Горы Ёсино были святым местом, Именно там из века в век появлялись герои, они вырастали в крови и страданиях; туда ямабуси совершали изнурительные паломничества по крутым склонам; именно там все еще живо было Сюгендо — трепетное синкретическое соединение синтоизма и буддизма — несмотря на все усилия двухсотлетнего правления сёгуната Токугавы, направленные на его искоренение. Токугава, одержимый идеей власти и уничтожения всех мыслимых врагов, реальных и воображаемых, отдавал предпочтение формализму, присущему буддизму. Если бы все японцы были буддистами, их бы зарегистрировали в храмах по месту жительства; следовательно, за ними было бы легко следить. Синтоизм не предъявлял таких требований к своим последователям. Немногочисленные узы, накладываемые на верующих, были продиктованы сменой времен года и духом ками, обитавшим на территории, где был построен храм Синто. Для Синто не существовало ни Бога, ни Будды; это учение признавало лишь существование неких духов-стражей, которые жили в каждом атоме вселенной.

Склоны гор Ёсино были сплошь покрыты вишневыми деревьями — считалось, что их было сто тысяч, — чьи прелестные цветки нежнейшего бледно-розового оттенка в течение трех весенних дней являли собой самое величественное и одновременно трогательное зрелище во всей Японии. Именно туда, в горы Ёсино, японские императоры веками совершали паломничество, чтобы воздать хвалу горному ками, и именно туда привели Николаса и Тати сведения, полученные ими от помощника оябуна якудзы по имени Кине Ото, известного также как Зао.

— Сюда Зао приводил Павлова к человеку по имени Ниигата, — сказал Николас, поднимаясь вместе с Тати по узкой горной дороге. В это время года Есино был окутан таким густым туманом, что его вершины, казалось, упирались прямо в небо.

— Зао говорил, что Ниигата что-то вроде отшельника, и к тому же он стал монахом Сюгендо.

— А до этого кем он был? — спросил Сидаре.

Николас заметил: Тати почему-то не все помнил, о чем говорил Зао на допросе, и пояснил:

— Физиком-ядерщиком. Странно для отшельника, но это так. Ниигата вернулся в Японию полгода назад после длительного пребывания во Вьетнаме.

Сидаре, следивший за дорогой, повернулся к Николасу, и в это время машина сильно накренилась в сторону.

— Осторожно, Тати! — попросил его Николас.

— Значит, он был во Вьетнаме? — начал рассуждать вслух Тати. — Может, это как-то связано с Плавучим городом?

— Этого Зао не знал. Однако ему было известно, что Павлов и Ниигата говорили об Абраманове.

— Вот и ниточка к Року! — торжествующе воскликнул Сидаре, выруливая по узкой наклонной дорожке к риокану, где они собирались переночевать.

Горные склоны окутал такой густой синий туман, что из окон их комнат почти ничего не было видно. Риокан был построен в новом стиле, все деревянные детали интерьера были заменены на кафель и пластик. Вместо вазы со свежесрезанными цветами в комнате стоял телевизор, который включался на полчаса, если опустить в его щель монетку. Вместо ручной росписи на стены были наклеены зеленые обои. Вдоль коридоров, ведущих в туалетные комнаты, были выставлены торговые автоматы, из которых можно было получить все что угодно — от горячего саке до ледяного каппучино. Здесь не было того покоя и деревенского шарма, которые делали традиционные риоканы столь привлекательными.

Эта в высшей степени практическая сторона современной Японии зачастую резала глаз. Казалось, сегодня в этой стране уже не существует никакой связи с культурными традициями, превращавшими даже предметы повседневного обихода, такие как гребни и шпильки для волос, в произведения искусства. И лишь потом приходило понимание того, что Япония — страна фасадов. Во всем японском — бумажных ширмах, стенах, покрытых лаком, полупрозрачных занавесках, служивших вместо входной двери — ощущалось нечто, скрытое под поверхностным слоем. Казалось, что суть вещей скрыта где-то тут, рядом. И это было именно так: культурные традиции диктовали необходимость скрывать тайную суть глубоко внутри предметов и изображений.

По словам Зао, Ниигата жил в глубокой долине между двумя горами Ёсино. Они перекусили на скорую руку и, выйдя из риокана, пошли пешком по главной деревенской улице, которая вела вверх к главному храму Сюгендо, где, считалось, покоились останки мятежного императора Го-Дайго, основавшего здесь в четырнадцатом веке свой императорский двор.

Они обогнули храм и пошли по дороге, которая вела мимо пустых магазинов, жилых домов и упиралась в ярко-красные ворота, за которыми поднималась крутая лестница.

Весь день они провели в машине и теперь чувствовали усталость. Приближался вечер, сумерки окрасили туман в жемчужные оттенки. Смеркалось, от леса тянуло прохладой, пахло лишайником, мхом и папоротником. Сидаре поежился и плотнее запахнул пальто. Каменные ступени лестницы казались бесконечными.

— От этого местечка у меня мурашки по коже бегают, — проговорил он.

И тут же послышался какой-то странный звук, доносившийся из леса. Не успело затихнуть эхо, как звук повторился снова.

Тати оглянулся:

— Что это?

— Священнослужители созывают народ в храм на вечернюю службу, они дуют в огромные морские раковины, — объяснил Николас. — Все это происходит уже много веков.

Лестница сделала крутой поворот вправо. В нише, как раз у поворота, они наткнулись на огромный меч, массивная рукоятка которого была зажата в камне, покрытом мхом. Его острое лезвие сверкало, напоминая, что Ёсино был населен ками давно умерших героев, таких как Минамото. Именно здесь Есицуне освящал свой меч в церемонии очищения огнем Синто.

Для Николаса Ёсино всегда был связан с грустной легендой о несчастной любви этого героя тринадцатого века к танцовщице Шизуке, славившейся своей непревзойденной красотой. Именно сюда, в горы, бежала влюбленная пара после неудавшейся попытки покушения на жизнь Есицуне, предпринятой его врагами. Шизука была волшебницей. Рассказывали, что она могла своими магическими танцами положить конец засухе и вызвать обильные дожди. Взрослые мужчины плакали, глядя на ее неземные танцы. Именно здесь, в горах, судьба разлучила легендарных любовников — Шизука была предана и схвачена врагами Есицуне.

В этот сумеречный зимний день Шизука и Коуи каким-то непостижимым образом слились воедино в мыслях Николаса, и чем дальше они с Тати уходили в глубь долины Синто, тем сильнее его собственные личные воспоминания переплетались с дыханием древней истории — век пластика и телевидения здесь еще не наступил.

Преодолев последний лестничный марш, они взглянули на храм. Он был построен на берегу стремительного водного потока, бегущего по долине. Меж деревьев виднелись его остроконечные малиновые крыши и массивные, отполированные колонны из кедра. Храм казался естественной частью окружавшей его природы.

Они перешли через небольшой деревянный мост, перекинутый над потоком, который струился по отполированному течением каменистому руслу. За мостом стояла высокая массивная колонна, на которой покоилась бронзовая фигура змеи-дракона. Это был Нотен О-ками, проявление Зао Гонгена, воплощение Ёсино.

— Расскажи мне немного о Сейко, — сказал Николас, когда они переходили через мост.

Разглядывая изваяние свившегося в кольцо дракона, Тати сказал:

— Думаю, это повредит нашей дружбе, ведь ты спишь с этой женщиной. — Он повернулся к Николасу, и его губы скривило подобие улыбки. — Разве нас не учили, что число «три» — число конфликта?

— Она говорит, что ты не такой, как другие оябуны.

Сидаре поднял брови.

— Что ж, может, и так. Я — тандзян, и уже одно это ставит меня в особое положение, не так ли? Но на самом-то деле ты вовсе не хотел узнать что-либо от меня о Сейко. Чувствую, ты уже знаешь о ней больше, чем тебе бы хотелось.

Николас остановился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Знакомство с Сейко само по себе не подарок, однако заботиться о ней — все равно что попасть в зыбучие пески. Эта женщина совсем не имеет собственного лица. Она каждый раз становится такой, какой ее хотят видеть мужчины. И если сейчас она кажется сильной, то это только потому, что такой ее хотел видеть ты, боюсь, что и я тоже. Однако она никогда не понимала, кто же она на самом деле. И если уж говорить правду до конца, похоже, она с самого начала никогда не была сама собой.