Потом… Я подумал: Дина не смогла бы сама… Она знала о том, как влияет на темное вещество ее сознание. Но одно дело — знать, и другое… Кто-то должен был помочь. Кто?

Я хотел поговорить об этом с Айшей, но к ней меня не пускали. Адвокат и детектив требовали — каждый по своим соображениям, — чтобы я рассказал им правду, каждый был уверен: я скрываю что-то важное.

Мне не с кем было поговорить… Даже с Эндрю, который мог понять меня лучше всех, но и у него на глазах были шоры собственной теории, он не признавал связи физики с психологией, он, как большинство космологов, был уверен, что если сильно ударить по темному веществу, то его частицы распадутся на обычные, и в коллайдере их можно будет обнаружить с помощью обычных детекторов.

Когда я узнал о том, что двумя этажами выше в больнице находится отделение для аутистов, мне стало понятно… нет, не все, конечно, но я понял, где у Дины мог быть союзник. Я даже как-то краем сознания… неотчетливо… вспоминал кого-то, кто там, в нашем другом мире… у Дины там появился кто-то, да… Я вспомнил: она называла имя… или это было название?.. Внешность, все остальное ускользало.

Теперь я знаю, что это был Линдон. Сегодня Линдон вернулся. Он сделал свой выбор. Настоящий Линдон, а не мальчик, не знающий, как застегнуть пуговицы на рубашке, но свободно общающийся с другими вселенными и способный решать научные задачи, которые… Линдон, скажи им!

Линдон сидел, зачарованно глядя на Виталия. Похоже, он вернулся в прежнее состояние, окружающий мир вновь стал для него декорацией, которую не замечаешь в театре, где все внимание обращено на динамичное и психологически выверенное представление.

— Линдон, — повторил Виталий, чувствуя, как по спине стекает струйка пота. Господи, неужели мальчик лишь на несколько минут вернулся, а теперь опять?..

— Да-да, — Линдон дернул головой. — Я слышал все, что вы говорили, доктор Дымов. Не скажу, что полностью согласен с вашей интерпретацией физического состояния темного вещества…

— Я… Ты…

— В принципе, правильно, хотя есть нюансы… Неважно. Я хочу сделать признание, мистер Мэнтаг. Вы записываете?

— Да, — сухо сказал детектив и бросил взгляд на Баккенбауэра, который хотел было возразить, но промолчал и отвернулся к окну, понимая, должно быть, что не сможет заставить Линдона поступить так, как считал правильным профессор, а не так, как подсказывали мальчику совесть и знания, которыми, кроме него, в этой комнате не обладал никто.

— Я люблю миссис Дымов. И потому я… не мог отказать ей, когда миссис Дымов попросила помочь.

— Помочь? — саркастически спросил Мэнтаг. — В чем и каким образом?

— Помочь уйти, — объяснил Линдон. — Мы с Динорой… общались, да. Постоянно. Я очень ей сочувствовал. Ее жизнь была… разве это жизнь, когда все знаешь, все понимаешь, но совсем ничего не можешь, и так будет всегда, до смерти, и только после смерти сознание окончательно станет принадлежать другой Диноре в другом мире, где она… мы… Я не знаю, смогу ли объяснить, чтобы было понятно.

— Я не требую от вас объяснений, — быстро сказал Мэнтаг. — Физические теории — не мое дело, пусть эксперты себе головы ломают. Ты сказал, что помог миссис Дымов…

— Она хотела уйти. Во-первых, чтобы жить наконец полной жизнью. Во-вторых, чтобы полной жизнью мог жить здесь ее любимый Виталий. Она понимала, насколько мал шанс, что ей удастся выйти из комы.

— Ее любимый… — с горечью повторил Виталий. — Конечно. Мы любили… любим… любили друг друга. И Дина говорила… хотела, чтобы мы с Айшей были счастливы. Ее слова. Но все-таки… Ревность…

— Вы имеете в виду ваши отпечатки? — участливо сказал Линдон. — Вы знаете вашу жену. Она не могла…

— Но сделала! Не знаю как… тут моя теория пасует… но ведь сделала! Хотела разрушить мне жизнь?

— Нет, — Линдон покачал головой, — не хотела, конечно. Но вы правы — ревность, да… Эмоции… Когда темное вещество становится глиной в твоих руках… Нет — не в руках, конечно, это неверно — в сознании. Лепишь желанием. Это удивительное ощущение, доктор

Дымов, — власть над мирами… хочется сделать что-то еще… действительно: из глины можно слепить и молоток, и ажурное, тонкое…

— Отпечатки пальцев любимого мужа на орудии убийства, пробормотал Виталий. — Дина понимала, что разрушит мне жизнь?

— Вы повторяетесь, доктор Дымов, — сухо произнес Линдон. — Динора… миссис Дымов не могла и не собиралась разрушать вашу жизнь, но наказать… чтобы вы почувствовали… Виталий, она предупреждала вас! Вы должны помнить.

— Должен… Я и вспомнил — когда судья уже готов был огласить вердикт. А если бы не вспомнил? Так и остался бы за решеткой? А Дина уже ничем не смогла бы помочь — темное вещество вернулось в состояние равновесия. Дина — там, я — здесь, в тюрьме. С Айшей. Может, Дина это и имела в виду, когда говорила, что мы с Айшей будем вместе?

— Вы действительно так думаете, доктор Дымов? — голос Линдона затвердел, как высохшая под жарким летним солнцем песчаная скульптура. — Вы можете так думать?

— Эти дни были самыми ужасными в моей жизни!

— Миссис Дымов это понимала, доктор.

— Понимала, значит, — хмыкнул Мэнтаг и бросил сочувствующий взгляд на Виталия. Но вместо него неожиданно заговорил Баккенбауэр.

— Послушайте, детектив, — сказал он, — может, хватит на сегодня? Линдону нужно отдохнуть. Как врач, я больше не разрешаю ему давать показания. Завтра, если его состояние позволит. И только в моем присутствии.

— Не могу возражать, профессор, — кивнул Мэнтаг. — Я хотел бы только знать, что означают слова: «Я помог ей уйти». Линдон никогда не спускался на шестой этаж…

— Нет, конечно.

— Когда умерла миссис Мэнтаг, он находился в своей палате, и вы были с ним.

— Безусловно.

— Итак?

— Я, — сказал Линдон, — всего лишь смял горсть темного вещества, я помог Дино… миссис Дымов увеличить силу тяжести там, где она сказала. Доктор Дымов вам уже объяснил. Я подтверждаю.

— Ну… Допустим. А сегодня? Ты опять смял горсть темного вещества и убил сестру Болтон?

— Детектив! — Баккенбауэр поднялся и уперся руками в столешницу. — Я запрещаю говорить с Линдоном в таком тоне!

— Я отвечу, профессор, — мальчик посмотрел детективу в глаза. — Я уже говорил вам, сэр: сестра Болтон вошла в палату, когда… Все получилось не так, как мне было нужно! Я хотел уйти за Диной… туда.

За миссис Дымов, простите. Я знал, как это сделать. Я смял в горсть темное вещество и… Кресло, в котором я сидел, повалилось на бок… И в палату вошла сестра Болтон. Я крикнул ей, чтобы не приближалась. Но она видела, как я лежу на полу, пытаюсь подняться… Она хотела выполнить профессиональный долг. Я очень сожалею…

Мэнтаг поднялся.

— Будь я проклят, — сказал он, — если что-то понимаю в этом деле. Передам запись Макинтошу, пусть разбирается.

Мэнтаг демонстративно достал из кармана мобильный телефон и нажал кнопку — то ли что-то выключил, то ли включил — кто знает.

— Запись больше не ведется, — сказал он и пошел к двери. Выходя из комнаты, обернулся и сказал: — Прошу никуда из города не отлучаться. Конечно, я не вас имею в виду, господин адвокат.

— Я сейчас поеду в суд, — сообщил Спенсер, — и буду настаивать, чтобы мисс Гилмор освободили из-под стражи в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.

— Бог в помощь, — кивнул детектив. — Раньше завтрашнего утра судья все равно не станет решать этот вопрос.

Мэнтаг вышел, адвокат последовал за ним.

— А вас, доктор Дымов, я попрошу остаться, — сказал Баккенбауэр, и Виталий непроизвольно улыбнулся, вызвав у профессора реакцию недоумения.

Виталий сел так, чтобы оказаться лицом к лицу с Линдоном. Мальчик, казалось, опять ушел в себя, то ли задремал, то ли о чем-то задумался.

— Сейчас мы втроем, — сказал Баккенбауэр, — и надо наконец поставить все точки над «i». Я хочу сказать, что больше не позволю впутывать Линдона.

Линдон открыл глаза.

— Я… — начал он, но Баккенбауэр не дал ему договорить: