— Конечно-конечно. — Пуммаирам поднял с земли мешки патрульного. — Следуй за мной.
В действительности добраться до места было нетрудно. Будучи городом спланированным, а не выросшим естественным образом в течение столетий, сверху Тир напоминал более-менее правильную решетку. Вымощенные и снабженные сточными канавами главные улицы казались слишком широкими, учитывая, сколь малую площадь занимал сам остров. Тротуаров не было, но это не имело значения, поскольку с вьючными животными там появляться запрещали — только на нескольких главных дорогах и в припортовых районах, да и люди не устраивали на дорогах мусорных куч. Дорожные указатели, разумеется, также отсутствовали, но и это не имело значения, поскольку почти каждый был рад указать путь: перекинешься словом с чужестранцем Ля глядишь вдруг и продашь ему что-нибудь.
Справа и слева от Эверарда вздымались отвесные, без окон стены — огораживали открытые во внутренние дворы дома, которые станут почти стандартом в средиземноморских странах в грядущие тысячелетия. Стены эти преграждали путь морским ветрам и отражали солнечное тепло. Ущелья между ними заполняло эхо многочисленных голосов, волнами накатывали густые запахи, но все-таки это место Эверарду нравилось. Здесь было даже больше народу, нежели на берегу; люди суетились, толкались, жестикулировали, смеялись, бойко тараторили, торговались, шумели.
Носильщики с огромными тюками, паланкины богатых горожан прокладывали себе дорогу между моряками, ремесленниками, торговцами, подсобными рабочими, домохозяйками, актерами, крестьянами и пастухами с материка, иноземцами со всех берегов Серединного моря — кого тут только не было и всех, казалось, переполняла жизненная энергия.
Вдоль стен тянулись палатки. Время от времени Эверард подходил к ним, разглядывал предлагаемые товары. Но знаменитого тирского пурпура он не видел: слишком дорогой для таких лавочек пурпур пользовался популярностью у портных всего света, и в будущем ему суждено было стать традиционным цветом одежд для царственных особ. Впрочем, не было недостатка в других ярких материях, драпировках, коврах, как и в изделиях из стекла, любых, от бус до чашек — еще одна специальность финикийцев, их собственное изобретение. Ювелирные украшения и статуэтки, зачастую вырезанные из слоновой кости или отлитые из драгоценных металлов, вызывали искреннее восхищение: местная культура не располагала почти никакими художественными достижениями, однако охотно и с большим мастерством воспроизводила чужеземные шедевры. Амулеты, талисманы, безделушки, еда, питье, посуда, оружие, инструменты, игрушки — без конца и края…
Эверарду вспомнились строки из Библии, которые описывают (будут описывать) богатство Соломона и источник его получения. «Ибо у царя был на море Фарсисский корабль с кораблем Хирамовым; в три года раз приходил Фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов».
Какое-то время они шли вдоль канала. Под скабрезную песню моряки тянули по нему груженое судно. Их командиры стояли на палубе, держась с приличествующим деловым людям достоинством. Финикийская «буржуазия» стремилась быть умеренной во всем… за исключением религии: кое-какие их обряды были довольно разгульны, чтобы уравновесить все остальное.
Улица Лавочников начиналась как раз у этого водного пути — довольно длинная и застроенная солидными зданиями, служившими складами, конторами и жилыми домами. И несмотря на то, что дальний конец улицы выходил на оживленную магистраль, тут стояла тишина: ни лавочек, прилепившихся у разогретых солнцем стен, ни толп. Капитаны и владельцы судов заходили сюда за припасами, торговцы — провести деловые переговоры. И как следовало ожидать, здесь же разместился небольшой храм Танит, Владычицы Морей, с двумя монолитами у входа.
Перед тенистой аллеей, подтянув колени, сидел нищий. У его голых ног лежала чашка. Тело нищего было закутано в халат, лицо скрыто под капюшоном. Эверард заметил у него на глазах повязку. Слепой. Офтальмия входила в число того множества проклятий, которые делали древний мир не столь уж очаровательным… Пуммаирам промчался мимо нищего, догоняя вышедшего из храма человека в мантии жреца.
— Эй, господин, — окликнул он, — не укажешь ли дом сидонийца Закарбаала? Мой хозяин хотел бы удостоить его своим посещением… — Эверард, который знал ответ заранее, ускорил шаг.
Ил этот момент нищий встал и сорвал левой рукой повязку, открыв худое лицо с густой бородой и два зрячих глаза, которые, без сомнения, наблюдали все это время сквозь ткань за происходящим. В то же мгновение его правая рука извлекла из ниспадающего рукава блестящий предмет.
Рефлекс отбросил Эверарда в сторону. Левое плечо обожгла боль. Ультразвуковой лучемет, понял он, беззвучный, без отдачи. Если бы невидимый луч попал ему в голову или в сердце, он был.
бы уже мертв, а на теле не осталось бы ни единой отметины.
Деваться некуда, только вперед.
— А-а-а! — закричал он зигзагом бросился в атаку, рассекая мечом воздух.
Нищий ухмыльнулся и, отступив назад, тщательно прицелился.
Раздался звонкий шлепок. Убийца вскрикнул, пошатнулся, выронил оружие и схватился за бок. Пущенный Пуммаирамом из пращи камень попал в цель.
Жрец благоразумно нырнул в храм. Убийца развернулся и пустился бежать. Спустя мгновение он уже скрылся в каком-то проулке. Эверард понял, что того не догнать. Рана, хотя не казалась серьезной, причиняла безумную боль. Чуть не теряя сознание, он остановился у поворота в опустевший проулок.
К нему подлетел Пуммаирам. Заботливые руки принялись ощупывать тело патрульного.
— Ты ранен, хозяин? О, горе, горе, я не успел прицелиться и метнуть камень как следует, иначе вон та собака уже слизывала бы с земли мозги мерзавца.
— Ты… сделал все очень хорошо. — Эверард судорожно вздохнул. Сила и спокойствие возвращались, боль ослабевала. Он все еще был жив. И то — слава Богу!
Но работа ждать не могла. Подняв пулемет, он положил руку на плечо Пуммаирама и посмотрел ему в глаза.
— Что ты видел, парень? Что, по-твоему, сейчас произошло?
— Ну, я… я… — Мальчишка собрался с мыслями мгновенно. — Мне показалось, что нищий — хотя вряд ли он был нищим — угрожал жизни моего господина каким-то талисманом, магия которого причинила моему господину боль. Да обрушится кара богов на голову того, кто пытается погасить свет мира! Но конечно же, его злодейство не смогло пересилить доблести моего хозяина… — Голос Пуммаирама снизился до доверительного шепота: — чьи секреты надежно заперты в груди его почтительного слуги.
— Вот-вот, — кивнул Эверард. — Ведь если обычный человек когда-нибудь заговорит об этом, на него свалятся паралич, глухота и геморрой. Ты все сделал правильно. Пум. — «И возможно, спас мне жизнь», — подумал он, наклоняясь, чтобы развязать веревку на упавшем мешке. — Вот тебе награда, пусть небольшая, но за этот слиточек ты наверняка сможешь приобрести себе что-нибудь по вкусу. А теперь, прежде чем начнешь кутить, скажи мне, ты узнал, который из этих домов мне нужен, а?
Когда боль и шок от нападения немного утихли, а радость от того, что он остался жив, развеялась, Эверардом овладели мрачные мысли. Несмотря на тщательно разработанные меры предосторожности, его маскировку раскрыли уже через час после прибытия. Враги не только узнали, где штаб-квартира Патруля — каким-то образом их агент мгновенно «вычислил» забредшего на Улицу Лавочников путешественника и, не колеблясь ни секунды, применил оружие.
Ситуация резко осложнилась. А на кон сразу поставлено столько, что и подумать страшно: ныне— существование Тира, а позже — судьба всего мира.
Закарбаал закрыл дверь во внутренние комнаты и запер ее. Повернувшись, он протянул Эверарду руку — жест, характерный для западной цивилизации.
— Добро пожаловать, — сказал он на темпоральном, принятом в Патруле языке. — Мое имя, как вы, очевидно, знаете, Хаим Зорак. Позвольте также представить вам мою жену Яэль.
Оба они были типичными левантийцами и носили ханаанские одежды, однако здесь, за запертыми дверьми, отделившими их от прислуги, внешний облик хозяев дома изменился — осанка, походка, выражение лиц, интонация. Эверард распознал бы в них выходцев из двадцатого столетия, даже если бы не знал этого. Стало вдруг легко и свежо, словно подул ветер с моря.