Заговор – это не обязательно одеяла на окнах, зашитая в подкладку шифровка, подписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог успешной работы любой тайной организации – полное и взаимное доверие. И такое доверие между «заговорщиками» возникло сразу же.

Вычищать скверну законными методами оказалось нереально. Та же «собственная безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и, самое главное, – низменные шкурные интересы значительной части российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее разложившихся коррупционеров. Точечные удары вызывали у разложенцев естественный страх, количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что смерти эти далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, своего рода «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились, и притом не только в Москве, но и в провинции. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим фактором страха, чем сами акции устрашения.

Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал лишь Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла только одно звено, да и то ненадолго: так у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.

Самому же Андрею Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему из-за колючей проволоки не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль эдакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, – далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного опыта у Андрея имелось достаточно, чтобы быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях. Природного артистизма, чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до губернатора, – тоже. О профессиональных навыках можно было и не говорить: все, причастные к тайной антикоррупционной структуре, проходили полный курс занятий по стрельбе, спецвождению, компьютерной безопасности и даже прикладной химии.

…Прогулочный пароходик, с трудом развернувшись на фарватере, теперь шел обратно метрах в двадцати от берега. Басовитый густой звук двигателя постепенно распадался на прерывистый рокот, напоминавший стук крупнокалиберного пулемета. Андрей Ларин внимательно смотрел в монитор ноутбука. Информация поразила его до глубины души – однажды губы невольно вылепили крепкое непечатное словцо.

– Что еще имеешь сообщить? – поинтересовался Дугин с подчеркнутым безразличием.

Ларин закрыл крышку ноутбука.

– Даже не знаю, что и сказать. Но, как мне кажется, дело тут не в этом малолетнем уроде. Точнее – не только в нем. Папа-гэбист, прокурор-мерзавец, подонок-судья, – Андрей принялся загибать пальцы, – профессиональные лжесвидетели из ГИБДД… Тут целая икебана с фэн-шуем из подлецов, сволочей и жуликов. По сути, все эти люди – непосредственные соучастники преступления. Кстати, а этот гэбэшный майор, Базанов, или как там его… Ради чего он взял на себя чужую вину? Тут такое дело, что одного генеральского приказа явно недостаточно. Такое признание дорогого стоит!

– Если ты берешься за это дело, то именно с Базанова и следует начинать, – веско продолжил Павел Игнатьевич. – Я по своим каналам кое-что выяснил. Обычный опер из областного управления, недавно переведен в Москву, звезд с неба не хватал, ни взысканий, ни поощрений на службе не имел. Ну, несколько благодарностей, юбилейные медальки медно-никелевого сплава… Словом, все как у всех. Ему через три недели на пенсию. Я тоже сначала был удивлен, но тут всплыло одно весьма интересное обстоятельство: оказывается, Валерия Никодимовна Матюкова берет его в свой строительный холдинг инспектором по безопасности. Эту должность, кстати, специально для него и придумали. Триста тысяч рублей зарплаты, к тому же масса бонусов и льгот. Уверен, что это плата за лжесвидетельство. Мне кажется, начинать следует именно с него как самого слабого звена во всей цепочке. Но не забывай, однако, что этот чекист, Базанов, пока что не бывший; он все еще числится в штате Лубянки, хотя в мыслях уже распрощался с ней.

– Бывших комитетчиков не бывает, – улыбнулся Андрей. – Как не бывает и бывших проституток. Но у меня свое мнение насчет очередности. Базанов далеко не самое слабое звено.

– Я только посоветовал. Выбор приоритетов остается за тобой. Для меня, как ты знаешь, главное – результат.

Тем временем прогулочный пароходик пришвартовался у причала. Матросы со стуком опустили сходни. Андрей Ларин предупредительно пропустил вперед себя Павла Игнатьевича.

– Исходную информацию получишь по обычным каналам, – бросил Дугин, не оборачиваясь, и, заметив, что спутник о чем-то задумался, спросил: – Что-то не так?

– Допустим, всех этих мерзавцев, включая судью, лжесвидетелей и папу-«фейса», мы с вами накажем по жесткому варианту, – медленно проговорил Ларин, как бы размышляя вслух. – Но как же тогда с остальными? Сколько таких вот уродов с «блатными» номерами и мигалками катается только по Москве, сколько их детей, внуков, племянников, любовников и любовниц… Всех наказывать – никакой жизни не хватит!

– А всех и не надо, – мягко улыбнулся Павел Игнатьевич. – Достаточно одного случая. Но сделать это следует жестко и показательно, максимально наказать всех фигурантов, чтобы остальные постоянно пребывали в напряжении – мол, завтра нечто подобное может произойти и с ними. Безнаказанность развращает, а абсолютная безнаказанность развращает абсолютно. Вот нам с тобой их и следует наказать, чтобы остальным неповадно было. Или я не прав?

Павел Игнатьевич Дугин оказался абсолютно прав. Судебный процесс, где Александр Матюков проходил лишь в качестве свидетеля, и особенно приговор, по которому подчиненный отца, взявший на себя вину, был оправдан, окончательно укрепили Алекса в его полнейшей безнаказанности. Его жалкая душонка, давно уже сгнившая, теперь окончательно преисполнилась гордости из-за своей якобы исключительности. Матюков-младший понимал: соверши он любое преступление – убийство беременной, изнасилование ребенка, даже теракт с сотнями жертв, – папины связи и мамины деньги позволят ему и в следующий раз избежать наказания. Пока шел суд, отец не подпускал его к машинам и делал все, чтобы пресечь употребление наркотиков. Алекс все это время, за вычетом тех немногих случаев, когда ему приходилось навещать судебные заседания в качестве свидетеля, находился под домашним арестом в одном из загородных домов, принадлежавших его семье. Однако сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит. Алекс сумел-таки обойти наложенные на него ограничения. Знакомый дилер прямо в суд подогнал ему отличного кокса, и притом не обычную бодягу для лохов, разведенную сахарной пудрой, а «настоящего колумбийского». Этот «подарок» Алекс, усыпив бдительность родителей, употребил не сразу. Партию порошка, расфасованного в небольшие пакетики, он рассовал буквально по всему дому, поскольку знал манеру отца время от времени устраивать сыну личный досмотр с выворачиванием карманов и сниманием носков. За те дни, пока длился суд, «Гелендваген» Алекса был не только отремонтирован, но и во многом преобразился. По желанию хозяина его тюнинговали. Теперь «дьявольский «мерс» украсился мощным титановым «кенгурятником», по его корпусу вдоль подножек протянулись усиленные титановые же трубы, дуги прикрывали крышу и стойки. Таким образом Алекс хотел предохранить свою недешевую тачку от будущих повреждений. Такая конструкция, однако, оставляла открытым вопрос: что окажется прочнее при следующем столкновении – фонарный столб или машина?