[42]

вал генерал Герасимов), ваши операторы наносили на карты обстановку, а я и генерал Климов оценивали ее, принимали необходимые, по нашему мнению, решения и отдавали условно обозначенным войскам соответствующие распоряжения.

Нужно сказать, что авторы разработки создали достаточно сложную обстановку. Согласно их данным, воздушный противник пытался прорваться к Москве тремя большими группами, эшелонированными по высоте и времени. Мне с Климовым пришлось здорово потрудиться, организуя отражение настойчивых атак врага. В пылу работы я незаметно для себя обрел уверенность и перестал волноваться. Видимо, тут мне помог опыт, полученный на фронтах гражданской войны, привычка в любых условиях не терять самообладания.

Пока мы «воевали», И. В. Сталин медленно прохаживался по комнате, наблюдая за тем, как складывается обстановка на наших картах. Когда программа игры была исчерпана, Верховный Главнокомандующий ограничился лишь несколькими замечаниями. Коротко подвел итоги начальник Генерального штаба Г. К. Жуков. Из его слов было ясно, что в основном мы со своей задачей справились.

Затем нам разрешили свернуть карты, и И. В. Сталин сказал:

— Завтра вы нам покажете отражение ночного налета.

Однако второй игре на картах не суждено было состояться ни на следующий день, ни позже. Всего через несколько часов нам пришлось отражать налет на столицу не условного, а вполне реального противника.

Тот факт, что Государственный Комитет Обороны нашел возможность заняться проверкой готовности противовоздушной обороны Москвы, весьма характерен. Руководители партии и правительства придавали огромное значение защите столицы. По всей вероятности, они располагали данными о готовящихся массированных налетах авиации противника на Москву и решили лично убедиться, как готова столица к отражению этих ударов.

Возвратившись к себе на командный пункт, я снова и снова восстанавливал в памяти детали только что проведенной игры. Наверняка не все мы делали правильно. Были, видимо, и недостаточно обоснованные выводы, и не лучшие тактические решения, и просто ошибки. «Ну

[43]

что ж, — успокаивал я себя, — давно ли ты познакомился с новыми для тебя родами войск? Всего два месяца прошло, как принял командование корпусом. К тому же, самое главное — не ошибаться в бою, когда от твоих решений будет зависеть жизнь десятков тысяч людей».

После пережитого волнения я чувствовал себя таким уставшим, будто целый день таскал тяжелые мешки. Познакомившись с обстановкой и отдав необходимые распоряжения, решил подняться к себе и немного отдохнуть. Моя квартира в то время находилась здесь же, в здании штаба корпуса.

Дверь открыла Полина Захаровна — неизменный спутник моей жизни еще с далеких дней гражданской войны. Она без слов поняла мое душевное состояние и, верная своей привычке не докучать расспросами, захлопотала у стола. Но отдыхать долго не пришлось. Зазвонил телефон.

— Товарищ генерал, идут... — послышался в трубке взволнованный голос полковника Н. Ф. Курьянова.

— Кто идет? Говорите толком, — переспросил я, но тут же все понял: налет вражеской авиации.

— В границах нашей зоны появились неприятельские самолеты, — торопливо докладывал начальник оперативного отдела.

— Тщательно наносите обстановку, сейчас буду на КП.

Лифт быстро опустил меня в подземный коридор. И вот уже просторная комната оперативной группы. Даже при беглом взгляде на планшет воздушной обстановки можно было убедиться — противник держит курс на Москву. Первые донесения постов ВНОС уже давали представление о высоте, направлении полета и количестве самолетов врага.

— Частям корпуса положение номер один! — распорядился я. Было 22 часа 5 минут 21 июля 1941 года.

По многочисленным линиям связи, по радио к артиллеристам, пулеметчикам, прожектористам, аэростатчикам, вносовцам, на аэродромы истребительной авиации полетела команда: «Привести в полную боевую готовность технику, нести около нее дежурство, усилить наблюдение за воздухом». Повсюду на позициях по этой команде началась работа, зарокотали двигатели машин. В считанные минуты вся система противовоздушной обороны столицы была изготовлена к бою.

[44] 

Еще перед войной было установлено, что в случае налета вражеской авиации на Москву решение об объявлении воздушной тревоги принимает начальник ПВО города.

Но в ночь первого налета мне не пришлось самому решать этот вопрос. После того как мы доложили обстановку Верховному Командованию, последовал приказ:

— Объявить городу тревогу!

И вот в 22 часа 25 минут в репродукторах впервые послышалось:

— Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!

Нам предстояло держать первый боевой экзамен и не допустить ошибок, ибо каждая наша ошибка — это раны, нанесенные Москве, это — смерть десятков людей, это — невосполнимые потери национальных культурных ценностей.

У нас еще было время, чтобы подготовить к бою зенитную артиллерию и другие средства, находившиеся в черте города и на его окраинах. Но наблюдательные посты ВНОС, летчики-истребители, прожектористы в световых полях уже приступили к делу.

На командный пункт поступали все новые и новые данные о действиях противника и нашей авиации. Воздушная обстановка на штабных картах и светоплане выглядела уже довольно пестро. Однако главное выделялось очень рельефно: вражеские бомбардировщики шли курсом на Москву.

[45]

Мне нелегко сейчас восстановить в памяти все подробности той ночи. Конечно, все мы были взволнованы, напряжены. Я ощущал биение жилки на виске, но старался держаться уверенно и спокойно.

Почувствовав какое-то движение среди присутствовавших в помещении, оглянулся. Мимо нашей двери по коридору прошли И. В. Сталин и члены правительства. Их сопровождал М. С. Громадин. А. С. Щербаков зашел в наш зал и находился там, пока продолжался налет. За все время он ни одним словом не отвлек нас от боевой работы.

Первые сообщения от постов ВНОС мы получили ровно в 22 часа, когда они обнаружили на границах Московской зоны противовоздушной обороны одиночные вражеские бомбардировщики, шедшие с трех направлений: северо-западного, западного и юго-западного. За ними с интервалами в 10 минут шли четыре группы самолетов. В общей сложности в воздухе было до 70 бомбардировщиков. Они летели на высоте 2—3 тыс. метров, стараясь строго выдерживать направление вдоль шоссе и железных дорог, идущих к Москве.

Тот факт, что командование немецких ВВС предприняло налет на сравнительно малой высоте, весьма характерен. Фашистские летчики в первый месяц войны, действуя против наших войск и мирного населения ближнего тыла, привыкли к безнаказанности. Подобный опыт ведения войны был у них и в Западной Европе. Однако на этот раз они просчитались.

На пути немецких самолетов в небо то и дело поднимались лучи прожекторов, и сразу же их атаковали наши истребители. Некоторым бомбардировщикам приходилось преждевременно освобождаться от своего смертоносного груза и ложиться на обратный курс. Но многие из них продолжали идти вперед, отстреливаясь от наседавших истребителей.

К зоне действия зенитной артиллерии вся эта армада подходила уже далеко не такими стройными рядами, как вначале. А когда бомбардировщиков встретила стена разрывов, они начали метаться, отыскивая «просвет» в завесах зенитного огня. Но ни одному из них так и не удалось прорваться к городу.

Однако за первым эшелоном шла вторая волна самолетов, затем — третья и четвертая. Последовательны-