— Смотри, как здорово, в окне.

Она повернула голову и сказала:

— Ага.

— А ещё лучше, когда снег, — сказал я. — У нас на севере сейчас снег.

— И ты там был? — спросила она.

— Был.

— Долго?

— Всю жизнь, — сказал я.

— Всю жизнь, — повторила она. — Ну… ещё.

— Что ещё?

— Как там. Расскажи. Если хочешь…

Она сказала «если хочешь».

— Я не люблю, — сказал я. — Об этом.

— Почему? Или не надо…

Но я уже говорил.

Я говорил:

— Видишь ли… там… Там у меня папы не стало. Он погиб. Он геолог был. Я у тётки здесь живу. Я не люблю рассказывать. Я много про те места знаю. Про собак, про охоту, про самолёты, про снег, про всё. Я не хочу никому про это рассказывать. Кому какое дело! Это никого не касается.

Она встала с парты, подошла к доске и вытерла её тряпкой. Потом она подошла ко мне, села рядом, и мы долго молчали.

— Я не люблю ни с кем про это говорить, — сказал я.

— Не надо так, слышишь? — сказала она. — Расскажи ребятам про собак, про охоту, про самолёты, про всё, и про снег, слышишь?

— Не надо, — сказал я. — Я могу тебе. Приходи завтра утром и потом ещё, пока не надоест — я долго могу рассказывать.

— У меня есть жених, — сказала она. — Митя. Он лётчик. Он работает на севере, там, далеко, и я скоро к нему еду. Послезавтра.

— Это хорошо, — сказал я. — Значит, я к тебе не успею привыкнуть. А ты зачем нянечкой работаешь?

— Я не люблю без дела сидеть, целый месяц надо было ждать, пока он мне письмо пришлёт, чтобы я ехала.

— Он не разобьётся, ты не бойся, — сказал я. — Он где?

— В Якутии.

— Они там не бьются, — сказал я. — Что верно, то верно. Уж там-то они точно не бьются.

— Они бьются везде, — сказала она. — Может, и не часто, но везде. Так бывает. Такая работа. Её нужно делать.

— Но уж он-то будет летать, не завалится, — сказал я. — Я знаю. Это точно. Ты только не бойся, — сказал я.

— Спасибо, — сказала она. — Слышишь, ребята идут…

— Да, — сказал я. — Уже светает.

— Я пойду. — Она встала.

— Да-да, — сказал я. — Тебе ведь ещё собираться надо.

— Да. А ты не прячься от них, — сказала она.

— От кого? — спросил я.

Но она уже уходила, а в класс вбегали ребята и девчонки, все орали и пели, а потом скоро зазвенел звонок, и пришла наша Евгения Марковна. Она улыбнулась и стало тихо. Было тихо-тихо в классе и светло, и я вдруг почувствовал, что нос у меня задёргался, а внутри, в горле и в груди что-то защемило, заныло что ли, и сейчас, вот сейчас я засмеюсь и заплачу…

— Дома вы сами должны были прочесть про Северный Ледовитый океан, — сказала Евгения Марковна. — Кто хочет отвечать?

— Я, — сказал я. — Я расскажу.

Ни за что вам не угадать, какие звери жили у нас с братом Павкой в комнате. Думаете, кошки там или щенки? Хо-Хо! Два ежа, вот кто у нас жили, два ежа, черепаха Лиза, три белки и попугай. Я уж не говорю о разных рыбах, птицах и белых мышах. Этих было полно. Постоянно в нашей комнате что-нибудь пело, шуршало, пищало и щёлкало. Все говорили, что к нам войти нельзя, но мы с братом Павкой были счастливы. Своих зверей мы кормили и лечили.

— Ты кем будешь, когда совсем вырастешь? — спрашивали мальчишки во дворе.

— Трактористом.

— Ого! Здорово! А ты?

— Как и папа, на завод пойду, слесарем.

— Тоже не худо. Без слесарей какая жизнь. А ты?

— Бухгалтером.

— Кем, кем?? Бухгалтером?!

— Да нет. Я пошутил. Корабли буду строить.

— Молодец, если не врёшь. Строй лучше прежних.

— А я буду учителем физики и рисования.

И только у меня мальчишки ничего не спрашивали. «Этот будет коровьим доктором, — говорили они небрежно, — коровий доктор «номер два». Лечит своих мышей и овец».

— Врёте вы всё, нет у меня овец, — говорил я.

— А какое это имеет значение, — говорили мальчишки.

Они много ещё говорили разной ерунды, но в одном они были правы: и я и мой старший брат Павка — я был «номер два», потому что он был «номер один» — собирались стать ветеринарами, то есть вырасти и стать докторами у животных. Не разводить их, не охотиться, а лечить.

— Учителем физики и рисования нельзя стать одновременно, — как-то сказал я Генке. — А мы с Павкой вырастим и станем ветеринарами.

— Если захочешь, всё можно, — сказал Генка.

— А мы с Павкой, когда вырастим, станем ветеринарами, — повторил я.

— Один уже вырос, — сказал Генка. Худой, длинный и слабый, только всё равно коровьего доктора из него не получилось.

Это тоже была правда. От первого до последнего слова.

Я ещё ничего не рассказал о Павке. Павка был мой старший брат, он был старше меня на целых семь лет. Он собирался стать ветеринаром, закончил десять классов и подал заявление в ветеринарный институт. Он был — Генка не врал — длинный, худой и слабый, и в институт его не приняли. Он получил две тройки на экзаменах. Все мы очень расстроились и стали думать, что делать Павке дальше: то ли идти работать на завод, то ли в зоосад — сторожем, или научным сотрудником, — кем удастся.

Папа сказал, что на завод — пусть парень потрудится своими руками и узнает жизнь.

Мама сказала — в зоосад, поближе к любимому делу.

Я колебался, склоняясь в то же время к тому, что сказала мама.

Пока мы все думали, Павке пришла повестка, что его призывают в армию. И через некоторое время мы узнали, что Павка будет моряком. Не слесарем, не ветеринаром — а моряком.

Папа был доволен, хотя и говорил, что будет скучать, мама плакала, расставаясь с Павкой, и говорила, что будет скучать, но чтобы Павка был всем примером на флоте; я не плакал, глядя на худого, длинного и слабого моего брата Павку, я думал. Я думал, что вот уезжает Павка, будет у него другая жизнь, прощай дорогие животные, и белую мышку Веру, которая чем-то захворала, я буду лечить один.

Павка уехал. Я продолжал учиться в школе, ухаживать за больной мышкой Верой и готовить себя в ветеринары.

Прошло много времени, и вот однажды, в начале лета, утром, когда папа и мама были на работе, а я вколачивал гвоздь в новую клетку для белок, дверь отворилась и вошёл длинный моряк с большим чемоданом в руке. У него были мускулистые руки и широкая грудь.

— Не может быть! — закричал я, а потом добавил: — Что вы хотели? Вам кого?

— Не валяй дурака, — сказал моряк, ставя чемодан на пол, — родного брата на «вы» называть.

— Не может быть! — закричал я от такой неожиданности. — Вы не мой брат, вы другой моряк, вы вообще другой человек с сильными мускулами и широкой грудью! У моего брата не так!

Конечно же, я узнал его, это я так кричал, от восхищения. Все звери зашевелились и запели, потому что они тоже узнали его. Черепаха Лиза, та прямо бежала к нему навстречу.

— Здорово, — сказал моряк и поцеловал меня. — Ну, как дела? Новая клетка? А как зверюшки живут? Я в отпуск приехал.

— Ой, Павка, — сказал я. — Какой ты стал замечательный парень!

— Ну-ну, ладно, — сказал Павка, — пока старики на работе, пойдём гулять, побродим по городу, я соскучился.

И мы пошли. И Генка с нами пошёл. Он сидел во дворе и ничего не делал, так просто, стругал чего-то. От нашего дома на улице Чайковского до самого Невского я всё боялся, что Генка упадёт от удивления. Он всё смотрел на брата и никак не мог поверить. Павка сказал, что он давно не пил газированную воду, что он соскучился, и на каждом углу покупал себе стаканчик газированной воды. Потом мы втроём съели килограмм пломбиру и когда вышли, стояла уже такая жара, что мы решили покататься на лодке. Мы проплыли почти всю Фонтанку и очутились на Неве, поближе к морю, как сказал Павка. Никогда я ещё не плавал на лодке так быстро и красиво. Павка сидел на вёслах, болтал с нами о всякой всячине и грёб совсем без напряжения, будто и не замечал, что у него вёсла в руках.