…В унисон называем Айдынлыг ребеночком. Пока чищу уши, Зейнеп расчесывает светло-коричневую шерсть фиолетовой щеткой. Поет колыбельную. «…складно песню напевает, да негромкая она, только Босфору и слышна…» Глаза Айдынлыг медленно закрываются, урчание утихает. Через минуту переходит в храп. Зейнеп умиляется, наклоняется к сонной мордочке. Нежно целует в мокрочерный пятачок. «Интересно, твоего вдохновения хватит на колыбельные для наших детей?» Улыбается уголками губ. «Понадобится – к тому времени напишу целую книгу…»

Будучи в Баку, вижу Айдынлыг во сне. В отражении зеркал царства Морфея Айдынлыг убегает от меня. Трусит в сторону набережной, запрыгивает на пыхтящий кораблик, отплывающий от берега. Замираю на пристани, кричу «Ко мне!», молю Босфор вернуть надежду… Просыпаюсь в замешательстве. Часы тикают на тумбочке. 6:34. Ага, через полчаса по турецкому времени Нилюфер пойдет выгуливать красавицу. Значит, успею позвонить. Набираю номер. Хрипение, позывные гудки. Тетушка поднимает трубку бодрым голосом. На фоне шумит овощерезка «Мулинекс». Видимо, для Айдынлыг крошит сельдерей с огурцом, яблоком, капустой. «Сынок, как раз готовила для Айды овощной салат. Добавлю его в говяжий фарш… Не волнуйся, все хорошо. Она послушная девочка. Передать трубку? Айда ко мне, папа звонит». Слышу лай, трубку жадно обнюхивают. «Малышка, привет, это я… Не скучай… скоро… вер… р-р-нусь…» С трудом произношу слова – комок в горле. Глаза намокли. На том конце провода скулеж. «Не плачь, сладкая». Айдынлыг успокаивается. Спустя десяток секунд оптимистично лает. «Сынок, не переживай за Айду. Зейнеп каждый вечер приходит, вместе гуляем… Погода хорошая, весна… В Баку, слышала, пока холодно?..»

…Айдынлыг – фанатка зимы. Стамбул в снегу – настоящий праздник для нее. Носится по набережной, рассматривает темные отпечатки лап на белоснежном «ковре». Заигрывает с малышней, играющей в снежки. Если Зейнеп рядом, то Айдынлыг тянет любимую за пальто в сторону девственных сугробов, мол, давай поваляемся на снегу. Уверена – отказа не будет. Зейнеп с детским азартом бегает наперегонки с Айдынлыг, умывает «снежную королеву» пушистым снегом. Предпочитаю держаться в стороне. Не люблю снег. Осень – моя пора. Отдыхаю на скамейке, наблюдая за продрогшими чайками. Они в панике. В южный город пришла зима…

…Утренний Стамбул вдохновляет на подвиги. Переполняешься энергией прибоя. Кругом умиротворенность, непоколебимость. Утром в городе души воздух с привкусом морской соли. Поры страстно впитывают флюиды рассвета… Окунаюсь в теплоту редакции раньше всех. За час до прибытия коллег. Привожу себя в порядок в уборной. Умываюсь прохладной водой. Пропитываю одноразовыми салфетками капли на лице. Куски бумаги смягчаются, разрываются под тяжестью мокрых пальцев…

…Встречаю их каждое утро. Две хранительницы утреннего покоя редакции. Они подстраиваются под настроение этого архитектурного здания в центре Стамбула. Сметают пыль голубой пушистой щеткой, пылесосят напольные ковры. Протирают мебель, собирают со столов конфетные фантики. Самые оригинальные девочка складывает в отвисший карман зеленого передника. Предварительно тщательно разглаживает. Тонкие пальчики становятся бордовыми от краски. Быстро вытирает об себя. Упаси аллах мама заметит. Мало того – побьет, так еще фантики сожжет. Она прячет обертки в коробке под кроватью. Перед сном, пока горит свет, изучает их. Фантики для нее – сказочные страницы. С феями, русалками, принцессами. До сих пор верит в сказки, хотя ей давно двенадцать. Как слышит приближающиеся шаги матери, напоследок внюхивается в кофейно-карамельный аромат оберток. После чего быстро запихивает бумажки обратно в коробку…

…Сана и ее дочь Ане. Темнокожая женщина с густыми бровями. Крупные черты лица. Восхитительные руки – тонкая кисть, шелковистая кожа. Физический труд не испортил природной красоты. Такое ощущение, будто Сана все дни проводит у маникюрщицы. Выдают отросшие, местами потрескавшиеся кутикулы – косметического увлажнения в помине не видели. У Ане мамины черты. Правда, грубости в контурах лица нет. Губы обветренные. На подбородке черная родинка. Не посещает школу. Читать, писать научила мать. Ане любознательна. Замечает на столе нашего редактора рубрики «Книжные истории» издания с блестящими обложками. Пытается прочесть. По слогам. Запинаясь. Если замечает мое внимание, отбегает, прячется за матерью. Прижимает к груди лысую куклу без одежды…

Они курдянки. Категория людей, живущая в Турции, но мечтающая о Курдистане. О Курдистане на территории Турции. Курды – маги прошлого. «Великого прошлого и грядущего великого будущего». Верят в возрождение Курдистана, где им не придется быть на «вторых ролях»… Как бы в Турции ни отрицали присутствие проблемы национальных меньшинств, она есть. Проблема затаилась за умелыми декорациями турецкого народа – вежливостью, улыбчивостью, человеколюбием. За красиво оформленной сценой пылится реквизит негативного отношения к некоторым нациям.

К грекам, курдам, например. Однако ни один турок не продемонстрирует неприятия. В худшем случае выберет нейтральную позицию. Такое спокойствие будет длиться, пока не заденут гордость турка. Стоит сему произойти, он шагнет на тропу войны… Сегодня коренные турки относятся к курдам, как русские к чеченцам. Безусловно, есть исключения. Молодое поколение спокойнее реагирует на национальные различия. Турки дружат с курдами, иногда вступают в браки.

…Сана молчаливая. Пока готовлюсь к новому дню, опустив глаза, выполняет работу. В первое время решил – женщина немая. Убедился в обратном в холодный зимний день прошлого года. Помню, как, забежав в редакцию, включил диспенсер, дожидаясь, пока согреется вода. Собирался заварить апельсиновый чай. Спустя пятнадцать минут, почитывая свежий интернет-номер «Sun», наслаждался напитком с овсяными печеньями. Тем временем Сана с Ане прибирались в комнате шефа. Слышал, как Ане стучит пальчиком по стеклу аквариума, разгоняя сонных рыб с оранжевой чешуей. Вдруг девочка вбежала в зал, направилась в сторону моего стола. Около него лежал пылесос. Ане явно спешила выполнить задание матери, чтобы поскорее вернуться к плавающим подружкам. В спешке схватив пылесос, неожиданно задевает металлической трубой край моего стола. Встряска. Через мгновение кружка оказывается на ковре. Ане охнула, застыла, прижав кулачки к щекам. На звук выбежала Сана. Увидев картину, не на шутку перепугалась. Громко извиняясь, шлепнула дочь по плечу. Из глаз Ане брызнули слезы. Плача, убежала в сторону выхода…

Успокаиваю женщину, призывая не трогать дочь. «Моя вина, неосторожно взмахнул рукой…» Сана падает на колени, оттирает тряпкой пятно. Извиняется, просит не говорить о случившемся руководству. Разозлился. Хватаю Сану за плечи, поднимаю на ноги. Прошу вернуться в комнату редактора, продолжить уборку: «Не волнуйтесь, приберу…» От нее пахнет чистящими средствами. Опускает глаза, убегает в кабинет шефа. Стало жутко неудобно. Чай так и не выпил. Хватаю куртку, иду к Босфору. По дороге задаю себе вопрос: «Почему люди живут по-разному?..» С того дня стена безмолвия между мной и Саной стала рушиться…

…После каждого произнесенного слова сжимает зубами нижнюю губу. Не смотрит в глаза. Куда-то вниз, в темень неизвестного колодца. Не связано с желанием спрятать лживость в глазах. Податливость перед мужчиной – мусульманская ментальность. Признается, что дочь – последняя надежда в жизни. Не желает Ане своей судьбы. Обыденной, замкнутой. «Мечтаю, чтобы получила образование. Стала врачом, ветеринаром. Жаль, нет возможности завести собаку. Муж совершает намаз, брезгает животными. Однажды Ане приютила щенка. Он, подонок, отравил его… Больно». Ругательное «подонок» выговаривает с неистовой ненавистью. Белки глаз краснеют. «Ане стремится к учебе. Покупаю ей книги. День не обедаю, чтобы позволить себе сборник сказок. Читаем в транспорте. Дома нет возможности. Муж бьет, если дома зажигаю свет после девяти вечера…»