Меркуциан фыркнул.

— Никогда.

— Никогда? Сколько наших воинов отринули узы легионов? Сколько из них сочли эти узы бессмысленными, когда годы сливались в десятилетия, а десятилетия — в века? Сколько из них — легионеры лишь на словах, нашедшие более достойный и осмысленный путь, чем вечное нытье о возмездии, которому никогда не быть? Каждый из нас выбирает свой путь. Власть — куда больший соблазн, нежели возвышенные идеалы древности. Некоторые вещи значат больше, чем старые связи.

— Только не для меня, — наконец сказал Меркуциан.

— И не для большинства из нас. Я всего лишь хочу сказать…

— Я знаю, что ты хочешь сказать. У меня же нет никакого желания говорить об этом.

— Превосходно. Но эта история с исчезновением Атраментаров, брат…наверное, мы никогда не узнаем, что было на самом деле.

— Есть те, кто знает.

— Верно. И мне доставит удовольствие вырвать это знание у них.

Меркуциан не ответил, и Сайрион позволил концу беседы повиснуть в неловком молчании.

На расстоянии нескольких метров от них стоял Узас и смотрел на свои выкрашенные в красный цвет перчатки.

— Что с тобой? — спросил Сайрион.

— У меня красные руки, — произнес Узас. — Красные руки бывают у грешников. Закон примарха.

Узас поднял голову, обратив свое покрытое синяками и залитое кровью лицо к Сайриону.

— В чем я провинился? Почему мои руки выкрашены в красный цвет грешников?

Меркуциан и Сайрион обменялись взглядами. Очередной момент просветления их сумасшедшего брата застал их врасплох.

— Ты убил многих членов экипажа «Завета крови», брат, — сообщил ему Меркуциан. — Несколько месяцев назад. Одним из них был отец девочки, рожденной в пустоте.

— Это был не я, — Узас прокусил язык, и кровь потекла по губам, медленно капая с бледного подбородка. — Я не убивал его.

— Как скажешь, брат, — ответил Меркуциан.

— Где Талос? Талос знает, что я не делал этого?

— Успокойся, Узас, — Сайрион положил руку на наплечник воина. — Успокойся. Не заводись.

— Где Талос? — снова невнятно спросил Узас.

— Он скоро будет здесь, — ответил Меркуциан. — Его вызвал Живодер.

Узас наполовину прикрыл глаза, пуская слюни вперемешку с кровью.

— Кого?

— Талоса. Ты же только что… Ты только что спрашивал, где он…

Узас продолжил стоять с открытым ртом, из которого текла кровь. Даже если бы легион не забрал его еще ребенком, даже если бы не сотни битв, превративших его в разбитое, уродливое чудовище, Узас все равно был бы тем же омерзительным, отвратительным созданием. А все произошедшее с ним за много лет сделало его лишь отвратительнее.

— Узас? — не отставал Меркуциан.

— Мм?

— Нет, брат, ничего, — он снова обменялся взглядом с Сайрионом. — Ничего, брат.

Три воина несколько минут провели в тишине. Снова и снова северные двери открывались, скользя по направляющим. Все больше членов экипажа прибывало каждую минуту, принося раненых.

— Как удивительно видеть стекающихся сюда смертных, — предался размышлениям Меркуциан.

Медицинские станции были на каждой палубе, а экипаж знал, что главный апотекарион был прибежищем Живодера. Немногие добровольно согласились бы ощутить на себе его холодный взгляд и касание его лезвий.

— Они знают, что они — расходный материал, — кивнул Сайрион. — И лишь отчаяние ведет их сюда.

Талос вошел с последней группой. Пророк не обращал внимания на суетившихся под ногами людей, направляясь к Вариелю. Септим и Октавия следовали за ним по пятам. Первый немедленно кинулся к столам, чтобы помочь одному из хирургов.

— Септим, — поприветствовал его хирург, — начинай зашивать рану на животе.

Октавия наблюдала, как он работал, зная, что это намного лучше, чем предлагать свою помощь. Смертный экипаж с дрожью пятился от нее, как и всегда, независимо от ее намерений. Во всем повинно проклятье третьего глаза, даже скрытого запачканной повязкой. Им всем было известно, кто она такая и что делает для их повелителей и хозяев. Никто не хотел смотреть в ее сторону, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней. Поэтому она последовала за Талосом, держась на почтительной дистанции.

Талос приблизился к Вариелю. Повреждения его брони были еще более заметны под резким светом апотекариона.

— Где тело Ксарла? — спросил апотекарий.

Талос передал ему запечатанный криоконтейнер.

— Вот все, что тебе нужно, — сказал он.

Вариель взял контейнер слегка дрожащими пальцами. Он не любил, когда его работу делали непрофессионально, в то время как он мог выполнить ее великолепно.

— Очень хорошо.

— Это все? — Талос взглянул на Сайриона, Узаса и Меркуциана, готовый к ним присоединиться.

— Нет. У нас давно назрел разговор, пророк.

— Нам нужно поставить мир на колени, — напомнил Талос.

Глаза Вариеля — льдисто-голубые в отличие от нострамских черных как смоль — порхали по комнате, подмечая детали. Это была одна из деталей, все еще отличавших Вариеля от рожденных на Нострамо Повелителей Ночи, подумал Талос. То ли в силу генетического наследия, то ли в силу простой привычки большинство воинов Восьмого Легиона молча смотрели бы в пространство, с отсутствующим видом глядя сквозь собеседника. Вариель не был настолько сосредоточен на чем-то одном.

— А еще у нас половина воинов мертвы или одной ногой в могиле, — подметил апотекарий, — вместе с сотнями смертных. Нужно собрать генное семя и поставить аугметику нуждающимся.

Талос потер пальцами виски.

— Тогда делай то, что нужно. Остальных я беру с собой на поверхность.

Вариель промолчал, обдумывая услышанное.

— Зачем? — наконец сказал он. Вокруг него мужчины и женщины стонали, плакали и кричали. Это вернуло Талоса в Вопящую Галерею примарха, где сами стены, вопя в бесконечных мучениях, тянули к нему дрожащие руки. Он ощутил, что улыбается, сам не зная почему.

— Что зачем?

— Зачем нападать на Тсагуальсу? Зачем вообще на нее нападать? Зачем ты так торопишься покончить со всем за один раз? Ты всегда стараешься уйти от ответов.

Голубые вены на лице Талоса изгибались как молнии, повторяя очертания его угрюмого оскала.

— Спустить псов с привязи и дать им волю рвать и терзать, как им заблагорассудится. Позволить Восьмому Легиону быть самим собой. И прежде всего, ради символизма. Это был наш мир, и мы оставили его безжизненным. Таким он и должен остаться навеки.

Вариель медленно выдохнул, и его взгляд задержался на Талосе дольше обычного, что было редким явлением.

— Все выжившее население Тсагуальсы прячется в штормовых убежищах, боясь гнева неизвестных, напавших на их столицу. Они знают, что захватчики вернутся, и да, я полагаю, ты прав — стоит лишь спустить легион с цепи и позволить ему играться с душами жителей этого мира и каждый воин будет упиваться страхом и резней. Но это не лучший ответ. Ты видишь сны и не помнишь, что ты видел. Ты действуешь, исходя из видений, которые едва можешь вспомнить и вряд ли понимаешь.

Талос снова вспомнил первые мгновения после своего пробуждения, обнаружив себя прикованным к командному трону. Экран оккулуса показывал серый лик Тсагуальсы с тихой безопасности орбиты.

— Где мы? — спросил он.

Первый Коготь отошел в сторону с ревом сочленений доспехов, сформировав шеренгу из бесстрастных масок-черепов.

— Ты не помнишь, какие приказы отдавал нам? — спросил Ксарл.

— Просто скажите, где мы, — потребовал он.

— Восточная Окраина, — ответил Ксарл, — за пределами света Астрономикона и на орбите мира, к которому ты неоднократно требовал отправиться.

Недовольное ворчание Вариеля вырвало пророка из задумчивости.

— Ты изменился с тех пор, как мы захватили «Эхо проклятия». Ты понимаешь это?

Они могли обсуждать подобные вещи наедине, в тишине кельи для медитаций, нежели посреди кровавой бойни в главном апотекарионе.

— Я не знаю, — признался Талос. — Моя память как сумрачный хребет: в один момент все светло и ясно, в другой — все словно в тумане. Я не уверен теперь, что могу видеть будущее. То немногое, что я помню, запутано, как нити судьбы. Это больше не пророчество, по крайней мере не то, каким я его себе представляю.