Когда-то вторые ворота были, но их зачем-то замуровали. Теперь все как положено. Ожила вторая Надвратная башня, появились цепи подвесного моста, натянутые на старый барабан. (Барабана-то я сейчас не видел, но помнил, что он там был.)

Красота! Даже ров, заполненный проточной водой, еще не успел превратиться в сточную яму.

Пахнет свежим деревом. Ворота обиты железом, но не покрашены. («Почему не окрашено? – возмутился во мне экс-комендант, но тут же и успокоился: – Зима. По весне выкрасят».)

На некотором отдалении от стен уже торчали хижины, сооруженные из битого камня и хвороста, слегка обмазанного глиной. Дай срок, вместо сожженного (по моему приказу!) пригорода вырастет новый безобразный поселок или, как говорят в древлянских землях, – «подол». Даже не знаю – отчего у меня такая нелюбовь к слободкам, возникающим вне городских стен? Наверное, из-за въевшихся убеждений, что вокруг крепости должно быть чистое пространство!

Ворота еще не открыты, придется подождать. Ничего страшного. Хоть и январь, но только прохладно, а не холодно. Даже вода не тронута льдом.

К воротам я прибыл первым, но скоро за моей телегой пристроилось еще несколько пейзан, везущих в город всякую снедь – яйца, битую птицу, масло, овощи, торопившиеся занять на торге лучшие места. На меня посматривали завистливо-злобно, но, заприметив пустую телегу – мешок с провизией и барахлишком не в счет, успокаивались.

Давно ли по округе «прошлись» драбанты Фалькенштайна, сжирая на пути все съедобное, как саранча? Казалось – крестьянам и самим есть нечего, а вот нашли какие-то тайники, распотрошили схронки и везут в город припасы, чтобы заработать пфенниг, а то и фартинг с талером. Во время войны и после нее продукты взлетают в цене, а кушать хочется. Пока размышлял, ворота открылись, а руки уже шевелили вожжами, направляя телегу в узкий коридор внутри Надвратной башни.

– Что везешь? – спросил стражник, скользнув взглядом по поясу с ножом. Нож не более фута – не возбраняется.

– На заработки еду, – кивнул я на пустой воз. – Говорят, возчики нужны, камни возить.

– А-а, – кивнул парень, теряя интерес.

Нет товара – нет и пошлины. Брать деньги за въезд в Ульбурге еще не додумались.

Лениво направляя конягу, я неспешно осматривал город. Прошло и всего-то три с половиной месяца, а столько сделано. Вместо разрушенной башни, что погребла под собой воинство герцога, выросла новая. Умелые каменщики сделали ее такой же, как остальные, поэтому она не портила облик старинного города. Вот с битыми из камнеметов витражами хуже – стекольщик старался, но подобрать кусочки, чтобы были неотличимы от прежних, не смог. Композиция, изображавшая не то античного героя, не то храброго рыцаря, выглядела пестрой. Но пройдет с десяток лет, новые стекла поблекнут, покроются пылью. А еще лет через тридцать горожане будут гордиться обновленными витражами, считая их достопримечательностью и символом борьбы за свободу! Может, и мне памятник поставят? Хотя нет, памятник должны поставить господину первому бургомистру, как главному герою, не пожалевшему собственного зятя-предателя!

Рынок за время моего отсутствия никуда не перенесли. И конечно же, на своем месте был и мой друг Жак – старшина нищих и король воров (а может, наоборот?).

– Стой тут! – приказал я коню.

Я не узнал у братцев имя коня, а своей клички так и не придумал. Потому он у меня и был просто «конь». Или – Конь. Без обид. Если бы хотел обидеть, назвал бы так, кем он и был, – мерином.

От «свиты» Жака отделился мальчишка лет двенадцати, подскочил ко мне. Кривляясь, как мартышка, нахально спросил:

– Тебе кто тут кобылу разрешил ставить?

– Не кобылу – а мерина, – снисходительно поправил я. – Пора бы разбираться.

– Да мне без разницы, – плюнул мальчонка сквозь зубы. – Хоть конь, хоть мерин. Взял свою клячу и – исчез отсюда!

– Это еще почему? – полюбопытствовал я, присматриваясь к юнцу. Я-то его узнал, поросенка, а он меня – нет.

– Ты еще спрашивать будешь, пень бородатый? – вызверился мальчишка, старательно копируя кого-то из взрослых бандитов. – Убирайся, а то…

– А то – что? – поинтересовался я.

– А не то руки-ноги выдергают да палки вставят, понял? Или… – сделал мальчишка паузу, – деньги давай!

– Много? – спросил я, делая вид, что лезу за кошельком.

– Давай, сам отсчитаю! – щербато ухмыльнулся сопляк и протянул руку.

– Наглый ты малый, спасу нет! – восхитился я, хватая парнишку за ухо и разворачивая его спиной к себе: – Мигом к хозяину беги и скажи, что ждут его.

Мальчишка пытался возражать, но, получив ускорение под задницу, отлетел от меня шагов на пять. Однако вместо того чтобы бежать к старшим бандитам и жаловаться, развернулся, наклонил голову и попер, как маленький кабанчик…

– У! – зарычал парнишка, пытаясь врезаться головой в мой живот.

– А! – завопил я в тон, отвешивая ему щелбан.

Юнец от неожиданности сел, потер ушибленный лоб. Но не струсил! Вскочил, воинственно выдохнул: «У-А» – и ринулся в новую атаку, пытаясь забодать и залягать меня.

«Смелый!» – восхитился я, сграбастав парня поперек туловища.

Он вырывался, как обезьяна, и дрался, как лев, – плевался, пинался и норовил укусить меня за палец. Не выдержав, я закинул парнишку на телегу и, придерживая его за шею, сказал нежно и проникновенно:

– Ты что, маленький засранец, нюх потерял? Забыл, как по шее получал, а? Разжалую, на хрен, и нашивку заставлю вернуть! Вон, на рукаве у тебя что прицеплено?

Сорванец притих, «переваривая» услышанное, а потом недоверчиво спросил:

– Господин комендант?

– Нет, гусь лапчатый… – усмехнулся я, отпуская одного из своих «летучих» мальчишек. – Что за безобразие? Командира не узнал?

– Вьи-иии, – заверещал мальчонка, кидаясь ко мне на шею. – Господин комендант! Живой!

– Да не ори ты, – усмехнулся я, прижимая нестриженую голову паренька к груди. – Ишь, разорался, будто тебя щекочут!

– Я за народом сбегаю!

– Подожди… – Вспоминая имя мальчишки, ухватил его за край туники, замешкался, но вспомнил: – Яник, постой-ка! Не говори пока, кто приехал. Скажи только – человек с паролем, и все. Не нужно, чтобы обо мне знали. Понял?

Яник, добежав до хозяина, ухватил его за плащ и затанцевал, стараясь говорить и увертываться от удара костылем.

Старина Жак свое дело знал. Яник был «подсечен», прижат к земле и расспрошен-допрошен, после чего Оглобля заковылял ко мне, убыстряя шаг.

Шустрый малец побежал следом, но догнать одноногого «короля» не сумел.

– Живуч ты, господин комендант! – с восхищением сказал старый друг, оборачиваясь по сторонам. И, не заметив ничего подозрительного, крепко меня обнял: – А мы уж думали, что тебя давным-давно волки съели!

– Вот, не доели, как видишь, – ухмыльнулся я, почесывая бороду. – Не то не по зубам я им оказался, не то – побрезговали.

– Да уж, кожа да кости… – критически осмотрел меня Жак. – Волки на кости не бросаются. Придется откармливать, а уж потом и волкам предлагать не стыдно. А уж зарос – не узнать!

Это уж точно. За время отсутствия я потерял фунтов сорок, а то и все пятьдесят ¹ и выглядел как пособие для студентов-медикусов! (Их медицинские факультеты скупают у могильщиков.) Ну были бы кости, как говорят…

Минут через десять мы уже сидели в трактире, в той самой комнатке для особых гостей. Глухонемая служанка, улыбнувшись мне, принялась таскать на стол всякие вкусности – сыр, ветчину, холодные штрудели. И конечно же – квас!

Когда я слегка заморил червяка, Жак, задумчиво прихлебывавший вино, настороженно спросил:

– Что дальше будешь делать? Мстить?

– Мстить… – задумался я. – Мстить, разумеется, буду. Только – чуть позже. Месть – она никуда не уйдет.

– Попозже – это хорошо, – просветлел Жак лицом. – А то я уж испугался. Ухайдакаешь ты Лабстермана, стража разбежится. Какой дурак будет с Артаксом связываться?

– А тебе-то чем плохо? – удивился я. – Простор для твоих парней!