Отважно действовали в ночном бою наши зенитные пулеметчики. Их огонь мешал противнику вести прицельное бомбометание, пикировать на охраняемые объекты. Один из бомбардировщиков, особенно настойчиво пытавшийся атаковать Белорусский вокзал, был сбит меткими очередями пулеметчиков.

Хочется сказать доброе слово и о прожектористах. Умело отыскивая в ночном небе цели, они брали их в лучи и не выпускали до тех пор, пока истребители не заканчивали атаку. В ту ночь немало боев наши летчики провели в световых прожекторных полях, а зенитчики обстреляли несколько бомбардировщиков во взаимодействии с прожектористами, действовавшими в черте города. Здесь расчетам вести боевую работу было нелегко. Прожекторы, установленные на крышах домов, привлекали внимание вражеских летчиков, и они стремились уничтожить их.

[54]

Так было, например, с расчетом, который возглавлял старший сержант Э. Ц. Левин. Экипаж бомбардировщика, взятого прожектористами в луч, решил сам расправиться с ними. Пикируя вдоль луча, немецкий летчик обстрелял позицию из пулемета. Но бойцы ни на секунду не отклонили луча. Ослепленный фашист не смог вывести машину из пике и врезался в землю.

^{Расчет прожектора во время боевой работы}

Командование корпуса, анализируя итоги боевой работы, с удовлетворением отметило, что зенитные артиллерийские полки, дислоцировавшиеся на самых ответственных направлениях — юго-западном, южном и северо-западном, отлично справились со своей задачей.

Юго-западные рубежи московского неба прикрывал 193-й зенитный артиллерийский полк, имевший богатые боевые традиции. Командовал им опытный зенитчик майор М. Г. Кикнадзе.

Оборона воздушных подступов к Москве на юге была поручена подразделениям 329-го зенитного артиллерийского полка, возглавляемого полковником Е. М. Серединым. В предвоенные годы воины этого полка, как правило, показывали высокие образцы боевой подготовки. Успешно действовали они и при отражении первого налета.

На северо-западе сражался 251-й зенитный артиллерийский полк, также славившийся высокой выучкой своих подразделений. Командовал им майор Е. А. Райнин, впоследствии ставший генерал-майором артиллерии.

Прекрасно проявили себя и командиры других частей, выполнявших в ходе боя в ночь на 22 июля наиболее ответственные задачи. Это командир 1-го полка ВНОС полковник Н. М. Васильев, командир 1-го зенитного пулеметного полка полковник И. Н. Абросичкин, командир 1-го прожекторного полка майор И. Е. Волков. Немалый труд, затраченный ими на обучение подчиненных в предвоенные годы и в первые дни войны, вполне оправдал себя.

Огромную роль в сколачивании подразделений, обучении и воспитании личного состава сыграли также комиссары этих частей, начальники штабов, весь командный и политический состав, актив партийных и комсомольских организаций, многие бойцы и младшие командиры.

Отдавая распоряжение о готовности истребителей к перехвату разведчиков противника, я ни на минуту не

[55]

сомневался, что немецко-фашистскому командованию захочется узнать результаты первого налета. Вскоре под Москвой, действительно, появились специальные самолеты для аэрофотосъемок. Но приблизиться к столице не удалось ни одному из них. Пришлось Геббельсу и его пропагандистам придумывать версию о том, что Москва горит и по ее улицам невозможно проехать — так велики разрушения.

А как было на самом деле? Действительно, в Москве. возникло несколько очагов пожара, и довольно сильных. Сгорели деревянные бараки на одной из окраин, железнодорожный эшелон с горючим, стоявший на запасных путях около Белорусского вокзала. Вражескими бомбами было разрушено несколько домов. Обо всем этом я доложил И. В. Сталину и членам правительства сразу после окончания налета.

Как только был объявлен отбой тревоги, члены Государственного Комитета Обороны, находившиеся в бомбоубежище, поднялись в особняк, где мы еще так недавно проводили игру на картах. Вскоре последовал телефонный звонок: Громадина и меня вызывали на доклад.

Входили мы в уже знакомую комнату не без волнения. Противовоздушная оборона выполнила свою задачу, люди сделали все, что могли, и даже больше того. Но несколько самолетов все же прорвались к Москве. Городу нанесен некоторый ущерб. Как расценят это члены Государственного Комитета Обороны?

В первые дни войны мне не раз приходилось слышать предупреждения: «Смотрите, товарищ Журавлев, если хоть одна бомба упадет на Москву, не сносить вам головы». Понятно, мне вовсе не улыбалась перспектива лишиться головы, хотя бы и в фигуральном смысле. Тем не менее решил докладывать все без прикрас.

Сообщил, что в налете участвовало в общей сложности более двухсот вражеских бомбардировщиков, а к городу удалось прорваться лишь одиночным самолетам. Перечислил, какие разрушения вызвали бомбовые удары противника. Подчеркнул, что коммунальному хозяйству города ущерб не причинен, и в связи с этим отметил заслуги воинов всех родов войск 1-го корпуса ПВО и 6-го истребительного авиационного корпуса.

Меня слушали молча, не перебивая. Я видел, что А. С. Щербаков, присевший у края стола, быстро запи-

[56]

сывал приводимые мной данные. (Позже стало известно, что он готовил проект приказа, подводящего итоги отражения первого налета.)

— Количество уничтоженных вражеских самолетов уточняется, — заключил я, — но, по предварительным данным, противник потерял не менее двадцати бомбардировщиков.

Когда я закончил, Сталин сказал:

— Ну что же, хорошо. Двадцать самолетов — это десять процентов от числа участвовавших в налете. Для ночного времени — нормально. Нужно иметь в виду, что еще значительная часть немецких бомбардировщиков получила серьезные повреждения. Мне сейчас звонил маршал Тимошенко. Сказал, что наблюдал за самолетами противника, идущими от Москвы. Некоторые из них горят и падают за линией фронта.

Нас с Громадиным отпустили, и я решил проехать по городу, посмотреть, как выглядит столица после тревожной, полной волнений ночи.

На улицах уже было людно. Из убежищ и станций метро возвращались москвичи. Сердце сжималось при виде стариков и женщин, медленно двигавшихся с сонными ребятишками на руках, с узлами и рюкзаками за плечами.

Под колесами машин похрустывало битое оконное стекло. Да, окна многих московских домов пострадали довольно серьезно. И не только от взрывов вражеских фугасных бомб. В ряде случаев они лопались от резкой воздушной волны, которая возникала при стрельбе расположенных неподалеку зенитных орудий. Впоследствии именно по этой причине нам пришлось перенести огневые позиции некоторых зенитных батарей подальше от домов — на пустыри, в парки и на стадионы.

В целом же вид утренней Москвы подействовал успокаивающе. Отдельные, незначительные разрушения были неизбежны при таком массированном налете. Но главное — дух москвичей не был сломлен. Рабочие спешили на смену. Они были деловиты и спокойны. В городе открылись магазины, стал работать транспорт. Нет, Гитлер явно переоценил возможности своей авиации. Ей не удалось вызвать панику и уныние среди населения нашей столицы.

Огромную роль в защите людей сыграло метро. Московский метрополитен работал во время войны беспере-

[57]

бойно, как и в мирные дни. Его тоннели были не только транспортными магистралями, но и отличными бомбоубежищами. Иногда во время воздушных тревог на станциях метро укрывалось до 800 тыс. москвичей.

К сожалению, все усилия противовоздушной обороны не могли предотвратить прорыва в воздушное пространство Москвы некоторого числа вражеских самолетов. Нас интересовал вопрос: как действовали экипажи фашистских бомбардировщиков, которым удавалось прорваться сквозь стену заградительного зенитного огня? Искали ли они наиболее важные цели: административные здания, промышленные предприятия, военные объекты? Ведь многие из них были отмечены на картах, которые мы неоднократно находили на борту сбитых самолетов.