Константин Райкин,

актер

Я помню его с раннего детства. Он дружил с моими родителями. Всегда веселый, остроумный, очень обаятельный, очаровывающий, праздничный, артистичный, с умным завораживающим голосом… хромой, но невероятно элегантно двигающийся и превративший хромоту чуть ли не в достоинство своей походки. Он всегда естественно и на равных со мной разговаривал — не было сюсюканья и поддавков, столь обычных при общении взрослых с чужими детьми. Я почему-то, будучи еще ребенком, сразу поверил, что ему со мной очень интересно. Он действительно увлеченно со мной беседовал, внимательно слушал, а больше всего мне нравилось, как он хохочет от каких-то моих рассказов и показов. Наши отношения всегда, с моего раннего детства до последнего телефонного разговора, были одинаково сердечными.

Спустя много лет, когда я уже был актером, он любил напоминать мне о моих детских фантазиях. «Помнишь, — говорил он, — как ты показывал соревнования по прыжкам в воду с вышки высотой десять тысяч метров? Как прыгун сначала страшно боится, долго с ужасом смотрит вниз, потом, закрыв глаза, отчаянно бросается и летит. Потом потихоньку привыкает к полету, расслабляется, начинает смотреть по сторонам, летит то боком, то вверх ногами, то как будто развалившись на диване, — в общем, уже совершенно развязно и нагло, потому что судейская бригада сидит гораздо ниже самой воды и до нее еще далеко. И только подлетая к воде, он собирается, вытягивается в струнку и проносится мимо судей в идеальном виде. Я тогда сказал Аркадию: «Ты бы не смог такого придумать. Ты бы смог показать прыжок со стометровой вышки, ну, с пятидесятиметровой, но с вышки в десять тысяч метров тебе бы не пришло в голову».

Он очень поддерживал мою веру в себя. Особенно в начале моего актерского пути, когда я, измученный самоедством, придавленный тяжестью отцовской фамилии, все-таки пытался выжить и так нуждался в поощрении. Думаю, что он всегда понимал, как мне сложно заниматься этой профессией, будучи сыном Райкина.

Он приходил ко мне за кулисы после спектакля и говорил: «Никто в мире не сыграл бы эту роль так, как ты». Мне кажется, он всегда это делал специально, чтобы меня поддержать. Так же как и то, что строил свои отношения со мной подчеркнуто отдельно от отношений с моим отцом. Мы с папой очень любили друг друга и были чрезвычайно близкими людьми, но я навсегда благодарен дяде Зяме за независимую оценку моей личности. Для меня это было необходимо, особенно учитывая его собственный огромный авторитет. А уважение и восхищение, которые он вызывал своим талантом, остроумием, интеллектом, трудно передать словами. Он был интеллектуальным символом времени. Его магический голос, переводивший фильм «Возраст любви», придавал картине едва ли не большее обаяние, чем сама Лолита Торрес, исполнительница главной роли. А когда он, переводя текст песни героини, запел вместе с ней, это производило на меня неизгладимое впечатление. Кино казалось лучше, чем было без перевода. Вообще, если в фильме звучал голос Гердта — фильм не мог быть пустым.

А его знаменитые фразы, шутки, остроты, каламбуры… Зрителям на своем творческом вечере, сочувствовавшим его хромоте и предложившим ему присесть на стул на сцене, он говорил: «Ничего, ничего… Вы сидите за свои деньги, а я стою — за ваши». Ощупывая у себя чуть появившийся животик: «Комок нервов»… Подпись под очень вежливым посланием негодяю: «Искренне преданный Вами Зиновий Гердт». Встретившись со своим тезкой Зиновием Паперным: «Сколько лет, сколько Зям!»

А знаменитые застолья у него на даче или в московской квартире! За столом собирались Булат Окуджава, Орест Верейский, Александр Твардовский, Петр Тодоровский, Михаил Козаков, Александр Ширвиндт, Валерий Фокин… У Гердтов всегда было очень вкусно, жена дяди Зямы Татьяна Александровна готовила замечательно. Но еда и выпивка — повод. Мне не столько елось и пилось, сколько слушалось и смотрелось. Какая плотная насыщенность таланта, юмора, ума возникала за этим столом! Какие замечательные звучали стихи!

Дядя Зяма совершенно уникально, неповторимо читал стихи. По моему ощущению, он читал Пастернака, Твардовского и Самойлова лучше, чем кто-либо другой. Вообще поэзия была его стихией. Он становился прекрасным, от него нельзя было оторвать глаз. Он говорил мне, что знает наизусть все стихи Пастернака. Рассказывал, что однажды на своем творческом вечере в ленинградском Доме искусств играл с залом в игру, когда ему называли первую строчку из любимого стихотворения Бориса Леонидовича, а он наизусть читал его до конца. И все же не это самое главное и удивительное. Главное — КАК он их читал! Он это делал абсолютно ясно по мысли, без шаманств и подвываний, при этом невероятно личностно и эмоционально. Одновременно высоко и просто.

Кто он был, дядя Зяма Гердт? Конечно, замечательный артист. Уникально одаренный человек. Он олицетворял собой духовную элиту нашего времени, был общепризнанным аристократом духа от актерского цеха. Конкретно для меня он был человеком, который помог мне почувствовать себя полноценной личностью, поверить в собственную творческую состоятельность. При нем я чувствовал себя талантливым.

Я помню наш последний телефонный разговор. Я уже знал, что он очень болен, но счел необходимым пригласить его на вечер нашего театра, посвященный памяти отца. Его 85-летию. Он быстро, как-то вскользь поблагодарил и сразу стал говорить мне необыкновенно ласковые, нежные слова про меня, мой театр, мои роли. Я слышал, что физически говорить ему трудно, но говорил он как-то внутренне покойно, светло и возвышенно. С незабываемой добротой. Тогда я понял, что он со мной прощается.

Владимир Конкин,

актер

Когда я учился классе в пятом-шестом, мы с папой и мамой, приезжая в Москву, частенько захаживали в Театр кукол. «Необыкновенный концерт» я смотрел, наверное, раз семь! Тогда и заметил удивительного человека, который, выходя на поклон, чуть-чуть возвышался над ширмой. С грустной, иронической, добродушной улыбкой и печальными, как у спаниеля, глазами. Мы встретились в Одессе на фильме «Место встречи изменить нельзя», где Зиновий Ефимович сыграл небольшую роль моего соседа. Я рассказал ему о том, как, будучи ребенком, смотрел «Необыкновенный концерт», и был поражен: он чуть не расплакался!

Зиновий Ефимович никогда не ранил своими шутками, не шутил обидно, не трунил над внешностью — это было не в его характере. Людям, которые пытаются публично «юморить», стоило бы поучиться такту, деликатности и истинному юмору, каким владел Зиновий Гердт.

Однажды он меня подвозил. Одновременно вел машину и умудрялся быть внимательным и ко мне, и к двум дамам, сидевшим на заднем сиденье. Удивительно деликатный был человек! Для меня он всегда оставался воплощением актерского и человеческого достоинства. При том что он был покалечен на фронте и пребывал на положении инвалида…

Елена Коренева,

актриса

В 1982 году я вышла замуж и собиралась ехать к мужу в Америку. Естественно, официальное общественное мнение было против меня. Поэтому, сидя в Москве в ожидании визы, я чувствовала себя одиноко. И однажды возле Тишинского рынка встретила Зиновия Ефимовича. Я поздоровалась и побежала дальше, понимая, что он вряд ли захочет со мной разговаривать. А он остановил меня, хлопнул по плечу и воскликнул: «Ну что? Какое приключение в жизни, а? Вот здорово!»

Николай Бурляев,

актер

Всего один раз Бог дал мне радость партнерства с Зиновием Ефимовичем. Это случилось на фильме «Военно-полевой роман». Он был занят всего в трех сценах, но эти три дня съемок прошли под знаком Гердта. А незадолго до ухода из жизни он подарил мне фото и написал: «Мы нашли друг друга. Не оброните меня, а я-то вас уж точно не оброню!»