– Так и есть.

Игнатьев расхохотался.

– Зачем мне это понадобилось, позволь спросить?

– Ума не приложу. Расскажи сам, – предложил я.

Он покачал головой. Я видел, что ему жутко хочется выговориться. Употребление жидкости всегда делало его хвастливым без меры.

– Да хорош скромничать, все свои, – подбодрил я. – Правда, бойцы?

«Солдатики» отреагировали злобным ворчанием. Игнатьев махнул на них щипцами. Они заткнулись.

– Тут видишь в чем дело, – заговорил он наконец. – Всегда мечтал иметь под рукой низших, которые не боятся солнечного света. Как увидел у Дарьи Никитичны на ферме, так сразу и захотел. Я и грохнул-то ее большей частью потому, что надеялся опыт перенять.

– Перенял?

– Надо полагать. Сразу проверить не вышло, потом времени не стало, а потом интерес пропал. А где-то полгода назад клюнуло. Дай-ка, думаю, попробую. Начал понемногу ковыряться. Первые опыты неважнецки закончились. «Солдаты» изменились, да не так, как мне хотелось. Убить стало трудней, но реакции существенно замедлились. При этом возросла склонность к перемене мест. Самые непоседливые вообще сбежали. Один так и не нашелся.

– Мы с Муркой нашли.

– Вам с Муркой только дай волю, – укоризненно сказал он. – Ну вот, все бы ничего, однако ультрафиолет для моих подопытных все равно оставался смертельным. Эту отбраковку я вчера и пригласил к себе. В полном составе. Так и так надо перед зимой ликвидировать. Вдобавок выяснилось, что ты можешь заглянуть. Хотел впечатление произвести, мозги запудрить.

«Выяснилось! Значит, все-таки без Мордвиновой не обошлось. Бедная идиотка, нашла с кем связаться».

– Получилось, – сказал я. – Запудрил. А эти гаврики откуда? Вторая партия небось?

Игнатьев кивнул.

– Заметь, куда более удачная. Солнышко им нипочем, речь развита. Способны командовать обычной падалью и существовать в человеческом виде. Жаль, хлипковаты. Ну да ничего, у меня уже новые идеи появились. Собственно, для их осуществления и придется распотрошить нашего юного гостя.

Эмин всхлипнул и яростно замотал головой.

– Ну-ну. Не падай духом, мальчик. Жертва на благо науки – высокая честь для любого.

– А Мордвинову в жертву чему принес? – спросил я. – А Мурку, Мурку-то, сука?

– Мурка меня всегда пугала, сам знаешь. Да и глупо было оставлять ее при тебе. Надоела ваша идиллия. Ребята, блин, и зверята… А Мордвинова сама виновата. Ей было дано конкретное указание. Загрузить тебя по полной, разоружить, организовать засаду в Управлении, а потом рвать когти из города. Но она в последний момент чего-то рассопливилась. Пожалела тебя, дурака, решила отыграть назад. Вот я и велел Азизу сделать из нее шашлык. Он это умеет! – Игнатьев с любовью посмотрел на самого высокого и жилистого упыря.

– Ей ты тоже Книгу Рафли пообещал?

– А… – отмахнулся Игнатьев, – она много чего хотела. Фиг ли сейчас вспоминать.

Я переступил с ноги на ногу.

– Ну и долго собираешься меня здесь мурыжить?

– Пока не решил. Уж больно ситуация неоднозначная. – Он пощелкал изогнутыми губками щипцов. – А знаешь, в чем ее парадоксальность, тезка? В чем изысканная прелесть и комизм?

– Откуда? Я и слова-то такие первый раз слышу.

– Штука в том, что именно ты заставил меня расправить крылышки. Когда напоил кровью того наркомана-музыканта, а потом еще своей. Буквально пинка дал. После стольких десятилетий тишины и расслабленности. Мне в самом деле хотелось только одного. Чтоб меня оставили в покое. Годы и для патриарха – тяжелый груз. Я ведь приехал за сокровищами Председательницы уже в зрелом возрасте. Хорохорился, конечно, изображал желторотого механизатора, целомудренного комсомольца. Иначе она бы просто не подпустила к себе. Любила молоденьких, чертовка.

– Ты уже был ночным?

– Конечно.

– Как же она это не почувствовала?

– А никто не чует, пока сам не захочу! – хвастливо воскликнул он. – Такая у меня полезнейшая особенность. Твой негритенок единственный сумел что-то унюхать. Тоже, видать, уникум. Потому я им и заинтересовался.

– То есть педофильские наклонности тут ни при чем?

Игнатьев хохотнул и погрозил мне пальцем.

– Ах ты язва. Но наблюдательный, наблюдательный, не отнимешь… Нет, тезка. Говорю же, для дела нужен. Я, видишь ли, собираюсь местный Конклав возглавить. Вот сюда его зажать! – Игнатьев стиснул кулачок.

– Иди ты!

– Ну а что? Однажды почти получилось. Когда с клыками Председательницы и Кодексом появился, все, как шлюхи, начали передо мной стелиться. Если бы не преждевременная отставка Лаврентия Павловича, я бы уже о-го-го куда забрался. Но не срослось. – Он грустно покачал головой. – Пришлось в кочегарку залечь. На шестьдесят лет.

– Погоди, Кирилыч. А как же твои зубы? Кто их вырвал?

– Да никто не вырывал. Целехоньки. Это коронки. – Он легонько постучал по резцам рукояткой щипцов. – Быстросъемные, чисто для блезиру. Ну и чтоб клыки спрятать. Прости уж старичка.

– Договорились. За это прощу.

Все, что мне требовалось, он выболтал, и дальше тянуть резину было ни к чему. Оценив расстояние до лежащей пешни, я отодвинулся еще немного назад.

– Итак, недопонимание и стыдные тайны остались в прошлом, грядут новые времена. Перезагрузка и все такое. Значится, сейчас поступим следующим образом. Проявляя добрую волю, господин Игнатьев заберет своих зверьков и на хрен уберется от господина Байрактара. В темпе вальса. Тогда господин Раскольник в свою очередь проявит миролюбие и не станет убивать «солдат» господина Игнатьева. А также самого господина Игнатьева. Время пошло.

– А ты наглый, тезка, – сказал Игнатьев с досадой.

«И коварный».

Я выдернул руки из карманов.

Блеснув на солнце округлыми боками, бутылочки полетели к земле. Лопнули, ударившись о граненое жало пешни, и густая винно-красная жидкость, смешанная со стеклянными осколками, расплескалась по угольной крошке.

Вид и запах крови заставил «солдат» позабыть обо всем. Дико взвыв, они сорвались с места и ринулись вон из склада. Я едва успел подхватить пешню, прежде чем упыри ткнулись мордами в лужицу и начали жадно, взахлеб лакать.

Шуршали языки по мокрому углю. Напряженно работали глотки. Битое стекло постукивало по зубам, как лед в стакане коктейля.

В первую очередь я насадил на пешню самого опасного, Азиза. Долбанул с такой силой, что наконечник вышел из его груди. Я наступил ногой на тощую спину, выдернул пешню и перешел к следующему.

Даже продырявленные насквозь, упыри продолжали тянуться красными ртами к драгоценной жидкости.

Обогнув падаль, я ринулся к складу.

Переступил порог и остолбенел. Не от упыриного гипноза, а от чудовищной, злой несправедливости происходящего.

Окровавленные щипцы валялись на полу, в шаге от двери. Игнатьев со страшной силой опускал на голову Эмина тачку. Упырь орудовал ей играючи, как цирковой жонглер своими булавами. Сорванное колесо отскочило в сторону. Трубчатые рукоятки погнулись, тонкие алюминиевые борта смялись кульком. Уголь разлетался во все стороны шрапнелью. На месте недавнего холмика стремительно образовывался котлован.

Кирилыч больше ничем не напоминал прежнего убогого старичка. Сейчас это был настоящий вурдалачий патриарх, кряжистый и нечеловечески проворный. Одежда на его спине и раздавшихся плечах лопнула. Через прорехи виднелось тело – сплошь витые жилы и острые кости под полупрозрачной кожей. Жидкие волосы на затылке слиплись и торчали иглами рассерженного дикобраза. Сизый череп бугрился двумя рядами налитых багрянцем желваков – от шеи до макушки.

Выйдя наконец из ступора, я с ревом метнул в него пешню. Игнатьев среагировал чертовски быстро. На замахе выпустил рукоятки тачки (она взвилась вверх, где застряла в решетчатых фермах потолка) и повернулся. Сразу всем телом. Он даже успел, отгораживаясь от опасности, выставить растопыренную пятерню, но та оказалась плохой защитой. Пешня пробила ладонь насквозь и вонзилась между бугристым плечом и ключицей.