– Очень приятно, землячки, в таком случае с вас по сороковничку, значит, в сумме сто двадцать.

Удивительно: нас двое, а он видит и штрафует троих, но спорить не стоит, а то он повысит размер штрафа. Я достаю деньги, отдаю их «земляку», и мы идем дальше.

И куда же мы идем, если денег почти не осталось и в музей идти не на что?

По инерции мы все же доходим до начала Невского, когда рядом с нами тормозит старенький «форд», его дверца открывается, и показывается знакомое лицо. Да это же Громов, мой бывший дружок-одноклассник (мы виделись в прошлом году на встрече выпускников в родной школе)! Генка Громов, бледный, как зимний Петербург, возбужденно тараторит:

– Игорь, хорошо, что я тебя увидел, пусть вот этот кейс побудет у тебя, я заберу его на следующей неделе, твой телефон у меня есть.

Он вытаскивает из-за сиденья черный пластиковый «дипломат» с белой буквой «Р» на боку, ставит рядом со мной на асфальт и дает по газам.

Через минуту-другую его машину догоняет большой черный автомобиль, из которого начинают стрелять. Автомобиль Громова виляет из стороны в сторону, врезается в столб и взрывается. А черный автомобиль мчится прочь. Все это происходит на наших глазах.

Мы с женой стоим и смотрим на горящую машину, в которой находится Громов, вернее, уже его останки. То, что он погиб, у нас обоих не вызывает сомнения. Александра приходит в себя первой, дергает меня за рукав и говорит:

– Идем скорей отсюда.

Мы хватаем дипломат, оставляем место катастрофы и за пять минут добегаем до входа в метро на канале Грибоедова, влетаем туда, спускаемся вниз, садимся в поезд, молча доезжаем до станции «Проспект Просвещения», там, уже наверху, садимся в маршрутку, доезжаем до Гражданского проспекта и только после этого заговариваем. Александра первой:

– Игорь, что за кошмар с нами приключился? Кто этот мужчина, который погиб? И зачем он дал тебе этот дипломат? Я такие разборки видела только по телевизору, меня трясет от страха.

– Меня тоже трясет, то был мой одноклассник Генка Громов, большой хулиган в прошлом... А что это за дипломат, я понятия не имею.

Я нервно закуриваю. Да, богатый на впечатления получился денек: мы пообщались с десятком попрошаек, мент опорожнил наш кошелек, на Невском бандиты напали на моего школьного приятеля, и он погиб. Жалко, хороший был парень, веселый... Интересно, что же в его дипломате? А вдруг там бомба? У меня появляется желание зашвырнуть его подальше, но голос рассудка шепчет, что за бомбу Громов бы так не переживал, скорее всего, там наркота или деньги, или золото, или еще какие-нибудь ценности, из-за которых дерутся и убивают. Какие же люди глупые, твою мать! Запросто лишают друг друга жизни за горку бумажек.

Александра прерывает мои размышления:

– Игорь, а вдруг там бомба, давай его выкинем.

Жена, похоже, читает мои мысли. Я возражаю:

– Вряд ли там бомба, Громов бы не отдал ее мне на хранение, он бы сам ее выкинул. Скорее всего, в дипломате то, на что претендуют все бандиты.

Александра предполагает:

– Там наркотики или доллары, да, наверняка там деньги, ведь люди гибнут за них во все времена, потому что они дураки.

– А мы? Мы не дураки?

– Игорь, мы, конечно же, можем и выкинуть эти деньги, но ведь никто не видел, как Громов отдал их тебе, он, судя по всему, совершенно случайно тебя увидел, отдал и погиб, и теперь ни одна живая душа не знает, что они у нас, может быть, нам стоит рискнуть? Представь, мы заживем наконец по-настоящему.

– Дорогая, рисковать опасно для спокойной жизни, и разумные люди не рискуют, но я всегда был немного дураком, поэтому готов рискнуть.

– Игорек, представь: мы все бросим, возьмем наших мальчиков и поедем путешествовать по миру, я нигде не была, кроме Петербурга, так хочется посмотреть Париж, Венецию, Дрезден, их музеи и картинные галереи... Представляешь, мы сможем увидеть в подлиннике «Джоконду» Леонардо и «Сикстинскую мадонну» Рафаэля, а потом мы полетим на Канары и будем загорать и купаться целыми днями. Я устала от холодного Петербурга, от вечного безденежья, и у нас старая мебель и слишком маленькая квартира.

Я целую жену в щеку и говорю:

– Хорошо, купим новую квартиру, новую дорогую мебель и отправимся в кругосветное путешествие, лучше всего – на собственной яхте, я всю жизнь мечтал о яхте, но зарплата токаря позволяла купить только игрушечную. Зато теперь...

Я не успеваю договорить, так как в эту секунду с дороги на тротуар въезжает большая черная машина с тонированными стеклами, останавливается рядом с нами, из нее выскакивают два здоровенных амбала в черных масках и черных кожаных куртках, с автоматами в руках. Один из них приказывает:

– Стоять, козлы, а то будем стрелять!

А мы и без приказа не можем оторвать ноги от обледенелого тротуара.

– Давай товар, пидор. Живо! – требует второй.

Я протягиваю ему кейс, здоровяк рывком вырывает его из моей руки, они садятся в машину и уезжают.

Как говорит иногда моя мама, дуракам везет разве что при игре в «дурака».

До своего дома мы доходим молча. В прихожей нас встречает наш кот Жуков с задранным вверх хвостом. Но я не обращаю на него внимания, а сходу бросаюсь к туалету. А жена – в ванную. После всего пережитого мы чувствуем потребность в уединении.

Судя по всему, нам не светит ни кругосветное путешествие, ни новая квартира. Ну и хрен с ними, хорошо, что остались живы, и это главное, деньги чужие нам вовсе не нужны, а свои я заработаю и сам.

Я прохожу в кухню, достаю из шкафчика две рюмки, а из холодильника – бутылку водки, которая стоит там еще со дня моего рождения, и наливаю по полной. Александра выходит из ванной, мы садимся за стол, поднимаем рюмки, чокаемся, и Александра говорит:

– Слава богу, что мы остались живы, Игорек, эти нелюди запросто бы нас убили, а мы бы даже не знали за что, потому что так и не узнали о содержимом дипломата, но это и к лучшему: богатство портит человеческие отношения. Давай выпьем за то, что судьба не оставила наших мальчиков сиротами.

– Давай, – соглашаюсь я.

Мы выпиваем водку и закусываем маринованными помидорами с маминой дачи, которые лежат в тарелке на столе, и которые Жуков почему-то не трогает. Все остальные продукты обязательно потрогает своей шаловливой лапкой, а помидоры – нет. И непонятно почему, ведь они такие остренькие и сочные и особенно вкусны под хорошую водку. Но Жуков предпочитает валерьянку. Примерно раз в неделю он просит пару-тройку пробочек этого напитка. В эти периоды он по-особому мяукает – тоненько, визгливо и противно. А когда Жуков кричит басом – это значит, что он хочет кошку. Проблема решается легко: мы живем на первом этаже, поэтому я открываю дверь на лестничную площадку и выпускаю мохнатого Казанову.

Александра сама (что для нее не характерно) разливает по рюмкам водку, достает из холодильника колбасу, нарезает ее, садится на свой табурет и говорит:

– Игорек, давай выпьем за то, что нам очень хорошо вчетвером – нам и нашим мальчикам. У нас маленькие зарплаты, нам иногда не хватает до получки, у нас маленькая квартира, но вместе нам все равно хорошо.

Мы берем рюмки, чокаемся, выпиваем и закусываем: я – помидором, Александра – колбасой, а Жуков – тоже колбасой, кусочек которой он аккуратно берет с тарелки, подцепив его когтем. Затем я предлагаю помянуть погибшего Генку Громова, в прошлом известного на всю школу озорника (помню, однажды на перемене, пока меня не было, он склеил все мои тетради в одну толстенную супертетрадь), и мы стоя выпиваем за его упокой. Через час приходят со школы наши мальчики и, забежав в кухню, доедают остатки колбасы.

А еще примерно через час я говорю жене, что обещал маме навестить ее, и еду к младшей Александре.

Младшая Александра живет недалеко от старшей – всего несколько остановок на автобусе или трамвае, или на маршрутке, а мама живет примерно посредине, и это очень удобно.