— Стоп-стоп-стоп! — Кресло мистера Уотербери заскрипело, так резко он выпрямился в нем. — Стоп-стоп-стоп. Давайте немножко подумаем и не будем говорить слишком поспешно. Давайте попытаемся быть повежливее.
Не могло быть никакого сомнения — Мэри Ингерсолл ухмыльнулась. Он был их дрессированным медведем, их цирковой забавой. И он подумал о том, что всю жизнь провел, пытаясь быть повежливее. Всегда думать прежде всего о другом человеке. А у него, возможно, прямо сейчас, здесь, происходит инфаркт или инсульт, потому что боль под ключицей стала почти невыносимой.
Ронда Скиллингс спокойно сказала:
— Ох, Тайлер, тут, видно, произошло какое-то серьезное недопонимание. Увлекшись, я, видимо, крайне преувеличила серьезность ситуации. Я всего лишь хотела показать вам, с чем приходится сейчас сталкиваться Кэтрин, ну чтобы мы вместе смогли помочь ей начать говорить.
У Тайлера закружилась голова.
— Прошу меня простить, — обратился он к мистеру Уотербери. — Я, разумеется, прошу меня простить за слова о сточной канаве.
— Ах, конечно-конечно. Вам незачем больше беспокоиться. Все в порядке.
Тут раздался стук в дверь, и, удивленно помолчав, мистер Уотербери пошел ее открыть.
— Спасибо, — произнес он тихо у двери. — Да, вы правы. Спасибо.
Вернувшись и снова усевшись в кресло, он произнес:
— Ну и ну. Мой секретарь только что услышала по радио и сочла уместным сообщить нам, поскольку мистер Кэски здесь, с нами, — и он кивнул на Тайлера, — что Конни Хэтч…
Все тело Тайлера обдало жаром.
— Конни Хэтч — что? — спросила Мэри Ингерсолл, еще более наклоняясь вперед.
— Судя по всему, она сдалась в руки полиции и призналась в убийстве двух женщин.
Все посмотрели на Тайлера. Он закрыл глаза, потом медленно открыл их.
— О Боже милосердный! — тихо произнес он. — Бедолага!
В тот вечер в городе звонили телефоны. Однако в доме Тайлера телефон молчал, хотя он ждал звонка от Адриана Хэтча. Зато во многих других домах в городе у реки телефоны звонили и звонили. Мэри Ингерсолл расписывала своей подруге Тайлера Кэски как извращенца:
— Он стоял прямо внизу и заглядывал мне под платье… Эти священники, они такие… у них столько всего вытеснено в подсознание. Просто ужас…
Хорошо, что у Элисон Чейз была общая телефонная линия с несколькими абонентами, так что и Ронда Скиллингс, и Джейн Уотсон могли разговаривать с ней одновременно.
— Он вел себя не как удивившийся человек, — говорила Ронда. — Большинство людей в таких случаях скажут: «Да не может быть! Моя экономка — убийца?!» А он вел себя совсем не так.
— Расскажи-ка нам еще раз, — попросила Джейн, махнув рукой своей маленькой дочери Марте, чтобы та шла наверх, к себе в комнату. — У него что, был вид человека, который, — ну, как сказать? — был с ней близок?
— Нет, — возразила Ронда. — Нет. На самом деле, я не считаю, что это может быть правдой. Больше похоже, что он знал.
— Если он знал, — сказала Элисон Чейз, — тогда, значит, он укрывал беглянку.
— Не обязательно, — возразила Джейн. — Если он не знал, где она, он не может быть обвинен в укрывательстве.
(«А самое смешное вот что, — говорила теперь Мэри Ингерсолл другой подруге. — Тайлер обвинил мистера Уотербери в том, что у того мозги — в сточной канаве».)
— А как прошла остальная часть беседы? — поинтересовалась Джейн.
— Совещание прошло неудачно, — ответила Ронда, и ее тон разочаровал двух ее слушательниц, потому что она вдруг как бы замкнулась, заговорила высокопрофессиональным тоном, которого они не любили.
— Послушай, Джейн, — спросила Элисон, стоя в кухонном чулане с телефоном на длинном проводе, — что ты решила насчет клюквы этого года?
— Только консервированную, — ответила Джейн. — Я и на шаг не подойду к зараженной клюкве. Не хочу, чтобы моя Марта через двадцать лет свалилась с какой-нибудь непонятной болезнью.
— А что, твоя Марта ест клюкву? — спросила Элисон. — Мои дети, например, клюкву не едят. И рыбу. И вообще ничего зеленого. Ничего цветного, если подумать.
— Совещание прошло неудачно, — сказала Ронда, — потому что, как я и подозревала, Тайлер просто не может слышать ничего отрицательного о своей дочери. Он просто этого не выносит. И бедная Мэри Ингерсолл. Она — милая девочка, только пока еще ужасно молодая и ужасно хочет быть значительной, понимаете? Она стремится помочь, но все время гладит его против шерсти, это точно.
— Моей Марте она нравится, — отозвалась Джейн, — она часто рассказывает мне про ее волосы. Но я не знаю, любит ли она ее, как некоторые другие дети.
— А некоторые другие дети любят Кэтрин? — спросила Элисон.
— Да нет, нет, боже упаси. Я же говорю о Мэри Ингерсолл.
— Она хорошая учительница, — сказала Ронда. — Немножко опыта недостает, только и всего.
— А где сейчас Конни? — спросила Джейн.
— Думаю, ее сейчас содержат в окружной тюрьме, — предположила Элисон.
— Какое совпадение, а? — произнесла Ронда. — Ведь наша окружная тюрьма пристроена к зданию Окружной фермы, где Конни все это и совершила!
— Я думала об этом, — сказала Элисон. — Как странно, что ее посадили именно туда, где она совершила свои преступления.
— Ну, там сидят окружные заключенные. Если она действительно убила тех двух женщин, она станет заключенной штата и будет сидеть в тюрьме штата, в Скаухигане, [92]в женском исправительном центре. Думаю, просидит там всю оставшуюся жизнь. А как она их убила — сообщили?
— Она их утопила, кажется, — ответила Джейн.
— Утопила?! — воскликнули в один голос, Элисон и Ронда.
— Как можно утопить старую больную женщину, чтобы никто этого не заметил? — спросила Элисон.
— Я не знаю, — ответила Джейн. — Только я слышала что-то про эксгумацию их тел. Хотят проверить, есть ли в легких вода. Кузен Чарли Остина работает в здании полицейского управления. Так что Дорис что-то про это слышала.
— Отвратительно, — сказала Ронда. — Совершенно отвратительно. И злобно. Какая злоба нужна, чтобы такое совершить!
После того как все три повесили трубки, Джейн снова позвонила Элисон:
— Скажи, тебе надо защищать докторскую диссертацию, чтобы сделать заключение: нужна, мол, злоба, чтобы такое совершить?
Обе подруги расхохотались и смеялись до тех пор, пока слезы не выступили у них на глазах.
Тайлер не мог совладать с чувством все возраставшего беспокойства и, когда они покончили с едой, составил тарелки в раковину и сказал:
— Китти-Кэт, давай поедем покататься.
Не произнеся ни слова, девочка пошла взять свое пальто, и он усадил ее рядом с собой на переднее сиденье. Темное небо прояснилось, над темными полями стали проглядывать звезды, и половинкой белой пуговицы засияла на небе луна.
Тайлер вел машину до тех пор, пока не завидел дом-фургон Конни Хэтч, до последнего момента не уверенный в том, что ему дальше делать. В фургоне света не было, но окна нижнего этажа в большом доме Эвелин были освещены. Он представил себе, как Адриан ведет серьезный разговор с матерью о Конни, и у него заныла душа — ему следовало быть там.
— Я на минуточку, — сказал он, остановив машину у амбара.
Но когда поднимался по ступеням крыльца, он увидел, что Эвелин и Адриан смотрят телевизор. Тайлер подождал долгую минуту, повернулся и пошел назад, к машине.
Он поехал в Холлиуэлл, к автобусной станции, откуда Лорэн позвонила ему в тот день, не зная, где она находится. Проехал по Мейн-стрит, мимо аптеки, потом — по боковой улочке, где жила Сьюзен Брэдфорд. У нее в окне гостиной горел свет, и Тайлера тронула мысль о том, что вот она сидит там, совершенно одна, но чувство это казалось таким отдаленным…
Он возвращался к себе окольными дорогами, сожалея о том, что придется снова оказаться в стенах фермерского дома, поскольку, когда он был в движении, боль и беспокойство, снедавшие его, становились чуть переносимее; он снова задумался о своей будущей проповеди. «Вы не представляете себе, — думал он, видя в воображении свою паству, — как это оскорбительно — приходить в дом Господа и загрязнять его вашими мелкими, недобрыми мыслями».
