— Ну и что?

— А то, что если машину видели и запомнили, значит, полиции будет известно, в каком она шла направлении. Машина шла в сторону города, и для полиции это самое главное, ведь они не знают, вдруг машина, задавившая О'Брайена, успела выскочить из города до того, как дороги были перекрыты. И если вас видели, полиции станет ясно, где искать машину. Им станет ясно, что не нужно обшаривать весь город, надо искать на прибрежных дорогах, то есть здесь!

Лицо ее, если это возможно, стало еще бледнее.

— О Господи! Я об этом не подумала.

— Поэтому я и задаю все эти вопросы, понимаете? Попробуйте сосредоточиться. Это очень, очень важно. Так попадались вам встречные машины или нет?

Она беспомощно покачала головой.

— Не помню. Я думала только об одном: поскорее добраться до вашего дома.

— Ну ладно, черт с ним, с шоссе. А на дороге к моему бунгало? Это-то вы должны помнить.

— Нет, здесь точно машин не было.

Я вздохнул. Положение было серьезным, серьезнее некуда. Наверняка на шоссе ей попалось несколько встречных машин. Кто-нибудь наверняка заметил, что она ехала с одной фарой. Рано или поздно этот кто-то заявит в полицию, и поиски тут же сосредоточат на районе, в котором жил я.

— Ладно, на первый раз хватит, — подытожил я. — Вам лучше ехать домой. Помочь вы сейчас ничем не сможете, так что предоставьте все мне.

Она неуверенно поднялась.

— Что вы собираетесь делать, Чес?

— Честно говоря, пока не знаю. Я должен как следует все обдумать. Мое обещание не вмешивать вас в это дело остается в силе, если смогу, я его выполню. Если увижу, что возникают сложности, дам вам знать. Ничего другого пока сказать не могу.

Снова напрягшись, она испытующе посмотрела на меня.

— А с машиной что вы собираетесь делать?

— Об этом тоже надо подумать. Пока еще не решил.

— А этот человек? Который звонил?

— Подожду, пока он появится. Если он позвонит вам, немедленно сообщите мне.

— А если он будет требовать у меня деньги? Ведь будет, сердцем чувствую.

— Вот потребует, тогда и подумаем, — отмахнулся я. — Если что, скажите ему, что сначала должны поговорить со мной.

— Обещать ему деньги я могу? — взволнованно спросила Люсиль.

Наши глаза встретились, и она поспешно отвела взгляд.

— Нет, вы ничего не должны ему обещать. Если он будет требовать денег, скажите ему, чтобы обращался ко мне. Я сам с ним поговорю. Знаете, Люсиль, у меня такое впечатление, что вы горите желанием отдать ему деньги — ваши или мои.

— Что за глупости! Просто хочу знать, на каком я свете! — Она почти завизжала. — Я же знаю, он будет меня шантажировать! А денег у меня нет! Как бы вы себя чувствовали на моем месте? Представьте себе, что вас собираются шантажировать и вы можете потерять все, что для вас дорого и к чему вы привыкли, а у вас даже нет денег откупиться.

— Да хватит уже, черт возьми! — раздраженно воскликнул я. — Он еще ничего не просил, а вы уже с ума сходите! Если он будет просить деньги, сообщите мне. А сейчас поезжайте домой. Мне нужно как следует подумать, а как я могу думать, если вы устраиваете истерику?

Она поднялась. Вдруг она снова стала очень юной, несчастной и желанной.

— Значит, я должна просто ждать, Чес?

— Позвоните часов в десять вечера. Возможно, у меня будет что вам сказать.

Она вдруг очутилась в моих объятиях, ртом я ощутил ее нежный, трепещущий рот, она обняла меня, прижавшись всем телом.

— О-о, Чес, — прошептала она, ласково поглаживая мой затылок. — Я так боюсь. Вы поможете мне? Все обойдется?

Сделав над собой усилие, я отстранил ее, потом повернулся и, с трудом сдерживая себя, отошел к окну. Прикосновение ее губ могло свести с ума кого угодно.

— Я надеюсь на вас, Чес, — сказала она. — Вечером позвоню.

— Позвоните, — ответил я, не оборачиваясь.

Я слышал, как удаляются ее шаги, и снова мне стоило немалых усилий не обернуться, не остановить ее.

Щелкнул замок — и она ушла, но я еще долго стоял и смотрел в окно.

Часы показывали без двадцати одиннадцать.

Я сидел в кресле и думал. Пищи для размышлений, слава Богу, хватало.

Вся эта история как-то попахивала липой. Нет, Люсиль, конечно, сбила полицейского, и он умер, тут сомневаться не приходилось, но в ее изложении все произошло как-то не так, как должно было быть на самом деле. Что-то тут не стыковалось. Стало быть, она мне морочила голову. Почему? Зачем ей, например, надо было настаивать, что О'Брайен появился справа? Что на оживленном шоссе она не встретила ни одной машины? Я все больше убеждался, что ее версии доверять нельзя. Понятно, она до смерти напугана, вот и думает, как заяц в капкане, только об одном: как бы вырваться, вырваться любыми средствами.

Надо действовать, ведь уходит драгоценное время. Почти наверняка вчера кто-то видел ее на шоссе, а это значит, что полиция может быть уже где-нибудь поблизости.

Стоп. Ведь на колесе моего «кадиллака» пятна крови! Меня бросило в жар. Если их найдет полиция, мне действительно будет кисло.

Я запер бунгало, пошел в гараж и взял там ведро с губкой. В ящике с разным барахлом я нашел крепкий висячий замок и крюк. Взяв все это с собой, я сел в «понтиак» и поехал к дому Сиборна.

При ярком солнечном свете я еще раз осмотрел «кадиллак». Что же повреждено? Левая фара была совершенно разбита, а металлическая окантовка помята так, что любителю здесь делать нечего. На крыле — два глубоких рубца, естественно, поправить это можно только в ремонтной мастерской. Я был абсолютно бессилен.

Я подошел к заднему колесу, чтобы осмотреть пятна крови, но здесь меня ждало потрясение. Пятен не было. Наверное, целую минуту я тупо смотрел на колесо, не веря своим глазам. Потом опустился рядом с ним на колени, но это ничего не изменило — пятен не было. Я выпрямился и на негнущихся ногах подошел к правому заднему колесу. И вот на нем увидел пятна крови.

Я снова опустился на колени и долго-долго, словно зачарованный, смотрел на липковатую красную массу, растекшуюся по белому ободу колеса. Такого я никак не ожидал, и в мозгу моем заворошилось подозрение.

Поднявшись, наконец, я обошел вокруг машины и снова осмотрел левую фару. Тут я сделал еще одно открытие. Люсиль соврала мне, что полицейский подъехал сзади и она, испугавшись, сбила его боком машины: это было невозможно. Как я не понял этого раньше? Ведь так разбить фару можно только при лобовом столкновении, а это значит, что полицейский вовсе не обгонял Люсиль. Нет. Он ехал ей навстречу. Стало быть, я уличил ее еще в одной лжи, на сей раз куда более серьезной. Она-то говорила, что не видела полицейского, только услышала окрик, а поэтому перепугалась и вывернула руль, в результате — авария. Сейчас я четко понял, что все произошло совсем не так. Он ехал навстречу, и она должна была видеть свет его фары. Неслась она быстро, сама сказала. Дорога узкая. Ей не удалось справиться с машиной, полицейский не успел увернуться, и она шибанула его почти прямехонько в лоб. А потом выдумала историю с выездом сзади и шараханьем в сторону — мол, в столкновении она ни при чем.

Неужели она надеялась, что суд присяжных поверит хоть одному ее слову? Достаточно взглянуть на машину, и все становится ясно. Тут я вспомнил, что обещал взять вину на себя. Если я скажу, что за рулем сидел я, присяжные сразу решат, что я был пьян; это первое, что придет им в голову. Дорога прямая. Не видеть приближающийся свет фары я не мог. Значит, имел время спокойно остановиться или хотя бы притормозить. Во рту у меня пересохло — похоже, я сам загнал себя в угол.

Потом эта кровь на правом заднем колесе. Это еще что такое? Откуда она там взялась? Ведь Люсиль сбила мотоциклиста левым боком. Переехать его правым задним колесом она никак не могла.

Я еще раз подошел к этому колесу и еще раз осмотрел поблекшие липкие красноватые пятна на ободе. Конечно, это кровь — вне всякого сомнения. Н-да, головоломка. Пожалуй, не стоит стирать эти пятна: такая улика, займись ею толковый адвокат, может сбить с толку присяжных, и уничтожать ее будет только себе во вред.