«Ее время на исходе, а он и не знает об этом…»

«Настоящий лунный свет дает больше сил, чем свечи…»

Я смотрел на это удивительное море и все острее чувствовал свое одиночество. Я думал: Господи, спаси и помилуй, семь лет выносить такое, и это только первая ночь… Я пытался думать о Мэг и Гэвине, но синий свет вставал между мной и моей памятью о живом огне мирного очага. Впервые с тех пор, как я сел на эльфийского коня, я подумал об Элсбет. Она зримо возникала у меня перед глазами, как не раз появлялась со времени нашей первой встречи: словно в сознание утопающего, живым потоком хлынули в меня воспоминания о днях, проведенных с ней, только теперь эти воспоминания были чисты, как прекрасные старинные легенды. Как бы ей понравилось здесь! Ее ведь всегда тянуло в дальние, запредельные края…

Я улыбнулся в душе, пожелав, чтобы Элсбет оказалась здесь, со мной — а потом в испуге заморозил и свою улыбку, и это желание. Здесь, в сердце волшебства, все может случиться! Я сам выбрал для себя эту участь. Вся моя прожитая жизнь привела меня к свиданию на холме с неземной, бессмертной королевой. Что знает Элсбет о подобных вещах? Обреченный на семь лет разлуки с родом человеческим, я в каком-то смысле заслужил это. Что бы там ни говорила королева, я был слишком хорош для смертного мира, и в то же самое время недостаточно хорош для него. А Элсбет… в ней, как и в Мэг, и в Гэвине, было именно то хорошее и подлинное, чем славен род людской. Им не место здесь. Как бы мне не навлечь опасность на моих любимых! Лучше убрать их из памяти. Элсбет поплачет и найдет другого. А моя нынешняя милая — Королева Эльфов.

Словно услышав мои мысли, дама слева от меня обратилась к королеве.

— Сестра, твой арфист устал.

— И правда, — сказала королева, — он ведь не привык к нашим часам. — Весь высокий стол расхохотался, хотя я так и не понял, почему.

— Ты все хорошо сделал, — успокоила она меня, — теперь отдыхай. Вот Эрмина[7] тебя проводит.

Эрмина оказалась эльфийской девчонкой, носившей горностаевую накидку, кажется, прямо на голое тело. Выходя из зала, я взял арфу с собой. Пока мы добирались неведомыми коридорами до моей комнаты, Эрмина без умолку болтала.

— Здорово! Ты и вправду угостил их на славу! Теперь у них Красная Жажда, это уж точно. Вы, смертные, это умеете. Вас этому учат, что ли, или это врожденное? Я думаю, врожденное, в крови, так сказать, ха-ха. Ты много отдал, пока играл, ничего удивительного, что ты так умотался, бедняга. Я и то устала: этот пир идет уже столько дней! Да, да, я знаю про время у смертных, не то что некоторые…

Я действительно устал так, словно провел на пиру несколько дней, а не несколько часов.

Вскоре мы добрались до королевской спальни. Я поставил арфу рядом с кроватью и едва успел стащить туфли и чулки, как провалился в сон без сновидений.

Меня разбудил утренний свет, это королева отдернула занавеску. Я приподнялся на локте, она обернулась и улыбнулась мне.

— Ну! — проговорила она весело. — Долго же ты спишь! — Я сонно улыбнулся в ответ. — Томас… — в голосе слышался ядовитый упрек. — Томас… — она уже смеялась вовсю. — Томас, где твои манеры? А ну, отвечай немедленно!

Честное слово, я едва не забыл, что я говорящий, но теперь вспомнил. Мои уста были разомкнуты лишь для нее одной во всей этой стране.

— Да, — сказал я сипло и прокашлялся. — Что?

Она сделала пируэт, живая, как девчонка после первого бала.

— Как тебе понравился наш пир?

— Это было… превосходно. Остановись, у меня голова кружится. Иди лучше спать, ты, должно быть, устала.

Она снова засмеялась. Я, конечно, поостерегся бы так говорить с ней, если бы не был уверен, что ей это понравится. Ее девичья радость подсказала мне нужный тон.

— Сладкое, заспанное дитя! Пиры — это удовольствие, они не утомляют меня. — Она подошла и присела на край кровати, по-кошачьи вытянув голые руки. — Но тебя надо покормить — ты уже столько дней ничего не ел, скоро от тебя только тень останется…

— Я ведь ел прошлой ночью.

— Прошлой ночью? А, ты имеешь в виду, на пиру? Ну, это было давненько. Но ты бы удивился, если бы узнал, сколько времени на самом деле провел в том зале.

Значит, дни здесь проходят за одну ночь? Я подумал о ее обещании дать мне провести семь полных лет в эльфийской стране… пожалуй, теперь я не стал бы так уж на этом настаивать. Но она сказала:

— Я стараюсь, чтобы ты жил здесь по твоему времени. Но ты же не можешь сразу привыкнуть. Я сделала так, чтобы в твоих комнатах, когда ты просыпаешься, всегда было утро. По-моему, тебе так приятнее.

Я был очень голоден. Она принесла поднос с едой, уверяя меня в ее земном происхождении. Она порхала вокруг, как колибри; то ее пальцы оказывались у меня в волосах, то они расстегивали мою рубашку, то подносили мне виноград и хлопали по спине. Когда я наконец овладел ею, она застонала и вскрикнула, совсем как смертная женщина, и вцепилась в меня так, словно хотела выжать из меня всю оставшуюся жизнь. Она лежала на спинке и наблюдала за мной с удовлетворенной улыбкой.

До сих пор она ни слова не сказала о моем удачном дебюте. Неужели он случился так давно, что она успела забыть об этом, подумал я кисло. Нет, не забыла.

— Поиграй мне, Томас, — сказала она лениво.

Я сел на край кровати и сыграл несколько простеньких переборов. Королева потянулась и улыбнулась.

— Тебе хочется знать, почему твоя игра так подействовала на них прошлой ночью?

Помнится, меня заинтересовало тогда, что у них в кубках? Не все старые эльфийские предания — о любви, есть среди них и весьма суровые. Вот я и счел за лучшее промолчать.

— Ты, наверное, знаешь из песен и из своего собственного опыта, — начала она, по-прежнему лежа нагишом на спине, — смертные и смертный мир влекут нас, хотя это и не мешает нам относиться к Земле довольно презрительно. На самом деле, ни один эльф не может жить без того, чтобы время от времени не посетить Срединный Мир. В вас есть такое теплое сияние, как у солнца, как у огня… Оно нас греет. Когда ты играешь, Томас, от тебя так и пышет жаром… нет, не то. Это не жар, это… как золото. Как сладкий воздух. Это само солнце, Томас. Солнце жизни, расплавленное красное солнце, которое уходит под землю, красное, как кровь, текущая из вас, когда вы умираете… Скажи мне, ты боишься смерти?

В голосе ее слышалась ярость страсти, дыхание прерывалось. Невозможно было устоять. Я схватил ее и крепко поцеловал.

— Нет, — ответил я не своим голосом. Во мне так и клокотала жизнь. — Нет. Не сейчас.

— Расскажи мне о смерти, — попросила королева.

— Вот останавливается сердце, дыхание прерывается, надвигаются холод и мрак…

— Госпожа, я не знаю. Никому из людей не дано знать свою собственную смерть. — Теперь наши тела нашли общий ритм. Я говорил отрывисто, как всегда в таких случаях. — Когда придет моя, ты можешь ухаживать за мной и сама все увидишь.

— Но ты тогда будешь старым и уродливым, — капризно сказала она. — Скажи, а она пугает тебя?

— Да… — сказал я. — Нет…

Едва все кончилось, она вскочила с кровати, быстрая, как зеленоглазая тигрица.

— Иди в свою комнату, — велела она мне через плечо. В голосе ни удовольствия, ни раздражения.

— Иди, у меня дела.

Я натянул кое-что из одежды, взял арфу и отправился в зал. Так я никогда и не узнал, что пьют эльфы, когда их охватывает Красная Жажда. Я думал о глубокой темной реке, через которую мы ехали, о реке, что была границей между двумя мирами, и о запрете для смертных есть и пить что-либо в этом мире. И я думал о ярких, чистых фонтанах и ручьях Эльфийской Страны, мне пока недоступных.

Я стоял один в зале рядом со спальней.

Мимо прошли несколько эльфов. Они взглянули на меня, но ничего не сказали, а я не мог заговорить с ними. Я вцепился в арфу, как в талисман.

— Сэр…

Я огляделся, но никого не увидел. За арфу тихонько потянули.