— Омаэ… — Камари вздрогнула и обернулась. Сзади стоял отец. Он был мрачен и суров.

— Охаео годзаймас…

— Омаэ, мне надо поговорить с тобой.

Камари склонила голову. Она, конечно, понимала, о чем хочет говорить с ней отец.

— Ты должна была знать, что твой поступок не останется без наказания.

Камари посмотрела в лицо отцу. И поняла, как тяжело дались ему эти слова. Дзакуро побелел, губы его дрожали.

— Я понимаю. И что? Меня изобьют палками так, что мой Дакуан потом не сможет узнать меня? Или что?

— Не знаю, омаэ. Как решили.

— Кто решил?

— Какое решение принял Дзюбэй-сан…

— Что? Ты отдал свою дочь в руки… чужих людей?!

— Молчи, омаэ! Ты сейчас виновата, и вина твоя серьезна!

— Брось! Какая вина? Сколько можно помнить?

— Яхари! — Дзакуро ударил кулаком о бедро и отвернулся. — Ты, дочь, не знаешь ничего, ты выросла в спокойствии, которое я и твоя мать, пусть вечно будет жить ее имя, всеми силами охраняли…

Голос Дзакуро сорвался, он прижал ладонь к лицу и замолчал. И только через несколько минут смог вымолвить:

— Наказание выбрали.

— Какое?

Дзакуро молча смотрел, как пляшут песчинки на дне озерца.

— Какое? — закричала Камари. Дзакуро отвел взгляд в сторону. Как он мог сказать, если сам не знал…

— Пора идти работать.

— Какое?! — кричала Камари ему вослед, но он не обернулся. И в тот день он не вымолвил больше ни слова. Только когда к нему подошел мальчишка и сказал: «Дзюбэй-сан хочет с вами поговорить. Китэ кудасаймасэн ка?», он коротко ответил: «Иэ» и снова нагнулся к земле.

Кагэро облачился в простую, незамысловатого покроя одежду. Была бы его воля, он одел бы только штаны из легкой ткани и все. Из оружия он взял короткий меч кодати. Воздав хвалу богине Аматэрасу, он также обратился с просьбой о защите к богу Цукиками, под оком которого и собирался совершить задуманное, и уж потом помолился всем семи богам удачи.

Две деревни отделяла друг от друга река. Названия ей не придумали, так и называли — Река. На ее берегу Кагэро стоял до тех пор, пока не взошла луна. Почему? Потому что знал: в той деревне спать ложатся, когда по земле раскатывается волна серебристого света, не раньше. И уж после этого Кагэро бросился в воду.

До середины он плыл не скрываясь, а когда стал приближаться к противоположному берегу, нырнул и почти весь остаток пути проделал под водой. Меч Кагэро держал в зубах, хотя и рисковал порезать губы и язык. Короткий кодати — лучшее, что мог бы выбрать Кагэро.

Выбравшись на берег, он тенью скользнул под прикрытие деревьев, что росли над самой водой. Там он тщательно выжал штаны, вытер ноги, но все же подождал, пока ступни не высохнут окончательно. Никто не должен догадаться, что незваный гость пришел из-за реки, а значит, из соседней деревни, с которой враждовали во все времена.

Кагэро знал, кого полюбила дочь Дзакуро, с кем провела два дня и две ночи. Она совершила преступление, убежав из дому да еще ради врага, сына врага и внука врага. Как жители этих двух селений до сих пор не перебили друг друга? Должно быть, просто нравится эта вражда, нравится выплескивать свою злобу на противоположный берег реки. Реки. И нравится ломать друг другу бока дубинами и топорами.

Во всех домах уже спали, только в одном еще горела лучина. Кагэро видел желтоватый прямоугольник открытой двери. Жаль, рассмотреть, что делается внутри, мешает плотная занавеска. Слышны только голоса — обрывки фраз да восклицания. Дакуан явно не один. Возможно, он живет с матерью, потому что второй голос — женский, но принадлежит он немолодой женщине. Кагэро думал, как будет лучше осуществить задуманное. Он завернул кодати в кусок плотной ткани, заблаговременно пришитый широкими стежками к штанам, и засунул сверток за пояс. Не совсем прилично войти в дом вот так, но входить туда как гость он не собирался. Вначале не собирался.

Сделав несколько глубоких вздохов, Кагэро уверенно пересек улицу и постучал в стену рядом с дверным проемом.

— Хозяева, примите на ночь бродягу?

Кагэро просил один день и одну ночь, и срок этот иссяк.

Снова горел костер посреди круглой площадки, покрытой слоем утрамбованной, твердой как камень глины. Дзюбэй пришел на собрание со страхом в сердце. Ночь решений. Ночь, в которую все изменится — возможно, к лучшему, но скорее, что к худшему. Дзюбэй, впрочем, едва увидел людей и ухающий огонь, бояться перестал. Страх перешел в чувство обреченности.

— Добрый вечер, Дзюбэй-сан!

Он кивал на все стороны. Потом уже, заняв свое место, оглядел присутствующих.

— А где Кагэро… кун?

— Приходил. Сказал, что ему нужно немного времени — приготовиться.

Дзюбэй сел — у него подкосились ноги. О великая Аматэрасу, неужели ты допустишь бесчинство?.. Неужели допустишь? Он отодвинулся подальше от костра, чтобы оранжевый свет не выдал его. Дзюбэй не желал, чтобы люди заметили на его лице беспокойство.

— Кагэро… Кагэро…

Он вскинул голову и увидел того, кто, возможно, сейчас же разрушит его жизнь. Дзюбэй встал, а пламя костра, как назло, взметнулось высоко вверх. Старик зашипел на того, кто не вовремя подбросил хвороста.

— Ну, здравствуй, Кагэро-кун, — медленно выговорил Дзюбэй. — Какую весть ты принес нам?

— Я выполнил обещание. Вели привести дочь Дзакуро, чтобы все смогли увидеть: я не причинил ей никакого вреда.

Дзюбэй согласно кивнул головой, и вскоре Камари вступила в дрожащий круг света.

— Причинил ли тебе этот человек, — Дзюбэй указал на Кагэро, — боль? Прикасался ли он к тебе хотя бы взглядом в последние день и ночь?

Камари удивленно оглядела обнаженного до пояса Кагэро с грязным мешком из самой грубой ткани в руке.

— Нет, Дзюбэй-сан, я даже не видела его.

Она снова посмотрела на Кагэро, как, впрочем, и все присутствующие. Тот улыбнулся и тихо повторил:

— Я выполнил свое обещание, Дзюбэй-сан, придумал достойное наказание для согрешившей с врагом, не причинив ей ни малейшей боли.

И повернулся к Камари.

— Возьми, — он протянул ей мешок. Та взяла обеими руками и замерла. Даже в неверном свете костра было видно, как бледно ее лицо.

— Открой же, — Кагэро кивнул на собранную в пучок горловину мешка.

Камари взялась за мешок одной рукой так, чтобы горловина открылась.

— Не вижу, — сказала она. — В мешке лишь чернота.

— Засунь руку и вытащи то, что там лежит.

Камари запустила руку в мешок, но тут ее лицо стало даже не белым, а голубым. Дзюбэю показалось, что глаза Камари сейчас выкатятся из орбит. А Кагэро стоял, глядя на нее. Смотрел совершенно спокойно, со скучающим лицом, будто говорил: «Скорее бы покончить с этим, домой хочу».

Когда рука Камари показалась из мешка, Дзюбэй увидел, что между пальцев торчит что-то черное и блестящее. Камари опустила взгляд. Губы ее раскрылись, но из горла вылетело только сдавленное хрипение. Она разжала пальцы, и мешок вместе с содержимым, глухо стукнув, упал на глиняную площадку.

Она так и осталась стоять и смотреть прямо перед собой. Дзюбэй испугался, заозирался по сторонам, но не встретил ни одного взгляда, направленного на него.

Мешок схватил с земли Кагэро. Сам сунул туда руку и быстро вытащил. На ладони у него лежал большой темно-красный ком.

— На, держи, шлюха, — он бросил ком Камари, и та невольно поймала. — Теперь сердце твоего возлюбленного всегда будет с тобой. А это, — он снова сунул руку в мешок и снова вытащил, — нет, это я тебе не отдам!

Он поднял над головой страшный предмет — то была отрезанная голова человека. Нет, не отрезанная — отрубленная, и не одним ударом, а несколькими.

— Дакуан! — выдохнул невесть откуда взявшийся Дзакуро.

— Да, Дзакуро-сан, это он, Дакуан. Враг, с которым ваша дочь…

— Не-ет!!! — завопила Камари. Она выронила уродливый иссиня-багровый ком и схватилась руками за лицо. Вслед за пальцами тянулись черно-красные следы. — Не-ет!!!