Была объявлена десятиминутная готовность к старту. Председатель Государственной комиссии поинтересовался моим самочувствием.

— Чувствую себя прекрасно, — ответил я и поблагодарил за внимание, всем своим существом ожидая того, что произойдёт со мной в ближайшие минуты.

Время отсчитывало последние секунды. Ровно в девять часов по московскому времени была подана команда:

— Подъём!

Охваченный ещё никогда не испытанным счастьем, я ответил так же кратко:

— Есть подъём!

В тот же момент я почувствовал, как миллионы лошадиных сил, заключённые в мощные двигатели ракеты-носителя, вступили в единоборство с силами земного притяжения.

— Пошла, родная! — невольно вырвалось у меня.

Ракета оторвалась от стартового устройства и на какое-то мгновение задержалась, словно преодолевая сильный порыв ветра. В кабину донёсся грохочущий рокот, ракету затрясло мелкой дрожью, и всё тело моё придавила невероятная тяжесть. Начали расти перегрузки, и я подумал, как хорошо, что мы, космонавты, много и упорно тренировались на центрифугах и вибростендах, что наши организмы приучены ко всем особенностям космического полёта.

Шум двигателей, вибрацию, все возрастающие перегрузки на участке выведения корабля на орбиту я перенёс хорошо, не ощущая ни головокружения, ни тошноты; и сознание, и зрение, и слух были такими же, как на Земле. С первых же секунд движения ракеты я начал работать: следил за приборами, поддерживал двухстороннюю радиосвязь с командным пунктом, через иллюминаторы наблюдал за удаляющейся Землёй. Горизонт всё время расширялся, в поле зрения возникали и ширились земные дали, залитые ярким солнечным светом. Это было во много раз грандиознее тех ландшафтов, которые раньше открывались взору под крылом реактивного самолёта.

Я чувствовал отделение каждой ступени ракеты, уносившей корабль всё выше и выше к расчётной орбите. Хронометр подсказывал, что «Восток-2» вот-вот выйдет на неё. В этот момент должно было возникнуть состояние невесомости, и я приготовился к нему. Но оно возникло плавно, само собой, после отделения последней ступени ракеты. Первое впечатление было несколько странным — будто я перевернулся и лечу вверх ногами. Но через несколько секунд это прошло, и я понял, что корабль вышел на орбиту. Это же показали приборы и по радио подтвердили учёные, наблюдавшие с Земли за движением «Востока-2». Они сообщили по радио параметры орбиты: перигей — 178 километров, апогей — 257 километров, угол наклона к экватору — 64 градуса 56 минут. Я находился на орбите, где не было ни дождя, ни снега, ни гроз — ничего, кроме пустоты. Теперь можно было приступить к выполнению заданной программы на весь полёт.

Основными задачами рейса «Востока-2» были исследования влияния на человеческий организм длительного полёта по орбите и последующего спуска на Землю; исследования работоспособности человека при длительном пребывании в условиях невесомости. Были ещё и другие задания, но все они являлись производными от этих двух основных. За сутки полёта для каждого из семнадцати витков вокруг планеты был составлен свой строгий график работ, которые должен был выполнить космонавт. Всё было расписано по минутам: когда вести радиопереговоры с Землёй, когда брать в свои руки управление кораблём, когда есть и пить, когда спать и просыпаться.

В иллюминаторы светило яркое, нестерпимое для глаз солнце, и я, экономя батареи, выключил освещение. Но вскоре лампочки пришлось зажечь — «Восток-2» вошёл в тень Земли, и его обступила тёмная, непроглядная ночь. На чёрном бархате неба, как алмазы, светились крупные холодные звёзды. Глядя на них, нельзя было не вспомнить стихи Лермонтова:

Через час полёта, прорезая тёмную-претёмную ночь, я, как и было намечено планом работ, включил ручное управление кораблём. Признаться, это было сделано не без внутреннего волнения: ведь ещё ни один человек в мире не заставлял повиноваться своей воле космический корабль. «Подчинится ли он движениям моих рук?» — подумал я и решительно положил руку на пульт управления. «Восток-2» выполнил мои желания, и я вёл его с тем же спокойствием, с каким водил на Земле автомашину и в небе управлял реактивным самолётом. Управлять космическим кораблём оказалось легко. Его можно было ориентировать в любом заданном положении и в любой момент направить куда надо. Держа ладонь на ручке управления, я чувствовал себя капитаном чудесного корабля. Я не ощущал особого напряжения, вернее, не чувствовал никакого напряжения. Всё было привычно, как в самолёте.

Близился момент выхода из тени Земли. Он наступал стремительно. Второй рассвет в этот день для меня начался с того, что на горизонте я увидел ярко-оранжевую полосу, над которой стали возникать все цвета радуги. Небо было таким, словно я глядел на него через хрустальную призму. И вот уже солнечные лучи ворвались сквозь иллюминаторы в кабину. После непроглядной ночи снова наступил светлый, солнечный день. Я с интересом следил за Землёй, видел крупные реки и горы, по окраске различал вспаханные и несжатые поля. Хорошо были видны облака. Их можно было отличить от снега по синим теням, отбрасываемым на Землю. На горизонте Земля была окружена бледно-голубым ореолом.

Глобус на приборной доске, вращение которого совпадало с движением корабля, показал, что «Восток-2» уже сделал первый виток вокруг Земли. Это же подтвердили и бортовые часы. То, что сделал 12 апреля Юрий Гагарин, было достигнуто, а «Восток-2» продолжал свой полёт.

В 10 часов 38 минут по московскому времени, пролетая над территорией Советского Союза, я доложил по радио Центральному Комитету КПСС, Советскому правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущёву:

— Полёт советского космического корабля «Восток-2» проходит успешно. Все системы корабля функционируют нормально. Самочувствие хорошее…

Вскоре в космос пришла ответная радиограмма от Н. С. Хрущёва, и я услышал, как забилось моё сердце. В ней Никита Сергеевич говорил о том, что все советские люди бесконечно рады моему успешному полёту. Он сердечно поздравил меня и ждал моего возвращения на Землю. Тёплые, отеческие слова Н. С. Хрущёва вселили в меня ещё большую уверенность, придали новые силы, и, как потом говорили врачи, следившие с Земли за состоянием моего организма, после этой радиограммы и пульс и дыхание стали у меня чище, спокойнее.

На втором витке, пролетая над африканским материком, я передал привет народам Африки, борющимся против колониализма.

Все континенты земного шара при наблюдении из космоса отличаются друг от друга не только своими очертаниями, но и красками. Основной цвет Африки — жёлтый с вкрапленными в неё тёмно-зелёными пятнами джунглей. Поверхность её похожа на пятнистую шкуру леопарда. Пролетая над африканским континентом, я сразу узнал пустыню Сахару — сплошной океан золотисто-коричневых песков, без всяких признаков жизни.

В детстве мне приходилось читать о путешественнике Давиде Ливингстоне, который одним из первых описал флору и фауну этого загадочного края, рассказал о жизни населяющих его племён и народов. Читал я, конечно, и богато иллюстрированные авторскими фотографиями книги чешских путешественников Иржи Ганзелки и Мирослава Зикмунда «Африка грёз и действительности». Интересные, полезные книги.

Не мог я не вспомнить и повесть, которая произвела на меня в школьные годы большое впечатление, «Капитан Сорви-голова» — об освободительной войне буров против английских колонизаторов. И события наших дней, происходящие в Африке, встали в памяти. Один за другим африканские народы сбрасывают цепи векового рабства, становятся на путь новой жизни. Пески Африки обильно политы кровью алжирских патриотов — борцов за свободу и независимость своей страны. Где-то здесь, среди сыпучих барханов, французские империалисты испытывают свои атомные бомбы, отравляя воздух планеты ядом стронция.