Их я нашла в библиотеке. Девушка Муна — его любовь с детских лет — подсыпала ему что-то в бренди, и он лежал на ковре. Лицо серое-серое. Без сознания или уже мертв — я не знала. А она стояла над ним, намотав на кулаки струну от пианино.

Сутан внезапно остановилась. Лицо ее было бледным, мученическим, как у пациента, которого врач заставляет рассказывать о травме, явившейся причиной жутких страданий. Крис было положил ей на плечо руку, но она нетерпеливым жестом сбросила ее, будто ее кожа была слишком чувствительной и не переносила прикосновений.

— Ну и что было дальше?

— Что? — Ее голос, повторивший вопрос, звучал удивительно глухо. — Я ее убила. Приблизилась к ней сзади, как меня учил Мун. Она не слышала, где ей! И сломала ей шею. Потом отвезла Муна в больницу. А потом чуть не покончила жизнь самоубийством.

— Что ты, Сутан! — Крис пришел в ужас. — Почему? Ты же спасала жизнь брата. Спасала себя, если на то пошло. Тебе не приходило в голову, что она бы и тебя убила при случае?

Глаза Сутан сверкнули.

— Это все неважно! — А потом эта вспышка быстро погасла. — Тебе этого не понять. — Ее голос звучал опять глухо.

— Так объясни мне тогда!

— И этого я не могу, — откликнулась она. — Понять это может только тот, кто сам убивал другого человека. — Она подняла на него глаза. — Но я тебя знаю, Крис. Тебе этого никогда не приходилось делать. Слава Богу, ты никогда не почувствуешь то, что чувствовала я тогда.

— Ага, так вот чем тебе Терри помог! Научил тебя самоистязанию? Научил растравлять свое чувство вины?

Сутан кивнула.

— Это чувство и тебе не чуждо. Что-что, а его ты хорошо знаешь! — Потом она взглянула на него. — Извини, Крис. Это было жестоко с моей стороны.

Крис смотрел на окружающие холмы и думал, как это получилось, что жизнь прошла мимо него. Столько самых разных событий происходили в жизни людей, которых он любил, а он все это время крутился, как белка в колесе своей профессии адвоката.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил он ей, наконец прервав молчание. — Ты сразу же с ним легла в кровать?

— Я думала, ты забыл, — печально улыбнулась Сутан. — Он так напоминал мне тебя. Тебя, каким ты был до того несчастного случая.

— Я такой, какой есть, — заявил Крис, и в этих словах смешались и злость, и грусть, которые захлестнули его душу от такого ответа Сутан. — Такого, каким я был, не вернуть. Нельзя вернуть того, что ушло безвозвратно.

— Ты говоришь о себе, как о покойнике. Вот в этот момент Крис и понял, почему желание узнать о том, что случилось с Терри во Вьетнаме, превратилось у него в навязчивую идею. Потому что явление именно такого рода произошло и с ним — таинственное и неуловимое — в тот день, под дождем, когда он лежал, обжигаемый болью подвернувшейся ноги. В висках стучал ненужный напор адреналина, а в душе стонала тоска несбывшихся надежд. Потому, что финишную линию ему уже никогда не пересечь.

— Юноша, которого ты знала, — сказал он, — тот le coureur cycliste, как однажды назвала меня твоя мамаша, тот юноша действительно умер.

— Почему? Потому что ты проиграл ту гонку?

— Я мог победить, — сказал он, не желая вновь переживать то, что пережил тогда. — Мне надо было победить.

— Но не победил, и ты до сих пор не смирился с этим, даже после всех этих лет. — Она покачала головой. — Ты больше похож на брата, чем ты думаешь. Он всегда жил прошлым, и ты — тоже.

Сутан отошла от дерева. У нее была походка танцовщицы: центр тяжести смещен ниже, чем у других людей, где-то на уровне бедер и нижней части живота. Японцы называют это качество «хара», и необычайно высоко ценят.

Эта походка казалась Крису сексуальной. А, может, это Сутан сделала ее таковой. А, может, он сам наделил все это сексуальностью.

Когда она была совсем рядом, когда он уже чувствовал ее дыхание, она подняла руку и убрала прядь волос с его лба. Рука не торопилась опускаться.

— Помнишь, я спрашивала тебя, обучался ли ты когда самообороне? — спросила Сутан. — Я хочу показать тебе кое-что сейчас.

— Зачем?

Она пожала плечами.

— Мы не знаем, во что оказался вовлеченным Терри, но, факт остается фактом, из-за этого он лишился жизни. Не кажется ли тебе, что и тебе есть смысл поостеречься?

— Может, лучше просто обратиться в полицию?

Сутан взглянула на него удивленно.

— А что ты им скажешь?

— Только то, что ты только сейчас сказала мне.

— И как же, ты думаешь, полиция отреагирует на твое заявление?

Он не ответил. Тогда она взяла его правую руку.

— Сожми кулак, — попросила она и, когда он выполнил ее просьбу, провела пальцем по первому ряду костяшек. — В драке обычно используются они. — Затем она, нажав на эти костяшки, слегка вытянула его кулак, так что второй ряд костяшек выдвинулся вперед. — Теперь сожми пальцы покрепче, — инструктировала она его, — и твой удар получится более эффективным.

Затем она направила его кулак в свое солнечное сплетение.

— Бей сюда. Или в подмышку — вот сюда, под эту кость, — говорила она, прижимая костяшки его пальцев к своей нежной коже. — И то, и другое болевые точки, где начинаются нервные волокна. Здесь, поэтому, и источник силы.

Он взял ее руку, сжал ее крепко, чтобы остановить ее внутреннюю дрожь.

— Я всегда помню, — сказал он тихо, — как ударил тебя в тот вечер в саду. Помню звук удара, помню, как откинулась твоя голова, как сразу покраснела щека. Помню ненавидящий взгляд твоих глаз.

— Я тогда тебя ужасно ненавидела.

— Я хотел, чтобы у тебя тогда появился такой взгляд. Мне надо было, чтобы ты ненавидела меня с такой же силой, с какой я презирал себя. За то, что искал тихую гавань, что бежал как можно дальше от Вьетнама. А Вьетнам преследовал меня по пятам, и это было не спроста. Я думал, что мне надо найти свой театр военных действий.

— Теперь я знаю, что я проиграл Тур де Франс именно в тот момент, как ударил тебя в припадке самоедства, увидав себя в тебе. Как и я, ты стояла в стороне от главных битв того времени.

— Кто это сказал, что я стояла в стороне?

— Твоя мать, — признался Крис. — Мы разговаривали о тебе.

— Ты хочешь сказать, что она говорила обо мне? О Господи, только не говори мне, что она так здорово сумела провести нас обоих!

— Что?

— И все потому, что ты не захотел с ней переспать, — печально сказала Сутан. — Твоя моральная устойчивость привела ее в ярость. И, раз ей не удалось соблазнить тебя, она постаралась сделать так, что и я не смогла долго удержать. Она враз раскусила тебя. Это был один из ее талантов. И она всегда знала, на какие кнопки нажимать.

— Ты в самом деле считаешь, что она виновата в нашей размолвке?

Сутан кивнула.

— К сожалению, да.

— Но ты ведь действительно не хотела участвовать в делах, в которые были вовлечены твои родители.

— Подстрекательство к бунту, поставка оружия, шантаж, убийство. — Сутан подняла глаза на него. — А ты бы хотел?

— А, черт!

— Ну ладно, это дело прошлое, — Сутан махнула рукой. — Забудем об этом. И я тебя не виню. Твоя щепетильность сделала тебя таким ранимым.

— Но все это время...

— Скажи мне лучше, — прервала она его, — если бы ты не подслушал разговор моей матери с Пол Потом в тот вечер в саду, если бы мы не поссорились, если бы ты не ударил меня, если бы ты выиграл Тур де Франс, — что тогда?

— Тогда бы между нами не встали проклятые тайны, — он так и не смог заставить себя дать ей другой ответ.

Она передразнила его надутые губы.

— Бедная детка таскает всюду свое разбитое сердце людям на показ!

— Не всем людям, — поправил он. — Только тебе. — Но он понимал, что она в чем-то права. Как и во всем остальном. Дело в том, что она его знала лучше, чем он знал сам себя.

— Интересно, — сказала она, — знаешь ли ты, что в тебе гибнут таланты манипулятора? Тогда в этом, я думаю, кроется единственная существенная разница между тобой и Терри. Он не только знал, как надо манипулировать людьми, но и отдавал себе отчет, насколько здорово это у него получалось.