— Мёртвый? — мгновенно напрягся Осокорь.

— Что вы, упаси боги, живой, только пьяный. Дарька, наша служанка, на него наткнулась, когда пришла убирать номер.

— Кто он, знаете?

— А то нет! Кемар, этого прохвоста в Пригорицах многие знают. — Вдова лысого ветерана криво усмехнулась, и Осокорь понял: она Кемара не жалует, — пьяница, надутый и жадный. Вечно затевает скандал, чтобы не платить за выпитое. Придерётся к чему-нибудь, и в крик. Дарька утверждает, будто он сам себе в пиво и в тарелку дохлых мух подсовывает, а потом угрожает пожаловаться бургомистру.

— И что же вы?

— Приходится иногда кормить этого сукина сына бесплатно, — ответ сопровождался вздохом, — сами знаете, коли власти захотят, завсегда сыщут, к чему придраться можно. Назначат штраф, а то и вовсе заведение закроют. Терплю, а что остаётся?

— А как сегодня Кемар попал в комнату к…, — Осокорь едва успел проглотить имя «Ясень», — вашего постояльца вы не курсе?

— Ума не приложу. Зашёл ещё до обеда, сидел, надувался пивом по своему обыкновению. Потом ни с того ни с сего хлопнул кружкой об стол и был таков. Кружка, к слову сказать, фирменная с эмблемой гостиницы, на заказ делалась — вдребезги. В другой раз я ему пиво в деревянной кружке подам, пусть хлобыщет о стол хоть до посинения.

— И что дальше? — вернул вдову к важной для него теме Осокорь.

— Зачем-то эта пьяная рожа попёрлась на второй этаж и завалилась там спать в номере, где жили ваши эльфы. Дарька растолкала его, а Кемар невинную девушку непотребными словами обругал, опрокинул ведро с водой и был таков.

На этот раз всё. Осокорь пошёл в магистрат пешком, благо городишка оказался тенистым, зелёным и весьма приятным. Был тут Ясень, был. Отлеживался и или ждал чего-то. Но был он с мальчишкой. Дурынды, или как там его на самом деле зовут, с ними не было. Интересно узнать, где он. А ещё интереснее, куда Ясень подался. Если сбросить со счетов якобы выбитые Кемаром зубы, рассказ толстяка подтверждается. С другой стороны в его словах слишком много лжи: соотечественник и сподвижник Барса! Или его показная ненависть к эльфам, разговоры про заговор. Или он что-то слушал, или видел, но сам не понял что. Почему тогда Ясень оставил его в живых? У него за спиной десяток трупов за последнюю декаду, в среднем по одному на день. А здесь заплатил баснословную сумму, поговорил, а после лишь ударил посохом. Это возможно, если они кого-то ждали, и Ясень не хотел скандала, тем более с убийством. Хозяйка говорила, что номер оплатили на неделю вперёд, значит, ждали кого-то или чего-то. Осокорь ощутил знакомое покалывание в голове, которое предвещало верные выводы, как бы такой умственный компас, заставлявший мысли двигаться в правильном направлении.

Бургомистр так и не отважился занять место, освободившееся за его столом, он вяло опустился на свободный стул для посетителей и обречённо посмотрел на широкоплечего юношу, загородившего входную дверь. Тот заложил руки за спину, широко расставил ноги и монотонно покачивался с пятки на носок. Вся его поза говорила, что так стоять он может сколь угодно долго.

— Темнит, — с тоской подумал Савостий, мысли которого никак не могли оторваться от визитёра, с легатской печаткой на пальце, — эльфы, посохи! На кой черт, скажите на милость, ему понадобился хромой эльф и его палка? — как ни ломал он голову, ничего на ум не приходило, кроме хитрости проклятого лирийца. — Это он запугивает меня, — решил Савостий, — чтобы я тут сидел и мучался неизвестностью, а когда придёт, сходу надавит и получит признание.

В памяти живо всплыли документы, покоящиеся в правом верхнем ящике письменного стола, в которых при внимательном изучении обнаружится столько финансовых нарушений, что на бургомистра из приоткрытого окна вместо послеполуденной жары дохнуло спёртой тюремной сыростью.

Он подумал было, что стоило ещё сегодня утром засунуть пергаменты в камин и спалить без следа, а отсутствие в казне денег объяснить злодейской кражей, но было уже поздно. Грозный страж у двери, вооружённый стандартным армейским мечом, не сводил с них глаз.

Когда Осокорь возвратился в кабинет бургомистра, все действующие лица были на прежних местах, словно артисты театра, застывшие в немой сцене последнего акта. Легат уселся в удобное бургомистерское кресло и приступил к допросу.

— Расскажите во всех подробностях, — обратился он к Кемару, — где, когда и при каких обстоятельствах вы пересеклись с эльфом, владеющим чёрным посохом?

У Кемара под пристальным взглядом кареглазого легата душа ушла в пятки окончательно, оставив на своём пути пустоту где-то в районе солнечного сплетения, а мысли, между тем, неслись галопом: ни в коем случае ни в чём не сознаваться. Похоже, давешний эльф важной шишкой оказался, а он — дурак, бахвалился, как начистил ему рожу…

— Вы слышите меня? — вклинился в поток мыслей настойчивый голос Осокоря.

— Да, конечно, только рассказывать мне нечего.

— Что значит, нечего? — не понял мужчина за столом.

— Да не видал я вообще никаких эльфов, — очень правдоподобно соврал Кемар, — у нас, в Пригорицах, они сроду не селились. Вот я лично с ихней братией со времён Северной войны не пересекался.

— Интересно, — заметил Осокорь, — однако менее часа назад вы утверждали обратное. Я как раз сидел вон на том стульчике у двери и всё отлично слышал.

— Нашли чему верить! — Кемар даже позволил себе вялый взмах руки, — пьяная болтовня, чего только не примерещится, когда лишку хватишь.

— Что же вы с самого утра успели набраться? — легат терпеливо смотрел на своего упрямого собеседника.

— С утра? Нет, я ещё вчера вечером хорошо перебрал, а сегодня только добавил. Так что хоть режьте меня, хоть убейте, а никаких эльфов я не видел.

— Резать? — переспросил Осокорь, — а что, идея не плохая. Кстати, у меня есть побочная специальность — пыточное дело, и на ремни вас порезать я сумею вполне профессионально.

Он не лгал и не преувеличивал. Все члены Ордена действительно проходили обязательное обучение палаческому делу. Только инструменты воздействия они предпочитали несколько иного рода, нежели обыкновенные заплечных дел мастера.

Савостий глядел на легата с выражением неописуемого ужаса в глазах, будто столичный визитёр с самыми широкими полномочиями вытащит кинжал и прямо тут, в кабинете бургомистра, начнёт приводить в исполнение свою угрозу. Между тем, Осокорь помолчал немного, будто раздумывая, с чего лучше начать, а потом спросил:

— Ну как, вы не переменили своего мнения? Память не возвратилась? Вы ведь действительно посещали «Приют ветерана», может, и эльфов вспомните.

— Был у «Лысого», не отпираюсь, — монотонно забубнил Кемар, уставясь перед собой в одну точку, — напился, было. Опосля брякнулся где-то и заснул. Вот и все дела. А эльфы, похоже, привиделись во сне или спьяну. К тому же я контуженный, я воевал…

— Ах, да, — вскинул брови Осокорь, — я чуть не забыл, вы ж — соотечественник и сподвижник Барса. Вот что, соотечественник, ты сэкономишь моё время и избавишь себя от многих неприятных минут, если перестанешь запираться.

— Не было ничего, — как попугай на ярмарке повторял Кемар.

— Хорошо, — сказал легат, и это «хорошо» не предвещало ничего хорошего, — ты сам выбрал свою судьбу.

Бургомистр не то охнул, не то пискнул и съёжился на своём стуле, когда легат Первого Безымянного легиона встал из-за стола.

— Нарезать кого-то на куски я не люблю, — с доверительно пояснил Осокорь всем присутствующим, — эффективно, чего скрывать, но очень уж неопрятно. А я по забывчивости не захватил с собой другой костюм. Так что обойдёмся методами бескровными, хотя для вас, Кемар, право не знаю, что лучше.

Кемар впал в какое-то безразличное состояние. Казалось, смысл сказанного легатом остаётся где-то за пределами его сознания. От Осокоря это состояние не укрылось. Он и вправду хорошо знал палаческое дело и понимал, что допрашиваемый впал в то особенное безразлично-углублённое состояние, когда любое физическое воздействие окажется безрезультатным. Оставалось ему одно — проникновение в разум. Хоть и не любил легат эту процедуру, но делать было нужно.