В гостиной снова послышались голоса – кто-то разыскивал Арфарру. Неревен выгреб из утробы страшного бога еще пять ишевиков и заторопился.

Как не прыгали, однако, мысли у него в голове, – он не забыл, проходя мимо розового ковра, нашарить и сунуть в рукав приворотный амулет чужестранцев.

Неревен покинул комнату, и Даттам спросил:

– Зачем вы разорили город Кадум?

Королевский советник скривился.

– Это подвиг графа Ная, а не мой. Об этом знают даже мальчики-стремянные.

– Мальчики-стремянные знают, что Небесный Океан стоит на четырех опорах, и вы, кстати, не торопитесь их разубеждать. Граф – просто глупец, которого вы дергаете за ниточки его глупости.

– Я поступаю так, как выгодно храму. Кадум мешал нашей торговле.

Даттам внимательно смотрел на собеседника.

– Человек стремится к выгоде, – сказал Даттам, – и здешний мир устроен так, что сеньоры искали выгоды на войне. Они строили замки, копали рвы и грабили торговцев на дорогах и перевозах. Они хватали тех, кого считали имущими, коптили мужчин над очагом и поджаривали в масле, и жгли тряпье, привязанное к пальцам их жен. А теперь, – не в последнюю очередь благодаря мне, выгодно стало строить города, а не замки… И сеньоры понимают: либо прибыль с войны, либо сбор от ярмарки. А вы навязываете им войну. Какая же торговля при войне? Где ж тут выгода храма? Вы, господин Арфарра, разорили Кадум и убили двух зайцев: уничтожили город, независимый от короля, и выставили на посмешище графа Ная.

Господин Арфарра передвинул пешку на золотое поле, перевернул водяные часы. Время потекло вспять.

– Ваш ход, – улыбаясь, указал он.

Даттам потерял интерес к игре.

– Сдаюсь, – махнул он рукой. – Вы слишком хорошо играете в сто полей. Это-то и опасно.

Арфарра ежился от холода и кутался в плащ, маленький по сравнению с громовой птицей на спинке кресла. Птица глядела на мир холодными глазами золотой яшмы, и глаза Арфарры были такими же.

– Сто полей, – продолжал Даттам, – это игра империи, игра умников. А здесь, в стране аломов, играют в кости. Если род Аманов за вас, то род Полосатой Иверры против. Шеввины за вас, – а Карнаки за ваших врагов. Чем ближе вы к победе, тем больше сеньоров, встревоженных вашими успехами, ополчается против вас. Чем чаще вы бросаете кости, тем равнее количество черных и белых очков.

Арфарра улыбнулся.

– Вы, однако, ладите и с Шеввинами, и с Карнаками.

– Я – торговец, – сказал Даттам. – Товары, как женщины или слова, – ими меняются и с врагами.

Арфарра расхохотался.

Глаза Даттама слегка сузились. Год назад опальный сановник Арфарра не хохотал ему в лицо. Год назад он рад был стать монахом и покинуть империю.

Год назад храм получил от торговли с Горным Варнарайном шесть миллионов. А в этом году вся страна готовится к войне, сеньоры собирают дружины, дружины хотят подарков… Только на переправах и перевозах Даттам раздал двадцать три мерки золота самозваным защитникам каравана, чтобы те не превратились в благородных разбойников… И ведь скажут же, скажут: «Это ваш был совет – исполнить просьбу короля, приставить к королю советника из храма? Это ваш был совет – упросить господина экзарха оставить Арфарру в живых? За сколько тогда господин экзарх согласился пощадить своего верного друга? За все доходы с Верхнелосских гончарен? А ведь вам и тогда говорили: не связывайтесь с сумасшедшим».

– Кстати, о торговле, – улыбнулся Арфарра. – Король недоволен поведением вашего помощника, отца Адрамета. Караван его вез из империи оружие для короля, – и вот, когда караван прибыл, оказалось, что отец Адрамет распродал половину этого оружия на северо-востоке.

– Я входил в его резоны, – сказал Даттам, – на северо-востоке за мечи давали вдвое – цена на оружие возросла.

– Именно этим король и недоволен, потому что он полагает, что ему придется драться с теми, кому вы продали оружие.

Даттам поднял брови.

– Господин Арфарра, – сказал он, – если в этой стране будет война, то виноваты в ней будут не торговцы оружием, а кое-кто другой. Зачем вы рассорили Марбода Кукушонка с королем? Что это за история с конем?

– Я? – сказал Арфарра – Я не ссорил Кукушонка ни с кем. Человек из рода Белых Кречетов не нуждается в моих услугах, чтобы поссорится с королем.

– Рад это слышать. В таком случае, вы не откажетесь исполнить то, что я обещал Кукушонку, – примириться с ним на сегодняшней церемонии. В обмен он возьмет назад эту хамскую петицию, на которую он подбил знать в Золотом Улье.

– Нет, – сказал Арфарра.

– Нет, – переспросил Даттам, – Нет!? И после этого вы еще будете обвинять меня в торговле войной?

Арфарра сделал следующий ход.

Даттам уже не обращал внимания на игру.

– Сто лет назад, – сказал Даттам, – последний король из рода Ятунов пытался укрепить королевскую власть и через единство бога добиться единства страны. Вам тоже хочется на съедение муренам?

Королевский советник молча улыбался Даттаму, не возражал и не сердился.

– Зачем вы отстраиваете Ламассу? Это мешает моей торговле. Здесь сильная коммуна. Городские цеха не любят конкурентов. Зато они обожают диктаторов. Вы надеетесь, что горожане помогут изменить вам правила игры в кости. Вы надеетесь уничтожить рыцарей руками горожан, а с горожанами потом справитесь десятком законов.

– Вы что, полагаете, будто я стремлюсь к власти? – вежливо справился Арфарра.

Даттам сощурился. «Ну что вы, – хотелось ему сказать. – Это просто случайность, что те вассалы храма, что готовы были для меня в ладонях жарить омлет, теперь жарят его для Арфарры».

– Гораздо хуже, – сказал Даттам, – вы стремитесь к общему благу.

Арфарра поджал губы, видимо недовольный цинизмом собеседника.

– И еще, – продолжал Даттам, – вы надеетесь на чудеса, не правда ли? На то, что здешней суеверной публике покажется чудесами… Вас давно бы зарезали, если б не помнили, что мертвый колдун гораздо хуже живого. На собственном опыте могу вас уверить: когда чудеса вмешиваются в политику, это кончается мерзко. Вы думаете – король вам верит? Что ж. Вы ведь думали, что экзарх Харсома вам тоже верит! Вам не надоело быть воском в руках литейщика, чтобы вас выбрасывали, когда опока готова?

Арфарра молча кутался в плащ. На резных стенах рушилось мироздание, и резьба тоже рушилась, боги тосковали и плакали, а мечи и кони были по размеру втрое больше людей, потому что в этой стране мечи и кони были настолько же важнее героев, насколько герои – важнее богов.

– Хотите, я вам скажу, чего вы добьетесь? Король хочет одного – натравить знать на наш храм, потому что у знати слишком много вольностей, а у храма – слишком много денег. В этой стране неизвестно, что такое гражданская жизнь, зато известно, что такое гражданская война. После Весеннего Совета начнется всеобщая резня, вас зарежут, и храм распотрошат, и я покамест не вижу ни одной силы, способной резню предотвратить.

И тут Арфарра перестал улыбаться.

– Мне жаль, что вы ее не видите, – сказал Арфарра. – Но вообще-то она называется народ.

– Не прикидываетесь, вы не на городской площади. Я знаю вас двадцать лет! Я читал ваши школьные сочинения и ваш дурацкий доклад, и я помню, что вы вытворяли после мятежа Белых Кузнецов. Вам нет дела до народа, вы просто сумасшедший чиновник.

Арфарра помолчал и сказал:

– Все мы в молодости были глупцами. От чиновника во мне осталось ровно то же, что в вас – от повстанца.

– Вы неправы, – сказал Даттам, – кое-что во мне от повстанца осталось.

– Что же?

– Воля убивать врагов.

– Почему же не прав? Именно это осталось во мне от чиновника.

Даттам молча, побледнев, смотрел на игровой столик. Время вылилось из верхней чашки часов совершенно – высосал кто-то, невидимый и жадный. Вдруг в дверь опять прошла мангуста, и за стеною послышались веселые голоса, – король звал Арфарру-советника. Арфарра засмеялся, – смех его заплясал в ушах Даттама, дверь распахнулась, и тут Арфарра громко сказал, так, чтобы слышали вошедшие: