— Вы знаете, где живет господин, которому вы сегодня передали записку от сопровождавшей меня дамы?

Этот дурак думает, что перед ним ревнивец или разгневанный отец. Он отрицает, смущается. Мегрэ показывает ему свое удостоверение.

— Я не знаю его фамилии, уверяю вас… Он работает здесь поблизости, но вряд ли он здесь живет, потому что бывает у нас только днем…

Мегрэ не хочется ждать до завтра.

— Вы не знаете, чем он занимается?

— Постойте… Однажды я слышал, как он разговаривал с хозяином… Пойду посмотрю, здесь ли хозяин…

Решительно весь дом погружен в послеполуденный сон. Хозяин появляется без воротничка, отводит рукой растрепанные волосы.

— Номер тринадцатый? Он работает по кожевенному делу… Он как-то говорил мне об этом, не помню уж, по какому поводу… Он служит в одной фирме, на улице Ваграм…

С помощью справочника Боттена комиссар быстро обнаружил фирму Желле и Мотуазона — импорт-экспорт кожевенных изделий — на проспекте Ваграм, 17-бис. Он едет туда. В конторе, сумрачной из-за зеленоватых оконных стекол, на которых изнутри можно прочесть в зеркальном изображении фамилии владельцев, стрекочут пишущие машинки.

— Вам, наверное, нужен мсье Шарль… Подождите…

Его ведут через лабиринт коридоров и лестниц, где пахнет сыростью, до каморки на самом верху, на дверях которой написано: «Заведующий хозяйством».

Это, конечно, мсье номер тринадцать. Он сидит здесь, еще более серый, в длинной серой куртке, которую он надевает во время исполнения своих обязанностей. Видя, что Мегрэ проник в его убежище, в его святая святых, он подскакивает.

— Что вам угодно, мсье?..

— Из уголовной полиции… не пугайтесь… Я только хочу кое о чем спросить вас…

— Не понимаю…

— Нет, мсье Шарль… Вы очень хорошо понимаете… Покажите мне, пожалуйста, записку, которую вам сегодня передал гарсон.

— Клянусь вам…

— Не клянитесь, иначе мне придется тут же арестовать вас за соучастие в убийстве…

Тот шумно сморкается, и это не только для того, чтобы выиграть время, — у него хронический насморк: потому-то он и носит теплое пальто и кашне.

— Вы ставите меня в такое положение…

— Гораздо менее затруднительное, чем вы сами поставите себя, отказываясь отвечать мне откровенно…

Мегрэ нарочно повышает голос: мадам Мегрэ в таких случаях говорит, что он представляется жестоким, и ее это всегда забавляет, потому что она знает его лучше, чем кто-либо.

— Видите ли, мсье комиссар, я не думал, что мой поступок…

— Покажите мне сначала записку…

Вместо того чтобы вытащить ее из кармана, мсье Шарль принужден влезть на стремянку, чтобы достать записку с самой верхней полки, где он спрятал ее за кипами бланков. Он достает оттуда не только этот документ, но и револьвер; он держит его осторожно, как человек, который страшно боится оружия.

«Ради бога, не говорите ничего, никогда, ни под каким предлогом. Бросьте в Сену, вы сами знаете что. Это вопрос жизни и смерти».

Мегрэ улыбается, читая эти последние слова, в них вся Фелиси. Ведь то же самое она сказала и Луво, шоферу из Оржеваля.

— Когда я заметил…

— Когда вы заметили, что у вас в кармане пальто лежит это оружие, не так ли?..

— А вы знаете?

— Вы только что перед тем сели в метро… Вы были вплотную прижаты к молодой женщине в глубоком трауре, и в тот момент, когда она приближалась к выходу, вы почувствовали, что вам в карман суют какой-то тяжелый предмет.

— Я понял это только потом.

— Вы испугались…

— Я никогда в жизни не пользовался огнестрельным оружием… Я не знал, заряжен ли он… Я и сейчас этого не знаю…

К ужасу заведующего хозяйством, Мегрэ вынимает из револьвера обойму, в которой не хватает одной пули.

— Но раз вы помните девушку в трауре…

— Сначала я хотел пойти и сдать это… этот предмет в полицию…

Мсье номер тринадцатый смущается.

— Вы чувствительный человек, мсье Шарль. Женщины про изводят на вас впечатление, не правда ли? Бьюсь об заклад, что у вас в жизни было немного приключений…

Раздался звонок. Старик с ужасом смотрит на сигнальную доску, висящую у него в кабинете.

— Это меня вызывает хозяин…

— Идите… Мне уже все ясно…

— Но эта девушка?.. Скажите… Она и в самом деле?..

Глаза Мегрэ на секунду помрачнели.

— Это мы еще увидим, мсье Шарль… Поторопитесь… Ваш хозяин уже теряет терпение…

Снова раздался звонок, на этот раз требовательный.

Немного позже комиссар бросает шоферу такси:

— К оружейнику Гастин-Ренет!

Так, значит, в течение трех дней, чувствуя, что за ней следят, зная, что дом и сад будут прочесаны насквозь, Фелиси прятала револьвер у себя на груди! Он представляет ее себе на сиденье грузовичка. На дороге все-таки попадаются машины. За их автомобилем, быть может, следят. Луво заметит движение ее руки. Лучше в Париже…

У заставы Майо за ней начинает следить инспектор. Чтобы было время подумать, она входит в кондитерскую и наедается пирожными. Рюмку портвейна… Она, быть может, и не любит портвейна, но это такая же роскошь, как виноград и шампанское, которые она снесла в больницу. Метро… В этот час там слишком мало народу… Она ждет… Инспектор здесь, он не сводит с нее глаз…

Шесть часов, наконец-то… Толпа, наводняющая поезда, пассажиры, прижатые друг к другу, это самим богом посланное пальто с оттопыренными карманами.

Жаль, что Фелиси не может видеть Мегрэ, пока такси везет его к эксперту-оружейнику. Быть может, она хоть на секунду забыла бы свой страх и преисполнилась бы гордостью, прочтя восхищение на лице комиссара.

Сколько тысяч раз поднимался он своими тяжелыми шагами по этой пыльной лестнице на набережной Орфевр, где пол всегда немного скрипит под ногами и где зимой царят такие убийственные сквозняки? У Мегрэ есть неизменные привычки, например, поднявшись до верхних ступеней, он смотрит назад и вниз, в лестничную клетку, а на пороге широкого коридора уголовной полиции бросает рассеянный взгляд на то, что называется «фонарем». Это просто застекленный зал ожидания слева от лестницы; там стоит стол, покрытый зеленой скатертью зеленые кресла, висят черные рамки, где в маленьких кружках размещены фотографии полицейских, погибших при исполнении своих обязанностей.

В «фонаре» много народа, хотя уже пять часов вечера. Мегрэ так озабочен, что на минуту даже забыл: ведь присутствие здесь этих людей связано с занимающим его делом. Он узнает многие лица, кто-то быстро подходит к нему:

— Скажите, мсье комиссар… Это еще надолго?.. Нельзя ли, чтобы меня вызвали вне очереди?

Здесь весь цвет площади Пигаль; всех их вызвал кто-то из инспекторов по приказанию Мегрэ.

— Вы ведь меня знаете, правда? Знаете, что у меня все в порядке, что я не стану ввязываться в подобную историю. Я уже потерял полдня.

Широкая спина Мегрэ удаляется. Комиссар как бы наугад толкает двери. На набережной хорошо ему знакомая горячка. Допрашивают в каждом углу, даже в его собственном кабинете, где Рондонне, новичок, сидит в кресле Мегрэ и курит трубку, похожую на трубку комиссара. Он доводит свое подражание до того, что заставляет приносить себе из пивной «Дофин» пол-литровые банки пива. На стуле один из гарсонов «Пеликана». Рондонне подмигивает начальнику, на минуту оставляет гарсона, выходит к комиссару в коридор, где уже разыгрывалось так много подобных сцен.

— Тут где-то зарыта собака, начальник… Я пока еще не догадался, в чем дело… Сами знаете, как это бывает… Я нарочно мариную их в «фонаре»… Чувствуется, что они сговорились… Вы видели шефа?.. Вас как будто уже целый час ищут по всем телефонам… Кстати… Тут вам записка…

Он возвращается в кабинет, чтобы взять ее на столе. Записка от мадам Мегрэ.

«Из Эпиналя приехала Элиза с мужем и детьми. Мы все обедаем дома. Попытайся прийти. Они привезли белых грибов».