– Насколько я помню, Туэйт, ты сказал, что все наши шалости останутся между нами. Еще не передумал?

– Напротив, теперь я только об этом и думаю.

Брейдй кивнул:

– Тогда не будем пылить понапрасну, пусть все будет по возможности тихо. И еще. Я не хочу чтобы это дело ушло из Кенилворта.

– Не забуду вашей доброты, капитан, – Туэйт прижал руки к груди.

– Послушайте, капитан, – вмешался в разговор Сильвано, – никто не собирается трубить о деле, которое, по сути, ведет полиция Кенилворта. Распорядитесь, чтобы нас отвезли домой, а уж там я свяжусь с одним слесарем, который обязательно что-нибудь унюхает. На этом ключе нет номера, его срезали напильником. Но, что хуже всего, мы даже не знаем, к какого рода замку подходит этот ключ. К секретеру? К камере хранения, к сейфу? К какому из них? Слесарь, о котором я говорил, может помочь нам, а может и не помочь. Но я могу поклясться, что кроме него ни одна живая душа в моем полицейском участке не будет знать об этой операции.

У Арта Сильвано слова никогда не расходились с делом: слесарь, серьезный молодой человек, молча взял ключ. Вдоль одной из стен его мастерской на тонком стальном пруте висели сотни замков всех мыслимых видов и конструкций.

– Это ключ от шкафчика камеры хранения, – объявил он после как минимум пятнадцатиминутного молчания. – Скорее всего, на вокзале или в аэропорту. Что-то в этим роде.

Слесарь подошел к стеллажу с лабораторной посудой, натянул толстые резиновые перчатки и попросил всех немного отойти назад.

– Видите, хозяин срезал номер напильником. Должно быть, знал наизусть.

Он достал стеклянную бутыль. Открыв ее, слесарь осторожно налил в мензурку немного прозрачной жидкости. Потом добавил воды из крана и осторожно перемешал, держа мензурку на вытянутой руке. Туэйт почувствовал едкий запах. Молодой человек взял ключ большим химическим пинцетом:

– Это кислота, – он кивнул на мензурку. – Вполне возможно, она проест то, что осталось, и мы сможем разобрать цифры. Ничего не гарантирую, но попробовать стоит.

Он опустил ключ в разбавленную кислоту, подержал несколько секунд, затем долго промывал в проточной воде.

Посетители мастерской затаили дыхание.

– Итак, джентльмены, что мы имеем, – он повернулся к ним. – Одну цифру. Девять. Еще я могу вам сказать, это средняя цифра номера, который представляет собой трехзначное число.

– Что ж, – изрек Туэйт, – все лучше, чем искать вслепую. Спасибо, молодой человек.

И вот теперь все четверо – Туэйт, Сильвано, Бренди и Плизент – столпились у квадратного шкафчика в четвертом ряду камеры хранения на автовокзале. На замке был номер 793.

Туэйт вставил ключ в замок, быстро повернул по часовой стрелке и потянул дверцу на себя. В помещениях автовокзала было только верхнее освещение, и потому на всех вертикальных поверхностях лежали тени. Они ничего не могли разглядеть в темном прямоугольном тоннеле.

Плизент достал из внутреннего кармана пиджака миниатюрный фонарик, включил его и направил тонкий луч в ящичек.

Туэйт высказался от лица всех присутствующих:

– О черт! – Он с трудом сдерживал раздражение и злость. – Пусто, мать его, вообще ничего!

Хлынувший дождь превратил мир в серо-зеленое месиво. Киеу стоял на коленях.

Тол презрительно хмыкнул:

– Посиди немного, – он довольно засмеялся, – пока дождь не вымоет из-под тебя дерьмо.

Между раздвинутыми коленями Киеу лежала бесформенная масса из спутавшихся волос и осклизлой, расползающейся плоти. Глазницы одного из русских были пусты: за то короткое время, что головы находились в воде, черви, поднятые со дна, успели проделать свою работу. На щеках виднелись следы укусов более крупных речных обитателей, кожа вокруг них свисала лохмотьями.

Малис, апсара, все еще танцевала в его памяти, ее проворные руки плели бесконечную вязь, рассказывая какую-то историю под никому, кроме нее, не слышную музыку. Мать его, покачивая головой, пела детские песенки, отгораживаясь ими от мира. А где же младшие брат и сестра? Он отсек поток образов прошлого и вернулся к действительности, где его мозгу предстояло проанализировать множество вариантов реакции на ежесекундно поступающую информацию.

– Посмотреть на тебя, – язвительно усмехнулся Тол, проведя дулом своего автомата по ремню фотоаппарата на шее Киеу, – и мне уже понятно, кто ты такой.

Киеу находился в состоянии физического и эмоционального шока, и противник его был доволен. Он не знал, что стало причиной шока, да, в общем-то, его это мало интересовало, главное – результат.

– Ты солдат или шпион? Что ты здесь фотографировал?

Он осклабился. По палубе косо хлестал дождь, потоки воды с журчанием обтекали металлические стойки ограждения, с шумом пузырились в планширах. Поверхность реки стала серой, на ней виднелись широкие колеблющиеся полосы, словно проведенные кистью художника-импрессиониста. Вершины деревьев раскачивались на ветру.

Тол ткнул Киеу стволом в подбородок:

– Твое оружие, – он старался перекричать шум бури, – отдай мне свое оружие.

Словно во сне, Киеу расстегнул кобуру на левом бедре и вынул пистолет.

Апсара танцевала, отправляя таким образом послание богам. Порою на ней был национальный костюм, порою она кружилась в танце совершенно голая, тело ее было умащено благовониями и блестело – языки огня в жаровнях отражались в изгибах бедер, груди поднимались и опускались в такт музыке, она умело управляла своим дыханием. И вот он видел ее, бледное обезглавленное тело, гротескный кривляющийся обрубок, чей танец был грубой пародией на прекрасный и тонкий кхмерский балет.

Киеу била дрожь, волосы прилипли ко лбу, он чувствовал, как капли тяжело бьют в темя, словно иглы, старающиеся добраться до теплого мягкого мозга.

– Поднимайся, – скомандовал Тол. – Ты уже достаточно отдохнул.

Он с силой ударил Киеу по ребрам:

– Подумать только, это же был твой последний отдых в жизни, – и расхохотался. – По крайней мере, в этой жизни.

Киеу встал, в голове его по-прежнему мелькали видения. В одежде, обнаженная, обезглавленная. Любовь, похоть, ужас. Все сейчас смешалось.

– Бери свою поклажу, мит Сок, – приказал Тол.

Киеу шел по палубе, держа головы перед собой, за ним шагал Тол. Они медленно прошли по корме и спустились в обшитый досками маленький док.

Углубившись метров на двадцать в джунгли. Тол велел ему остановиться.

– Это там, мит Сок, – произнес он тоном триумфатора. – Ты один из немногих, кто по достоинству оценит это зрелище, не сомневаюсь.

Киеу равнодушно повернул голову и поглядел, куда показывал грязный палец Тола. В просветах между лианами он увидел людей в коричневой форме со знаками v виде красных звезд. Их было трое. Трое других были в той же форме, что и он, в форме вьетнамской армии!

– Они не сумели спасти своих офицеров, – объяснил Тол, – они не умеют сражаться. – Он снова подтолкнул Киеу: – Неси свою поклажу туда, мит Сок. Мне только что пришла в голову одна мысль, мы с тобой славно повеселимся.

Киеу споткнулся о присыпанный листьями корень и, не удержавшись, упал на колени. Ноша его вывалилась из рук. Он поднял ее и осторожно вытер грязь со щеки Малис.

– Подойди к тем солдатам, – приказал Тол. Дождь уже почти прекратился, но воздух не стал суше: начали парить листья. Тол подошел к Киеу и забрал у него из рук головы. Киеу попытался вцепиться в голову Малис, но Тол изо всех сил ударил его стволом по рукам.

– Отойди туда, – скомандовал Тол.

Он поднял головы, поставил ногу на труп русского военного. Потом быстро нагнулся, сорвал с формы звезду и приколол ее себе на грудь.

– Вот так. А теперь, будь другом, сфотографируй меня... Нет, нет, погоди, – он повернул головы, – я хочу, чтобы эта смотрела в камеру. В конце концов, он был полковником и заслужил сфотографироваться рядом со мной.

Все три головы он держал перед собой, на уровне груди.

– Кроме того, – продолжал Тол, – надо, чтобы его лицо было очень четким, мы используем снимок в пропагандистских целях, – теперь голос его почти звенел. – Подумай как следует, мит Сок, сделав этот снимок, ты послужишь добром делу, делу Черного Сердца.