– Море?

– Нет. Разлука с моей мамашей. – Его слова были полны горечи. Он невесело усмехнулся, а потом некоторое время молча глядел на нее. – Ты действительно не хочешь попробовать? Нет. Ну что за умница.

– Должна думать о своем имидже, – она рассмеялась.

– И я тоже, – заявил он, беря новую щепотку порошка. – Да здравствует имидж! – Он с силой втянул носом воздух, и кокаин исчез где-то в глубине его гортани. Крис убрал коробочку и вытер нос. – Ладно, хорошо, что ты не притронулась к тому, что предлагал тебе Найджел, а то б уже сейчас лыка не вязала.

– Я все еще немного опасаюсь его, – заметила она, – хотя прошло так много времени, с тех пор как мы познакомились.

– Кого, Найджела? Он просто маленький мальчик, пытающийся обратить на себя внимание повзрослевшего мира.

– Я как раз и говорю об этом. Он так любит оружие!

– А, вот ты о чем. Видишь ли, надо знать его так долго, как знаю его я, чтобы понять это. Для него не имеет значение все, что быстро проходит и исчезает. Но оружие – дело другое. Он может держать его в руках, ощущая его вес и мощь. И власть. Он дергает за курок и убивает животных. Он может пощупать рукой остывающую шкуру. Тогда он знает, что что-то может.

Дайна поежилась.

– Это отвратительно.

– Почему? – Он сделал вид, что прицеливается и нажимает курок. – Бах! Бах! Он не убивает людей.

– Иногда у меня создается впечатление, что он был бы не прочь, если б мог.

– О, ну в этом весь Найджел. Он всегда больше всех в группе был озабочен созданием имиджа. – Он кивнул. – Уж я-то знаю, о чем говорю: мы вместе росли на улицах Манчестера. – Он прикурил сигарету, затянулся один раз и забыл про нее. – Такое случается с детьми, не видевшими в глаза своих отцов, незнающими, что их ждет вечером по возвращении домой, чьи матери не могут наскрести денег на квартплату.

Крис еще раз затянулся, выпустив окурок из желтых мозолистых пальцев, и продолжал.

– Когда-то давно мы жили вместе в одном доме, хватаясь за каждую предоставлявшуюся возможность выступить на сцене. Из грязного подвала здания вечно несло старым картоном и мочой, да так, что мне приходилось зажимать нос прищепкой для белья, чтобы заснуть.

– Однажды я позвонил домой маме – у нас не было телефона, и мы постоянно отмораживали яйца, стоя у автомата на углу квартала зимними вечерами, – и она сказала мне: «Сынок, твой отец вернулся. Просто заскочил, чтобы навестить нас. Он хочет повидаться с тобой и привез тебе рождественский подарок».

– Я побледнел как мертвец, поднялся в нашу квартиру и, даже не услышав вопрос Найджела: «Что случилось, старик?», вновь вышел, направляясь к матери.

– Я подождал на улице, пока эта скотина не выйдет из дома, и тогда молча врезал ему так, что сломал нос. Кровь начала хлестать из него, как из резанной свиньи. Зубы посыпались изо рта один за другим. Потом я еще пару раз изо всех сил пнул его ногой пониже живота. Найджелу с трудом удалось оттащить меня от него.

– В общем, представь себе такую картину. Мой папаша валяется на тротуаре, словно куча тряпок, весь в крови, с выбитыми зубами и все такое и стонет. Я, трясущийся от ярости, пытаюсь вырваться из рук Найджела, как вдруг он оттаскивает меня в сторону и вытаскивает пистолет – немецкий «парабеллум» – и целится в голову отца. Я едва успел схватить его за руку, прежде чем он нажал на курок. Бах!

– Осколки щебенки брызнули нам в лицо, и я сказал Найджелу: «Ты окончательно спятил? Ты ведь мог прикончить его». Он ответил мне: «Ну и что? Посмотри, что он сделал с тобой и твоей матерью!»

– Это было только оправдание. Боже, ему до смерти хотелось попробовать, но я понял в чем дело. – Крис взглянул на Дайну. – У него была более чем уважительная причина, по крайней мере я так считаю. Отец Найджела бросил его мать, не оставив ей ни пенни, и той пришлось работать всю жизнь, чтобы прокормить семью.

– Что же случилось с твоим отцом?

– Это довольно смешная история. Он признал мою правоту и убрался прочь, так что я никогда больше его не видел. Однако через пару недель мать как-то в разговоре сказала мне: «Я слышала, что возле нашего дома была драка. Это ты дрался с отцом?» «Он рассказал тебе?» – поинтересовался я. «Да нет, сынок, он не обмолвился ни словечком. Миссис Фэйтфул видела вас». Тогда я подумал про себя: вот это да! Старый пьянчуга не сказал ей ни слова. От этого известия у меня на душе даже как-то потеплело.

– А мать продолжала говорить: «Сынок, я думаю пришла пора узнать тебе все о твоем отце». Она рассказала мне, что он был моряк. Море звало его. Что ей было делать? Стоять у него на пути, мешая заниматься единственным ремеслом, которое он знал и которым мог зарабатывать себе на жизнь? На это она была неспособна, поверь мне. Однако, она сказала мне, что каждый месяц получает от него денежный перевод. Конечно, она не стала говорить ничего о его пьянстве – мне пришлось самому узнавать правду об этом.

– Ему было суждено утонуть в семьдесят семь лет неподалеку от мыса Доброй Надежды. Мать показывала мне письмо, написанное капитаном его корабля. Однажды в разгаре сильного шторма он спустился за борт в шлюпке, пытаясь спасти двух членов экипажа, но тут же сам исчез в волнах, «точно море похитило его», – как поэтично высказался в письме капитан. – Крис фыркнул. – Прямо-таки героем стал. – Он откинул голову и закрыл глаза. Некоторое время он сидел, не двигаясь, дыша ровно и глубоко, словно заснул, но затем нажал на маленький рычажок на пульте, и музыка вновь грянула из огромных колонок.

Дайна опустилась на кушетку и потеряла его из виду. Обхватив голову руками, она зажмурилась, чувствуя, как волны музыки ударяются о ее веки, будто лучи яркого света.

Точно издалека до нее донесся звук открывшейся двери. Кто-то вошел в комнату, и музыка стихла, сменившись шуршанием ленты.

– А, Крис, вот ты где.

Судя по голосу, это был не Пэт: тот как истинный южанин растягивал слова. Вошедший же глотал согласные и неясно произносил гласные звуки, что напоминало Дайне манеру говорить, типичную для жителей окрестностей Лос-Анджелеса.

– Могу ли я узнать, что здесь творится? – продолжал незнакомый Дайне человек. – Каждый день между вами, ленивыми негодяями, происходит новая ссора, которую мне приходится улаживать. – Раздалось щелканье зажигалки. – Крис, мне очень не хотелось бы повторяться, но видимо без этого не обойдешься. Если альбом не будет завершен через неделю, то мы отправимся в турне, не имея на руках ничего нового. Ты знаешь, что это означает? Даже без какого-нибудь завалящегося сингла...

– Иди ты куда подальше, Бенно. В конечном счете, это не будет иметь никакого значения.

– Вот тут ты как раз ошибаешься, дружище. Послушай, почему бы вам не заняться музыкой, а бизнес предоставить мне, а?

– В том-то и загвоздка, дружище. Музыки уже нет, остался один бизнес.

– О, Крис, ты просто убиваешь меня. Без правильного ведения дела группа уже разорилась бы. Вы спускаете деньги, прежде, чем заработаете их. Один бог знает, сколько всасывает твой ненасытный нос.

– Убирайся к черту! Я вовсе не трачу так много.

– Говорю тебе, Крис, альбом надо закончить.

– Разве ты не видишь, что он целиком висит на мне? Никто из них не готов к нему, разуй глаза. От меня ждут, что все будет сделано, в то время как Найджел палец о палец не ударяет, а Ян даже не хочет слушать мои новые вещи.

– Послушай, Крис...

– Нет, черт возьми, это ты, козел, послушай меня! Мне осточертело тащить группу на своем горбу. Мне надоело выполнять чужие обязанности. Зачем им беспокоиться? Они прекрасно знают, что все будет в порядке и без них.

– Что ты хочешь сказать?

– Я не желаю больше барахтаться в этом дерьме и хочу уйти из группы.

– Понятно.

– "Понятно"? Что значит «понятно»?

– Я впервые слышу от тебя об этом. Что же мне еще сказать?

– Перестань. Я вижу тебя насквозь...

– Ты не можешь покинуть группу, Крис. У тебя есть определенные обязанности.