли в заданный район без особых происшествий, легли на орбиту вокруг Эры (так называется планета, спутник Гаммы), подготовились к приему МТР — малой транспортной ракеты. Она должна была доставить с Эры людей и материалы, увезти обратно новый состав экспедиции. Подготовили кают-компанию для торжественной встречи.

Вы ведь знаете, какой это волнующий момент, когда принимаешь на борту людей из дальней экспедиции, пробивших вдали от Земли несколько лет. По традиции происходит торжественная встреча нового состава экспедиции со старым, и всегда в такой встрече за внешней веселостью присутствует элемент скрытой грусти. Люди, возвращающиеся на землю после длительного отсутствия, испытывают несколько растерянное, я бы даже сказал, подавленное состояние, близкое к прострации. Психологи называют его обратной ностальгией, объясняя это тем, что когда человек очень долго о чём-то мечтает и вдруг мечта осуществляется, возникает на какое-то время чувство пустоты — человеку не хватает мечты. И тогда из потребности заполнить пустоту появляется тоска по тому, что он оставляет. Как правило, все это быстро проходит, но иногда остается и надолго, порождая странные, с точки зрения окружающих, поступки.

Люди, которым предстоит работать на дальней станции, психологически настроены на это, они жаждут дела и, как правило, внешне возбуждены, шумно острят, смеются, но за всем этим скрывается грусть от сознания, что вот сейчас, через несколько часов, они покинут корабль — последнюю частицу Земли, пусть оторванную от нее, унесшую их за миллиарды километров, но все-таки ее частицу. Они выйдут из корабля, спустятся на станцию. Там все будет напоминать Землю, все будет оборудовано по земному образцу, но все уже будет иное.

Я много раз присутствовал на таких торжественных встречах-проводах, и всегда было одно и то же. Так было и на этот раз.

В кают-компании было шумно, весело, произносились с обеих сторон остроумные тосты. Внешне прибывшие с Эры мало чем отличались от наших: такие же парадные куртки с эмблемой ГУКСа — Главного Управления Космических Станций, так же тщательно выбриты, подстрижены, подчеркнуто бодры, но если присмотреться, то легко можно было увидеть разницу. Наши — все Бремя держались вместе, это был коллектив, которому предстояло делать совместную работу. Они же — эту работу выполнили, их теперь одолевали воспоминания, они легко погружались в себя, как только прерывался разговор.

Особенно выделялся одни из них — с нашивками пилота-космонавта первого класса, плотный, мрачноватого вида человек лет тридцати пяти, заросший неряшливой бородой, скрывавшей почти все его лицо. Он сидел все время молча, как-то криво облокотившись о стол, так же молча наливал себе наш розовый напиток, причем делал он это в основном между тостами — возле него стояло уже несколько пустых бутылок. Ну, напиток наш вы знаете — он безвреден в умеренных количествах, поднимает настроение, и поэтому разрешен на борту по особым случаям. Правда, в больших количествах и он способен вывести человека из равновесия, но, поглядывая на этого флегматичного парня, я мало беспокоился: пусть отведет душу, думал я, в конце концов он свое дело сделал, посидит немного и спать завалится. И все-таки чем-то привлекал он мое внимание, глазами, что ли. Нет-нет, да вдруг сверкнет из-под зависших бровей, словно вспышка лазера, проткнет тебя насквозь и опять погрузится в свою лениво-неряшливую неподвижность.

Я спросил о нем, мне сказали, что он вообще такой, особенно последнее время, видно, затосковал по Земле. Но специалист прекрасный, дело свое знает великолепно, незаменим в критических ситуациях — выдержка колоссальная. Звали его Юлий Бандровский. Фамилия показалась мне знакомой, но я не мог вспомнить, откуда.

Потом мы разместили вновь прибывших по каютам, погрузили отряд в транспортную ракету, дождались, пока они причалили к станции на Эре, увидели их еще раз на телеэкране, попрощались и, облетев Эру, легли на обратный курс.