I

На престоле король восседает

В золотых и багряных шелках.

Седина ему кудри венчает,

А корона блистает в руках.

Сын единственный в залу входит,

Благородной сталью звенит,

Смелый взгляд к королю возводит,

Поклонившись, ему говорит:

«Дай мне силы, отец, на сраженье,

На победу в полях чужих

И даруй мне благословенье

Из родительских рук своих».

Старый рыцарь с улыбкой слабой

Сына–воина благословил,

И огонь незабытой славы

В его взоре угасшем ожил.

«Поезжай и главу великана

Привези на своём седле,

И тогда мой венец державный

На твоём заблестит челе».

«О отец, мне венца не надо,

Не об этом мои мечты.

Мне не надо иной награды —

Был бы мною доволен ты.

Чтоб народ уберечь от расправы,

Чтобы землю спасти от врагов,

Чтоб вернуть нам свободу и славу

Я погибнуть сто раз готов!»

На престоле король дожидался,

Не вставая, пока из окон

Ликования клич не раздался

И отчаянья горестный стон.

И блестела златая корона

На челе его в день торжества,

В час, когда у высокого трона

Великанья легла голова.

А когда с телом сына безгласным

Их оставили слуги вдвоём,

Встал король, как пророк седовласый

В ликовании скорбном своём,

Возложил золотую корону

На холодный, безжизненный лоб:

«Ты не сядешь со мною на троне,

Но в дубовый уляжешься гроб.

Мне не жаль с этим миром проститься,

Над своей мы не властны судьбой.

И сегодня же Смерти–царице

Повинуюсь я вместе с тобой.

Верно, жил я и впрямь не напрасно,

Коль тебе эту жизнь даровал!»

Улыбнулся король безучастно

И ничком подле сына упал.

II

«О прекрасная дева, твой рыцарь пал.

Он погиб, но сразил врага.

И теперь менестрели во все века

Будут песни о нём слагать!»

«Что ж, — промолвила дева, — как видно, я

Получила своё вполне.

Словно радостью жаркой пронзив меня,

Горе грудь обжигает мне.

Он так нежен был, так стыдлив и нем,

Так невинен и чист лицом,

Что я втайне считала его совсем

Желторотым ещё юнцом.

Но теперь по земле буду я ступать,

С гордо поднятой головой,

И страданий моих и слёз не узнать

Ни единой душе живой».

Первые три раза, когда я пел братьям эти песни, они не могли сдержать рыданий. Однако после третьего раза они уже не плакали. Их глаза засияли новым светом, лица стали бледнее и строже, но теперь, когда я пел, на их глазах не блестело ни одной слезинки.

Глава 21

Я подверг опасности жизнь мою.

КНИГА СУДЕЙ

Наконец после долгих трудов и немалых радостей наши доспехи и мечи были готовы. Мы помогли друг другу облачиться в броню и многими ударами, ещё более крепкими и мощными от братской любви, как следует проверили её надёжность. Братья были куда сильнее меня, но ноги у меня были проворнее, чем у них обоих, и эта ловкость (и ещё, пожалуй, природная острота глаза) была моей единственной надеждой на победу. К тому же я постоянно упражнялся в меткости удара — и судя по словам моих товарищей, совсем не зря.

Наконец наступило утро того дня, когда мы решили вызвать великанов на бой и либо одолеть их, либо погибнуть в битве — а может, и то и другое сразу.

Мы решили сражаться пешими, потому что не раз слышали о печальной судьбе тех рыцарей, чьи кони пришли в дикий ужас при одном виде приближающихся исполинов, и вместе с сэром Гавейном полагали, что хотя жеребец и может оказаться неверным своему седоку, земля никогда не предаст пешего воина.

Мы даже не предполагали, что большая часть наших приготовлений окажется бесполезной — по крайней мере, в том деле, для которого они предназначались.

В то роковое утро мы проснулись на рассвете. Весь день накануне мы отдыхали от своих обычных трудов и сейчас чувствовали себя бодрыми и весёлыми. Мы умылись прохладной водой и оделись во всё чистое, как будто готовились к торжественному празднеству. После завтрака я взял старую лютню (найденную мною в башне, починенную и настроенную), и спел те самые две баллады, о которых уже говорил. Напоследок я заиграл ещё одну, прощальную песню:

О, как счастлив тот, кто свой сон земной

Справедливым мечом разбил

И, проснувшись, познал, наконец, покой,

Что в печалях его хранил.

Да, мы умерли, братья! В поникших телах

Наши души, как в латах, лежат,

Только нет уже силы в секирах–руках,

И недвижен победный булат.

Не пугайтесь, о братья, ведь умерли мы,

Обретя вековечный покой.

Да, замолкли сердца, и уснули умы

Под уставшей от битвы землёй.

Но мы жизни отчизне своей отдаём,

Исполняя священный завет,

Чтобы счастьем наполнился каждый дом

В том краю, где нас больше нет.