– Давай выпьем за мою удачную работу на твоей-маминой даче, блин, мне очень повезло с твоим предложением, я не знал, что и делать, блин: денег нет, работы тоже, а выпить необходимо. Пить или не жить– вот единственная формула моей жизни, без алкоголя я умру, блин, а тебя мне сам бог послал, давай выпьем.

Мы выпиваем, закусываем, Сидоров снимает черную кроличью шапку, бросает ее на сиденье рядом с собой, видок у него неважнецкий: опухшее лицо с недельной щетиной, мешки под глазами, крупные морщины и глаза с красными белками создают впечатление, будто ему за шестьдесят лет.

Я спрашиваю:

– Слава, а сколько тебе лет?

– А сколько дашь?

Я знаю, что он немного моложе меня, но все равно отвечаю:

– Шестьдесят три.

Сидоров улыбается, показав крупные редкие желтые зубы и говорит:

– Двадцать восемь, блин, месяц назад исполнилось. У алкоголиков год идет за три, значит, мне уже семьдесят, но я не переживаю, потому что в жизни все успел попробовать, блин: и в тюрьме три года сидел, и наемником в Чечне служил, три раза был женат, блин, два раза на женщинах и один – на мужчине, с Эйфелевой башни вниз головой прыгал, удачно грабил банк, но все деньги проиграл в карты, лес валил, землю пахал, три дома построил, двух сыновей родил, блин, книгу стихов написал.

Я удивляюсь:

– А я не знал, что ты пишешь стихи, может быть, что-нибудь прочтешь.

Поезд останавливается на станции Кузьмолово. Сидоров говорит:

– Давай еще по одной выпьем, а потом я почитаю свои стихи.

– Давай, – соглашаюсь я.

Сидоров разливает водку по стаканам, мы выпиваем, от вторых ста пятидесяти граммов я уже заметно плыву, а по Сидорову не скажешь, что он выпил алкоголь. Но это и понятно: если он пьет каждый день литрами, то такая маленькая доза для него, как комару в жопу дробина, тьфу, перепутал, как слону в жопу комар, и я рядом со слоном Сидоровым – если не комар, то воробей. Я уже под хмельком. Интересно послушать его стихи. Люблю слушать стихи, особенно после стопочки водки.

Поезд трогается, а Сидоров закрывает глаза и начинает громко и с завыванием читать:

Я по первому снегу бреду, блин,

В сердце ландыши вспыхнувших сил, блин,

Вечер синею свечкой звезду, блин,

Над дорогой моей засветил, блин...

Он читает минут пять, потом открывает глаза и спрашивает:

– Ну, и как?

– Хорошо, только ведь это Есенин.

– Я знаю, что Есенин, блин, но мне так не написать и поэтому мне мои стихи читать не хочется.

В Токсово в вагон заходят контролеры: две крупных женщины и еще более крупный мужчина. Они неторопливо доходят до нас, я лезу за билетами в карман куртки и не нахожу, я обыскиваю все свои карманы и опять не нахожу. Я смотрю на Сидорова и спрашиваю:

– Слава, может быть, билеты у тебя?

Он удивляется:

– Да ты что, Игорь, у меня их никогда не было, ты же их покупал, блин, и я видел, как ты засунул их у кассы в карман, может быть, блин, у водочного киоска обронил, когда деньги доставал.

– Может быть, – соглашаюсь я и говорю контролерам: – А у нас билетов нет. Я, кажется, их выронил в Мурино.

Застывшие лица контролеров оживляются, женщины улыбаются, а мужчина говорит басом:

– Платите штраф за себя, за жену и за багаж, итого пятьсот.

Я хочу отдать деньги, но меня опережает Сидоров своим криком:

– Какие пятьсот, блин, ведь за человека штраф сто рублей, и в сумме получается двести, а багажа у нас нет!

– А дипломат у окна разве не ваш? – спрашивает контролер-мужчина.

– Мой, – отвечаю я.

А Сидоров продолжает:

– А дипломат, блин, это ручная кладь, за нее платить не надо!

– Как это не надо? – удивляется контролер-мужчина. – Дипломат стоит на полу, значит, это багаж, вот если бы он стоял у вас на коленях, тогда он был бы ручной кладью. А так он стоит на полу, значит, это багаж, платите за него рублики.

Сидоров не унимается:

– Но штраф за багаж, блин, пятьдесят рублей, а вы просите двести пятьдесят за один багаж.

Контролер-мужчина опять удивляется:

– Кто?! Я прошу двести пятьдесят за один багаж? Да не может этого быть, я прошу за один багаж – пятьдесят, за два – сто, за три – сто пятьдесят. У вас шесть багажей, значит, в сумме вы мне должны триста рублей, за мужа и жену – двести и плюс триста за шесть багажей. Платите.

Сидоров возмущается такими вычислениями и спрашивает:

– Да где же вы увидели шесть багажей, блин?! Один дипломат и все!

Мужчина-контролер добродушно улыбается:

– Да вот же еще четыре багажа – это бутылка водки, два стакана и банка с огурцами. Это все ваше?

– Наше, – отвечаю я, а озверевший Сидоров вопит:

– Тогда полбуханки хлеба тоже багаж, штрафуйте и за нее, блин!

Мужчина-контролер согласно кивает головой:

– А вы, девушка, правы, я действительно не заметил седьмого багажа, значит с вас пятьсот пятьдесят рубликов. Платите или пройдем в отделение милиции в Токсово, там вас научат правильно ездить на электричках.

Я достаю деньги, отдаю их контролеру, потому что мне совсем не интересно оказаться в милиции со своим дипломатом.

– Знаете, уважаемый, – объясняет контролер, – у нас закончились штрафные квитанции, я честный человек, я заполню их потом, но если вы мне не доверяете, то тогда пойдем разбираться в Токсовское отделение.

Идти разбираться в отделение я по-прежнему не желаю, поэтому говорю:

– Мы вам верим, можете сами заполнить потом штрафные квитанции.

Контролеры уходят, а Сидоров разливает по стаканам водку и говорит:

– Игорек, зря ты им столько много отдал, ты же не миллионер, блин, дал бы двадцать рублей, и они бы отвязались.

– Но у меня не было мелких денег. К тому же я не люблю скандалы.

Сидоров хвастается:

– А я бы мог их убить голыми руками, блин, но не стал, потому что не убиваю за такие маленькие деньги.

Я удивляюсь и спрашиваю:

– А за большие ты убиваешь?

– В Чечне убивал, но это все в прошлом. Один индусский атолла, который хотел обратить меня в иудейскую веру, сказал, блин, что бог меня за все простил, но я думаю, что атолла врет, потому что боль в моей душе не проходит, блин, поэтому я и не довожу себя до трезвого состояния, давай выпьем.

Мы опять беззвучно чокаемся и выпиваем. Поезд в это время проходит мимо заснеженного Кавголовского озера. Сидоров спрашивает:

– А ты знаешь, что Кавголовское озеро, блин, самое глубокое в мире?

– Нет.

– Теперь знаешь, блин. Его глубина тыща сто двадцать метров.

– А я и не знал, что озера бывают такими глубокими.

– Теперь знаешь.

Мы выпиваем еще по стаканчику, и бутылка заканчивается.

Наконец поезд подходит к станции Пери. Я подхватываю дипломат, и мы выгружаемся из вагона. Платформа немного раскачивается, но не потому, что от нее отходит поезд, а потому, что я сильно пьян, я пьян в стельку или в доску, или в дупель, меня штормит, я держу Сидорова под руку и что-то пою о горькой лаванде. Сидоров подводит меня к магазину и требует:

– Арбатов, возьми, блин, еще пару литров водки, а потом пойдем к тебе на дачу.

Я соглашаюсь, мы заходим в магазин и покупаем два литра водки. А еще через пять минут я пытаюсь открыть входную дверь небольшого домика. Ключ не хочет попадать в замок или замок уворачивается от ключа. И зачем я так много выпил? Сидоров ждет три минуты, отбирает у меня ключ и легко открывает дверь. Мы входим в дом, я ставлю дипломат на пол и вдруг спрашиваю Сидорова:

– Слава, а ты не хочешь заработать миллион?

– Хочу, – отвечает Сидоров. – За лимон я убью и президента... какой-нибудь компании, голыми руками, блин.

Я включаю свет, а Сидоров подходит к столу, ставит на него бутылки, потом вытаскивает из шкафчика стаканы, а из холодильника тушенку, квашеную капусту и говорит: