Дрожь предчувствия пробежала по рядам воинов, и с новым жаром они рубили и напирали, чтобы соединиться со своими товарищами. Затем в столпотворении внизу один пеший рыцарь выбросил другого из седла, вскочил на коня и принялся созывать воинов, волной катившихся мимо, но они не останавливались. Он встал в стременах и снял шлем.

Голова с заметными залысинами, блестевшими, словно верхушка шлема, подбритый затылок, тяжелые плечи и выступающий вперед, совсем как у мистера Леру, небольшой животик.

Но эффект был поразительный. Послышались крики и возгласы, масса людей замедлила ход и остановилась.

Что за стыд, подумал мистер Леру, ведь этот военачальник даже не упомянут в поэме. Может быть, Дреориг сумеет потом найти писцов в Винчестере, чтобы вставить этот образ в текст. Или мистер Леру упомянет об этом в своей монографии.

Тем временем военачальник построил своих людей плотными рядами и вновь повел их на сбивших строй саксов. Те хотели снова взобраться на холм, но вождь викингов, казалось, успевал повсюду, кричал, наносил удары, и за несколько минут последние воины саксов исчезли среди всадников и клубов пыли. Мистер Леру покачал головой. Даже ему была заметна разница между закаленными в битвах викингами и неопытными ополченцами саксов.

Снова трубы, снова стремительное наступление конницы вверх по холму, снова внутри все сжимается, а ноги дрожат, снова звон и стук, пыль, крики и стоны. Так и идет час за часом, линия боя смещается то вперед, то назад. Мистер Леру ощущал, как устала спина. Он боялся, что время образовало петлю, что битва будет длиться вечно, Вульф воскреснет и будет снова убит…

Но вот с криками «Бей их! Бей!» шеренга саксов вновь начала теснить викингов.

— Чего вы ждете, люди? — подгонял Хротфут, которого водоворот битвы вернул на прежнее место. — Даже крестьянам хочется славы! — он со значением взглянул на мистера Леру, чтобы убедиться, что его поощрение замечено.

В этот момент, так же внезапно, как вождь викингов, явившийся своему отступающему войску, на самом кончике носа мистера Леру появился самолет-заправщик в поисках Б-54. Самолет в черную и желтую полоску.

Оса.

Каким образом в середине октября в самом центре сражения могла оказаться оса, понять было невозможно. Тем не менее она парила среди блещущих мечей и копий, готовя свое жало.

А если существовало что-то, что мистер Леру ненавидел больше толпы, высоты, закрытых пространств, открытых пространств, тризма челюсти, смерти от удушья в ресторанах, полисменов, изучающих сравнительное литературоведение, вероятности покраснеть, раздуться, как иглобрюхая рыба, и умереть и пробежек, это возможность быть ужаленным в нос.

Осу привлекла роза на лацкане. Мистер Леру совершенно забыл о розе из мира на тысячу лет позже, но она была тут. Слегка увядшая, она выглядывала из-за воротника его комбинезона. Он дернул ее, но из-за того же шипа, который мешал ее засунуть, теперь ее было не вытащить. Он сделал шаг назад, пытаясь достать цветок, но кругом теснились ополченцы, и отступать было некуда. Оса блеснула, закладывая вираж, и спикировала с высоким звуком «з-з-з-з-з», как «Юнкерс» на русский товарный поезд. Мистер Леру выскользнул из шеренги, словно намыленный.

— Смотрите, как жаждущий славы торопится в бой! — за его спиной воскликнул Хротфут. — Подожди меня! А вы, собачьи дети — за мной, вы тоже можете найти упокоение на ложе славы!

Мистер Леру несся впереди осы, охочей до носов, и был слишком занят, чтобы увидеть, как шеренга рвется, словно старые обои, и расстилается вниз по холму вслед за ним. Вместо этого он вспоминал: все, кроме его бабушки, всегда говорили, что если стоять тихо, то оса не тронет. Поэтому, добежав до страшного хаоса битвы у подножия холма, он затормозил, а оса пролетела мимо и исчезла, поднявшись в небо резким штопором. Мистер Леру перевел дыхание.

— Бей их! — кричали саксы, топоча следом за ним.

— Ой! — вскрикнул мистер Леру, когда ужасная, пульсирующая боль пронзила нос и распространилась по лбу и челюстям. На глаза навернулись слезы, под веками вспыхнули звезды.

— Dex aide! — орали викинги.

— Это не скандинавский! — завопил мистер Леру, словно жало прочистило ему мозги. — «С нами Бог!» Это старофранцузский! — Тут он узнал снимавшего шлем вождя противника, который снова появился неизвестно откуда, чтобы устроить западню: он повернул своих бегущих солдат и двинул вперед конницу, прятавшуюся в рощах с обеих сторон от поля сражения. Стрелы градом летели над головой мистера Леру в оставшихся на гребне холма саксов.

Время замерло. Даже стрелы, казалось, лениво замедлили полет.

Мистер Леру знал, что увидит, и не хотел смотреть, но не мог устоять. На вершине холма телохранители толпились под знаменем с драконом — знаменем не Эссекса, разумеется, а королевского Уэссекса. И успокаивал своего испуганного коня не Бьортнот, а король. Но вот роковая стрела попала ему в правый глаз, и он упал.

Свирепая ухмылка осветила лицо Хротфута, когда он принялся косить своей секирой врагов налево и направо.

— Они сумели убить моего господина, — крикнул он мистеру Леру, — но никто не посмеет сказать, что я вернулся домой без него. — Он снова занес секиру. — Смотри-и-и…

Неожиданный удар мечом разрубил его надвое, разрезав кольца кольчуги, расчленив тело, и он тоже упал на землю.

Черт бы побрал Дитера, черт бы побрал его компьютер, черт бы побрал его мечты. Мистер Леру повернул от места, где лежал король Гарольд, туда, где скакал верхом Вильгельм, которого безумная выходка мистера Леру сделала Завоевателем.

Выл волк — не романтические завывания, как в фильмах-вестернах, которые бабушка не разрешала смотреть мистеру Леру, а вой существа, которое вела нужда и которое рисковало красться среди живых, страшных и ненавистных, чтобы добраться до мертвых. Мистер Леру, которого вместе с другими пленными согнали в кучу, думал о Вульфе — пище для его тезки-волка, и то нажимал, то отпускал кнопку своего складного зонтика. Погибли Хротфут, Гарольд, Эльфайн.

Увы, ubi sunt?

И Дреориг. Леру не видел его с тех пор, как его самого загнал в угол норманнский пастух, яростно вопя «Se ceder, vache!»[12] и покалывая его кинжалом, повел по краю сражения в тихую заводь раненых и пленных. Теперь у него не было никакой возможности вернуться к обрыву, даже если бы он знал, чего ожидать, когда он туда доберется. Он проведет остаток жизни в плену, в чужом веке, без антибиотиков, без дезинсектантов, без…

Без Дитера. Реальность этой утраты дошла до него, и он ощутил, как ему недостает спутника. Дитер обладал тем благородством, которое придает вера, пережившая все невзгоды. Мистер Леру никогда не думал об этом раньше, но теперь понял, что, несмотря на все свои коммуникационные науки, Дитер был романтиком. Именно это лежало в основе его маршей в защиту мира и петиций, обличающих власти. И когда взорвался проектор, он умер смертью романтика, как Байрон, погибший от лихорадки, сражаясь за освобождение Греции, или Шелли, утонувший в море.

Он попытался загнать назад появившуюся в уголке левого глаза слезу. Бедный, бедный…

— Помощник мирового класса, — раздался ниоткуда голос Дитера, — вот о чем я говорю. Эй, Леру, я рад, что с вами все в порядке!

— Дитер!

— Да?

— Это в сабоб деле вы?

— Да, в самом деле.

— Здачит, вы живы! Разве вы де взорвались вбесте с этиб проектороб? — мистер Леру ощущал, что говорит, как бармен из кафе.

— Хорошенький вопрос, — сказал Дитер, — я помню, что очнулся под лошадью. Они заставили меня таскать сено и обращались со мной, как с идиотом — со мной, коммуникатором первого класса! Затем меня послали вперед, где стрелы и все прочее. Хорошенькую кашу вы заварили, заведя всех в ловушку.

— Это вы были причидой, вызвавшей атаку, — парировал мистер Леру. — Разве де вы обращались утроб ко всеб с призвывоб следовать за ваби?