Когда мысли Мбулу-Нгулу добрались до этого патетического места, он заговорил гневно, как и подобает богоподобным:

— Ко мне, великому Мбулу-Нгулу, приходил еще более великий Бонда и повелел уничтожить атомное оружие. Выполним его волю.

С этими словами король выхватил из носилок дедовский самопал и швырнул его оземь.

Долго мбулунгуляне топтали и били старое ружье. Старики еще помнили рассказы других, давно умерших, стариков об унижениях, которые пришли в джунгли вместе с такими вот грохочущими трубами, и теперь мстили ружью за свой вековой страх. А когда солнце утонуло в тучах над лесом, они собрали железки и кинули их в самую глубокую пещеру.

На другой день Мбулу-Нгулу покинул дворец и во главе своего племени отправился выполнять спасительную волю Бонды. Выступили в полном соответствии с тактикой и стратегией: в центре на носилках король, окруженный женами и воинами, вокруг все остальные. По пути они хватали и убивали всякого, чье оружие чем-либо отличалось от обычного лука…

По-видимому, первым до мбулунгулян добрался все-таки репортер. Иначе откуда бы в ноздрях у короля оказалась современная авторучка, а в ушах его сорок девятой жены превосходные клипсы, сделанные из солнцезащитных очков. Она была большая модница — эта сорок девятая.

Штангель, специальный корреспондент популярной газеты «Без прикрас», увидев столь оригинальные украшения, насторожился и переложил поближе стреляющую авторучку. (Она каким-то образом уцелела после первого знакомства с мбулугулянами.) Всякие формы приветствий знавал Штангель. Дома его приятели обычно шевелили пальцами у виска и говорили нечто среднее между «ха» и «алло». Приходилось ему здороваться за руку, целоваться, хлопать знакомого пониже спины, Прижавшись к нему животом, обнюхиваться, тереться носами, даже, кажется, бодаться. Чего только не повидал он а странствиях по свету. А здесь вместо приветствия его раздели и оставили в чем мать родила. Все племя сбежалось поглазеть на него. Но, странное дело, их интересовало вовсе не то, что обычно бросается в глаза у голого человека, а густая рыжая шевелюра на груди. В горячей научной дискуссии, развернувшейся возле Штангеля, по-видимому, обсуждался один вопрос: не произошел ли человек от обезьяны.

Надо полагать, сторонники обезьяньей теории победили, потому что Штангель был признан существом неопасным и ему даже вернули часть одежды.

Потом его принял король. И хотя он ни слова не понял, все же набросал сенсационное интервью. Большой опыт позволял ему расшифровывать любые намеки.

— Откуда вы узнали о существовании атомного оружия? — спрашивал Штангель.

— Воу стре Бонда, — отвечал Мбулу-Нгулу.

И он записывал, что некая банда проникла в джунгли и строит военный объект.

— Примете ли вы бескорыстную помощь ваших друзей?

— Кара Бонда тара бух, — говорил Мбулу-Нгулу.

И опять было все ясно: мирные дикари ждут не дождутся, чтобы их взяли под защиту сильные друзья.

Одно только озадачивало Штангеля: каким образом «зеленая мода», поразившая однажды целый континент, проникла сюда, на неведомый берег? Ведь король был окрашен так, что позавидовали бы самые ревнивые сторонники той моды…

Однажды в хижину Штангеля пришел начальник личной охраны короля всесильный Амбра-Бамбра и привел двух красоток. На мягком ковре из пальмовых листьев они пили экзотическую паку, закусывали языками попугаев. Красотки приносили охапки мягких лепестков и вытворяли такое, за что первые цивилизованные гобсеки отдали бы свои последние кошельки.

Ночью Штангель проснулся оттого, что озябли ноги. Холод был под коленями и поднимался все выше.

— Есть кто-нибудь! — крикнул он.

Пришел Амбра-Бамбра и остановился между пальмами. Светился океан за его спиной, и сияющее по краям облако, словно шапка, сидело на голове Амбры-Бамбры.

— Что, брат, плохо? — спросил он так ясно и чисто, будто век жил в цивилизованной стране. — Ты выпил слишком много паки, настоянной на сонной траве. Когда проснешься, я буду далеко. Вместе со своим племенем, разумеется.

— О черт! — воскликнул Штангель. — И здесь агенты иностранной разведки!

Потрясенный открытием, он впервые в жизни искренне пожалел обреченных туземцев.

Но туземцам новая жизнь не угрожала. Амбре-Бамбре просто надоело работать на других, и он решил позаботиться о себе сам. Этой ночью он отправил Мбулу-Нгулу в далекий путь искать своего Бонду и стал преемником короля. Что ж, его можно понять: взамен призрачных благ на чужбине он получал сорок девять совершенно реальных молодых и красивых жен которые к тому же умели работать как сорок девять домработниц…

Следует отдать должное долготерпению Зеленого призрака. Другой на его месте давно бы уж плюнул и предоставил людям доживать до катастрофы в блаженном сознании незыблемости мира. А он пришел снова. Четвертым избранником оказался человек, которого даже сослуживцы, обычно не терпящие рядом с собой ничего выдающегося, называли «гениальным чудаком». Очень удобную формулу придумали сослуживцы. С одной стороны, признание, с другой — снисходительность, дающая право на бесцеремонность.

И с ним не церемонились. Сотрудники института разных проблем, где работал Грюндик, каждое утро толпой собирались возле его стола с недоразгаданными кроссвордами. Грюндик отвечал на самые заковыристые вопросы и походя выдавал такие идеи, что коллеги, знающие в этом толк, в изумлении кидались к столам записывать темы своих будущих научных работ. Вокруг ходило немало магистров, попавших в этот почетный клан благодаря необычным способностям Грюндика. А сам он оставался простым сотрудником. Ему все казалось, что он не сделал для науки ничего выдающегося и не достоин называться ученым.

Многих это устраивало. Но только не жену. Если уж говорить откровенно, то она и вышла-то за него лишь из-за перспективы стать профессоршей. И теперь ей было стыдно перед подругами за свой просчет.

В тот роковой день Грюндик сидел в кресле-качалке на балконе своего дома и наслаждался. Так он называл минуты свободных раздумий, те самые, во время которых иные люди умирают от скуки. Грюндик думал, уставившись в пустое небо. Покачивались крыши домов, деревья помахивали вершинами, бледное пятно луны колыхалось в синем вечернем небе.

Грюндик думал. Кто знает, о чем? Но несомненно, мир был у него на ладони со всеми конфликтами, конференциями, ракетами, зажигалками, консервами, кроссвордами, зубочистками, с большими открытиями и мелкими капризами, с высоким небом и низкими потолками… Кто знает, может, именно в тот момент спираль его мысли вонзалась в самое заветное слово, на спасительную миссию которого вот уже сколько веков надеется простодушное человечество. Может, уже на другой день все мы были бы облагодетельствованы открытием, которого смутно и безотчетно ждем. Если бы Грюндик не задремал.

Когда он проснулся, то в другой качалке увидел… самого себя. Он не удивился, ибо привык смотреть на себя как бы со стороны. А в следующий миг уже не удивлялся, потому что все понял. Такова уж была у Грюндика способность.

Собственно, каждый из людей немножко гений. Если попытаться записать все зигзаги любой кратковременной мысли с сумбурными, наивными, противоречивыми и железнологическими связями, то пришлось бы писать часами. А минутная мысль Грюндика могла составить целую монографию.

Он заметил, что перед ним не зеркальное отражение, ибо бородавка с волосиками — предмет постоянных злых шуток жены — у двойника тоже была на правой щеке. Эта-то бородавка и выдавала пришельца, ибо, подумал Грюндик, если он так педантично копирует образ, то, стало быть, не может отличить главного от второстепенного. Но, с другой стороны, если он умеет так быстро и точно перевоплощаться, то почему бы ему не воспроизводить и мысли, в том числе и эти, о главном и второстепенном?

Грюндик насторожился и стал думать не столь целеустремленно, чтобы не выдать себя. Тут ему бросилось в глаза, что полотно качалки не провалилось, как обычно, до самого пола и что Зеленый сидит довольно прямо. И Грюндик понял, что перед ним не фокусник и не шутник, готовый на розыгрыш, а дух, луч, галлюцинация и вообще все, что угодно, но не материальное существо. Это было настолько любопытно, что Грюндик не выдержал и спросил: