Литмир - Электронная Библиотека

- Телесных повреждений нет, - сказал судмедэксперт.

- А причина смерти? - поинтересовался Рябинин.

- Удушье или сердечная недостаточность.

- Доктор, подробнее…

- Подробнее, знаете, когда?

Мы знали: после вскрытия. Естественная смерть. В таких случаях ни следователю, ни оперативнику делать на месте происшествия нечего, потому что нет признаков криминала.

И мы сели в машину.

Постепенно я приходил в себя, и моему рассудку возвращалась здравость. Почему Рябинин не осмотрел квартиру? Потому что естественная смерть. Почему он не поискал полтергейста, ту самую пружину, которая стучала на пленке диктофона? Я вспомнил, что, рассказывая ему о полтергейсте, ни к чему его не привязал: ни к адресу, ни к фамилии. Рябинин просто не знал, что это та самая квартира.

Мы подъехали к прокуратуре. И я взорвался:

- Сергей Георгиевич, это же убийство!

- Неужели?

- Могу поклясться чем угодно!

- Нужны не клятвы, а доказательства.

- Логика доказывает.

- Как же?

- Поскокцев бил жену…

- Многие жен бьют.

- Придумал полтергейст…

- Скажет, что шутил.

- Полтергейст - часть его плана!

- Какого?

- Выманить у жены доллары…

- На дело, на покупку квартиры.

- Фиктивно! Посмотрите, сколько ему выгод от смерти жены! Шестьдесят тысяч долларов получил, с любовницей соединился, квартира на Вербной тоже досталась ему…

- Боря, ты можешь привести еще сотню доказательств. Но все они не будут иметь значения без главного - без причины смерти.

Умом я понимал, что следователь прав. Что было в моей работе самым тяжелым и противным? Нет, не физическая усталость, не голод и недосыпы, не бандитские ножи и пули… Бессилие. Все знают, что такой-то преступник, а ничего не сделать - не доказано. Впрочем, к чему я выворачиваюсь наизнанку, если существуют бандитские группировки, о которых всем известно и никто их не трогает?

Рябинин положил мне руку на плечо.

- Боря, сперва узнаем результат вскрытия…

- Когда узнаем?

- Судмедэксперт обещал позвонить завтра.

На следующий день я поймал себя на том, что ничего не делаю, а жду рябининского звонка. Слишком он осторожен, следователь прокуратуры Рябинин. Нужно возбудить уголовное дело, сделать на Вербной обыск, а потом колонуть Поскокцева по всем правилам допроса. Задержать на трое суток и запихнуть в камеру. Потрясти Камиллу, которая наверняка была соучастницей.

Но я бессильно опускал руки: ну да, не было оснований, поскольку Антонина Михайловна умерла своей смертью.

В полдень я решил больше не ждать и встал, чтобы отправиться на встречу с одним наркоманом. Это в полдень. А в двенадцать часов пять минут зазвонил телефон. Я схватил трубку, и она вежливо поздоровалась со мной голосом Рябинина. Я не вытерпел:

- Сергей Георгиевич, ну?

- Поскокцеву вскрыли.

- И?

- У нее в легких найден нашатырный спирт.

- Самоубийство?

- Почему самоубийство?

- Выпила нашатырь…

- Не выпила, а вдохнула.

- Она же вьетнамские лекарства…

- В ингалятор, в горячую воду, кто-то плеснул нашатырь. Она вдохнула, паралич дыхательного центра и мгновенная смерть.

- Плеснул… кто-то?

- Да, кто-то.

- Сергей Георгиевич, я поехал.

- Давай, Боря…

Не поехал, а полетел. И носился до полуночи. На Вербной Поскокцева не оказалось. Никто не видел его в мастерской холодильников, где он работал. Не появлялся он и в кафе «Эммануэль». Я осмотрел квартиру Камиллы: она лишь пожимала плечами и плакала. Поскокцев сбежал.

Зачем? Куда? Бросил любовницу и обе квартиры?… Впрочем, на шестьдесят тысяч прихваченных долларов можно погулять в ширину.

Через два дня я сидел в кабинете, собираясь оформить Поскокцева во всероссийский розыск. Оладько вошел, сел, перегородил кабинетик длинными вытянутыми ногами и вздохнул:

- Леденцов, против натуры не попрешь.

- Верно, - выжидающе согласился я.

- С тебя бутылка коньяка.

- За что?

- Поедем в кафе «Эммануэль».

Похоже, он поменял начало с концом: сперва хотел получить с меня за то, чего еще не сделал. Виктор мужик серьезный, неулыбчивый, да на его сухом лице улыбке и не закрепиться. Я поехал.

В кафе Оладько подвел меня к бару. Увидев нас, Камилла заплакала и произнесла двусмысленную фразу:

- Органы я всегда любила.

- Против натуры не попрешь, - повторился Оладько.

Широким жестом Камилла пригласила следовать за ней. Мы пошли. За бар, по коридорчику, в подсобку, где ящики, коробки и бутылки.

Между холодильником и какими-то мешками сидел Поскокцев. Сидел, как и у трупа жены, не поднимая головы, упершись в пространство порфировидной плешью. В подсобке стало тихо, да тут всегда тихо. Мне с Поскокцевым не о чем было говорить и не о чем было его спрашивать. Впрочем, один вопрос имелся, потому что я не забыл о больной сестре покойной Антонины Михайловны:

- Где деньги?

Он молча кивнул на сумку. Но у меня было и предложение:

- Поскокцев, едем в прокуратуру!

Рябинин расследовал это хитроумное убийство и передал дело в суд. Приговора я не дождался: меня послали в одну из горячих точек страны оказывать оперативную помощь местным товарищам. Перед отъездом я зашел к Рябинину.

- Сергей Георгиевич, почему они, эти горячие точки?

Следователь вздохнул, поправил очки и пристально взглянул на меня, словно я только что возник в кабинете; словно проверял меня, выдержу ли его ответ.

- Боря, в нашей стране более ста национальностей…

- Ну и что? Жили ведь.

Рябинин достал початую бутылку коньяка, две шоколадные конфетки, кофейные чашки и налил по половинке. Мы выпили прощальные граммы. Я повторил:

- Жили ведь.

- Один из наших президентов - не помню его фамилии - предложил народам брать суверенитета столько, сколько захотят. Что это значит?

- А что?

- По-моему, это призыв к гражданской войне. Ну, и начали брать суверенитеты. Поэтому, Боря, ты и едешь в горячую точку.

Его оригинальный взгляд меня удивил. А Рябинина собственные слова, похоже, расстроили. Поэтому он взял бутылку и налил еще. Мы выпили.

- Сергей Георгиевич, но ведь президента, фамилию которого ни вы, ни я не помним, выбирал народ. Дурака же не мог выбрать?

- А почему? Чехов в записных книжках написал, что на одного умного приходится тысяча глупых, которая способна все заглушить. Так почему же тысячи глупцов не могли выбрать глупца в президенты?

- Хорошо, что мы забыли его фамилию.

- И даже не попытаемся вспомнить.

Мы допили коньяк, обнялись, и я отбыл в горячую точку…

…Уехал летом и вернулся летом. Отсутствовал почти год. С чем вернулся? Главное, не ранен. Получил медаль и чин капитана. И приобрел еще что-то основательное, серьезное и непередаваемое речью. Оладько заметил, что я стал меньше шутить. Ну, это дело поправимое.

На второй день после возвращения я шел по проспекту, впитывая солнце и дух родного города. Не хотелось ни вспоминать о командировке, ни думать о предстоящей работе в уголовном розыске.

Мне показалось, что рядом плывет белая яхта, подгоняемая солнечным ветром. Автомобиль шел вровень с моим шагом. «Мерседес» вроде бы последней модели «S». Элегантнее шестисотого. Он прижался к поребрику и остановился. Открывшаяся дверца едва не уперлась в меня. Из машины вышел человек в белом костюме в тон своего «Мерседеса». Я непроизвольно глянул на его обувь - белые туфли.

Еще ничего не случилось, еще лица его не видел… Но я знал, что сейчас случится. Может быть, потому, что, вылезая, он склонил голову, которая из автомобиля показалась первой: круглая, крупная, плешивая, пропечатанная кляксами, пятнами и родинками. Я спросил, не веря собственным глазам:

- Поскокцев?

- Привет, опер.

23
{"b":"167840","o":1}