– А чем вы занимаетесь? Тоже филолог, как Эмма?

– Нет, я работаю экспертом-аналитиком.

– Он финансовый аналитик, – вставил Пастушенко, – сейчас это самая модная профессия.

Дронго не стал возражать. Пастушенко наконец справился с бутылкой и, поднявшись, начал разливать вино.

– Я буду виски, – предупредила Мадлен.

– Как тебе не стыдно, – притворно вздохнул Пастушенко, – это настоящее немецкое вино. Ты столько говорила о любви к этой стране.

– Я буду виски, – упрямо повторила Мадлен, повышая голос.

– Как тебе будет угодно. – Он разлил вино по остальным бокалам. Наливая Сюзанне, взглянул на ее старшую сестру.

– Можно?

– Нельзя, – возразила Марта. – Алкоголь несовместим с ее лекарствами.

– А я люблю немецкое белое вино, – неожиданно сказала Сюзанна, дотрагиваясь до бокала.

– Тебе нельзя много пить, – отодвинула бокал Марта.

– Я хочу попробовать, – жалобно произнесла Сюзанна.

– Тебе лучше не увлекаться спиртным, – предупредила Марта.

– Только попробовать, – повторила Сюзанна.

– Хорошо, – согласилась Марта, – пригуби.

Пастушенко, обходя стол, прошел мимо Евы.

– А мне не налили, – надула губы девочка.

– Тебе нельзя, – сказал Пастушенко. – Но вместо вина я налью тебе пепси-колу.

– Не хочу пепси-колу, – закапризничала Ева, – хочу попробовать этого вина.

– Нельзя, – одернула ее мать, – тебе же сказали, что нельзя.

Пастушенко закончил обходить стол и поднял свой бокал.

– За нашу дорогую тетю Марту, – провозгласил он. – Ой, простите, за фрау Марту, которая, несмотря на свои годы, сохраняет стройную фигуру, ясность мыслей и темперамент.

Марта улыбнулась. Было заметно, как ей приятны эти слова.

– За тебя, мамочка, – подняла бокал Мадлен.

– Ты у нас самая умная и самая красивая, – поддержала ее Сюзанна.

– За твое здоровье, – сказал Герман.

– За вас, фрау Марта, – поддержала его Анна.

Марта благосклонно кивнула. Сюзанна попробовала вино и поставила бокал на столик.

– Не нужно было этого делать, – строго сказала младшей сестре Марта.

Та виновато опустила голову и ничего не сказала.

– Давайте, наконец, есть, – громко предложила Леся, – иначе мы сойдем с ума от голода. Я не ела с самого утра.

Застучали ножи и вилки. Калерия Яковлевна принесла новую порцию различных блюд.

– Очень вкусно, – похвалила Сюзанна.

– Это ресторанная еда, – заметила ее старшая сестра, – не нужно говорить, когда не знаешь.

– Ничего особенного, – скривила губы Мадлен, – обычная русская еда. Все эти столичные салаты, винегреты и селедка под шубой. Никогда не понимала, почему селедку с картошкой называют селедкой под шубой. Наверно, в этом есть какой-то непонятный смысл.

– Можно подумать, что ты не жила в Казахстане и не знаешь, что это такое, – снова не удержалась Эмма. – Первую половину жизни ты жила там.

– Я была школьницей, когда мы сюда переехали, – заметила Мадлен, – в отличие от вас. Вот ты действительно большую часть жизни прожила в Казахстане. И, наверное, твое любимое блюдо – это их бешбармак или какая-нибудь голова быка.

– У них замечательно отваривали головы баранов, – вспомнил Арнольд Пастушенко, – и еще я очень любил внутренности баранов. – Почки, печень… Это был такой потрясающий деликатес.

– Ты с ума сошел, – поморщилась его супруга. – Какие внутренности барана? Только этого не хватало. Неужели можно есть такую гадость?

– Этому его научили живущие в Казахстане турки-месхетинцы, – вспомнила Анна. – Я тоже думала, что это ужасно, но когда в первый раз попробовала – мне понравилось. Они как-то странно называли эту еду.

– Джыз-быз, – напомнил Пастушенко, – турки и азербайджанцы называли ее именно так. Я как-нибудь специально для Леси приготовлю эту еду, чтобы она попробовала.

– Никогда в жизни, – возмутилась Леся, – только этого не хватало. Есть такую гадость. Ни в коем случае.

– Ты ничего не понимаешь, – махнул рукой Арнольд, – когда попробуешь, тогда поймешь.

Раздался телефонный звонок, и Мадлен достала телефон.

– Он подъезжает, – сообщила она матери, – минут через десять будет здесь. Как раз успеет к горячему.

– Калерия Яковлевна, не торопитесь с горячим, – крикнул Герман, – подайте его минут через пятнадцать!

– Я так люблю эти котлеты по-киевски, – неожиданно произнесла Сюзанна, – как воспоминание о нашей совместной поездке в Москву. Ты помнишь, Марта, как мы тогда вместе ездили в Москву?

– Не помню, – нахмурилась Марта, – это было очень давно. Столько лет с тех пор прошло. И эти котлеты совсем другие. Не такие, какие были раньше. Неужели ты этого не понимаешь?

Сюзанна часто заморгала. Было заметно, как ей обидно слышать эти слова.

– Настоящая мегера, – шепнула Эмма Дронго, наклонившись к нему. – Я начинаю жалеть, что вообще привезла вас сюда.

– Ничего, – сказал он, – мне даже интересно.

– Почему вы не рассказали им, какой именно вы эксперт? – поинтересовалась Эмма.

– Зачем? Здесь многим неинтересно слушать других. Они слушают и слышат только себя. Я подумал, что мне лучше просто промолчать.

– Слушают и слышат только себя, – повторила Эмма. – Вы даже не представляете, как вы правы.

Она не успела договорить, когда в дверь позвонили. Анна взглянула на Мадлен.

– Я думаю, что будет правильно, если ты сама пойдешь открывать дверь, – предложила она.

Мадлен, не сказав ни слова, поднялась и молча вышла из гостиной. Послышался шум открываемой двери.

– К нам опять приехали гости? – спросила Сюзанна.

– Это Берндт, – объяснила Марта, – муж Мадлен. Он вчера у нас был.

Никто из сидевших за столом не мог предположить, что появление Берндта Ширмера было последним актом перед трагедией, которая должна была здесь разыграться.

Берндт вошел в комнату, улыбаясь и радостно приветствуя собравшихся. Подошел к своей теще и поцеловал ее в щеку. Вежливо кивнул Сюзанне. Церемонно поздоровался с Анной, поцеловал в голову Еву. С мужчинами обменялся крепкими рукопожатиями. Это был типичный западноевропейский банкир. Среднего роста, модно постриженный, в великолепном темном костюме в тонкую полоску, галстук был повязан двойным американским узлом. Открытое, дружелюбное лицо, хорошая улыбка. Усевшись рядом со своей супругой, Берндт сразу поднял бокал и выпил за здоровье тещи. Она благосклонно кивнула. Казалось, что с его приходом мрачная обстановка дома развеялась и присутствующие стали относиться друг к другу гораздо терпимее.

Берндт плохо говорил по-русски, с большим акцентом. Но, учитывая обстановку, он говорил именно по-русски, чтобы его все поняли. Хотя было очевидно, что русский язык ему давался с трудом.

– Говорите по-немецки, – предложил Арнольд, – мы все понимаем.

– Он специально говорит по-русски, – пояснила Мадлен, – собирается поехать в Россию генеральным представителем «Дойче Банка», и поэтому совершенствует свой язык. Не беспокойтесь, он уже неплохо его выучил.

– Я стараюсь говорить много, чтобы лучше знать язык, – добавил Берндт. – Всегда полезно изучать языки и знать такой язык, как ваш русский.

– Между прочим, я не русский, – сообщил Пастушенко, – по отцу я украинец, а по матери чуваш. И жил всю жизнь в Казахстане, а потом на Украине. Поэтому к русским не имею никакого отношения. Вот у Леси мама русская, а у Анны с Эммой мама была наполовину русской. Просто вы, немцы, привыкли называть нас всех «русскими» без разбора.

– Наверно, вы правы, – вежливо согласился Берндт, – но таковы стереотипы восприятия всех бывших советских людей, которых на Западе традиционно называли «русскими».

– Карелия Яковлевна, мы все в сборе! – крикнул Герман.

– Сейчас несу, – сообщила она из кухни и через минуту уже появилась с очередными тарелками.

– Я помогу ей, – поднялась Анна и прошла на кухню.

На горячее подавали пожарские котлеты, запеченную рыбу и грудинку молодого ягненка, фаршированную грибами, луком, чесноком и кишмишем. Берндт от удовольствия не удержался от восторженного восклицания. Арнольд в знак согласия кивнул: