Край неба пронзительно зазеленел на востоке, когда пришелец с Чакры Кентавра добрался, наконец, до конечного пролета лестницы. На несколько секунд он замер, вобрав голову в плечи – то ли его обуял последний страх, то ли он намеревался дождаться первого луча солнца… Но в следующее мгновенье, решившись, он распахнул дверцу, ведущую на верхний балкон, закрыл лицо руками, чтобы не видеть многотысячную стаю крэгов, безмолвно планирующих вокруг основания башни в ожидании своей жертвы, и, разбежавшись, камнем рухнул в холодную рассветную глубину.

Если он думал, что тело его разобьется о камни подножья, то он ошибался – с крысиной яростью стая ринулась на него, вкладывая в удары когтей и клювов всю свою неистовую злобу, и это кровавое пиршество продолжалось до тех пор, пока ненавистный бунтарь не был растерзан, так и не коснувшись земли.

А спустя еще немного времени принцесса Сэниа, захлебываясь слезами какого-то страшного, но не запомнившегося сна, открыла глаза, пробудясь внезапно и облегченно. Привычная масса шелковистых перьев одела ее голову и плечи, и она увидела себя в своей опочивальне замка Муров.

Гаррэль, бледный, как алебастр, застыл на пороге.

– А где же… – начала она – и осеклась.

Ее возвращение в замок, предупредительность дожидавшегося ее пробуждения крэга, свобода Гэля – все это могло быть куплено только одной ценой: той, которую требовали крылатые деспоты.

Она не закричала – она была принцессой королевского рода владетелей Джаспера. Она только глядела на Гаррэля, юношу с пестрым крэгом, и не видела его.

– Принцесса Сэниа, – проговорил он, и это был не юношеский голос. – Я беру тебя в жены и не завещаю никому, потому что никто не будет любить тебя сильнее, чем я.

Он отступил на шаг и плотно закрыл за собой двери. Мона Сэниа услышала лязг меча – Гаррэль из рода Элей встал на стражу у ее спальни.

Раздался тихий скрежет – словно мечом царапнули по щиту. Мона Сэниа проснулась и некоторое время вслушивалась – не разбудил ли непрошенный звук маленького? Но малыш посапывал безмятежно и аппетитно, и она не стала его трогать. Да и был ли этот звук? Наверное, приснилось. Вот и крэг еще не возвращался – значит, до рассвета еще далеко.

Она спустила ноги с постели, неслышно ступая по пушистой шкуре, приблизилась к окну. Ее протянутая наугад рука наткнулась на массивный серебряный треножник, в углублении которого на мягчайшем пуху лежало яйцо, созревая в лунном свете. Скоро прилетит крэг, и она полюбуется желтым, как огненный опал, мерцанием глянцевитой скорлупы. Значит, и птенец, который вылупится через пять-шесть дней, будет солнечо-желтым, королевского цвета, и тогда глаза ее сына впервые увидят свет.

Тогда можно дать ему имя.

Осторожно перебирая пальцами почти бесплотные пушинки, она медленно подбиралась к самому центру мягкого гнездышка, где должно было покоится заветное яйцо. Ближе… еще ближе…

Пустая ямка.

Яйцо исчезло!

Еще доля секунды – и с ее губ сорвался бы отчаянный крик, но руки, такие знакомые по бессонным незрячим ночам, такие родные и такие безнадежно оплаканные, обхватили ее за плечи, и для нее перестало существовать все, кроме этих рук.

– Сэнни, – донесся словно откуда-то издалека голос ее Юрга, – что ты, Сэнни, глупенькая, что ты…

Она ощупывала его лицо, совсем как тогда, на корабле, и в какой-то миг ему стало страшно, потому что вдруг показалось – сейчас она назовет имя Асмура…

И вместо этого он услышал:

– А где же Юхан? Ведь если ты жив, то, значит…

– Нет Юхана, Сэнни… Они с Гэлем подстерегли меня на середине подъема на башню. Там площадка такая крытая, помнишь? Опередили, поднялись на лифте… Не церемонились – оглушили. И Юхан пошел вместо меня. Крэги не разобрались…

– У нас сын, муж мой. У него нет еще имени. Но теперь оно будет.

– Да, – сказал Юрг. – Да, конечно, память о Юхане останется в нашем сыне. Но у нас считанные минуты, Сэнни, и сейчас самое важное – это то…

– Самое важное – это то, что наш сын останется без крэга! Яйцо исчезло, и если мы не найдем его, а мой крэг откажет нам в милости пестрого птенца – Юрг, наш маленький останется слепым на всю жизнь! Ты не знаешь, что это такое, ты не проводил в темноте дни и месяцы, ты…

Он с трудом прервал этот поток отчаянья:

– Сэнни, – сказал он твердо, – наш сын останется без крэга, вот это я тебе обещаю твердо; нашему малышу не нужен поводырь, как, впрочем, и всем остальным новорожденным на Джаспере…

– Что ты говоришь, опомнись!..

– У меня нет времени на долгие объяснения, так что поверь мне на слово. Сэнни, мы с Гаррэлем нашли за это время еще несколько выходов из подземелья, а Кукушонок заблаговременно разузнал, в каких местах появились новорожденные. Я поднимался по ночам в их жилища, и ошибиться я не мог: все дети рождались зрячими! Ты понимаешь, Сэнни, они не слепы от рождения, а становятся такими только тогда, когда на их плечи впервые опускается проклятый крэг!

– Но наши врачи заметили бы…

– Ты забываешь, что они видят только то, что позволяют им крэги.

– Но это чудовищно, Юрг – значит, полторы тысячи лет крэги ослепляли людей чтобы… Зачем, Юрг? Зачем они это делали?

– Чтобы властвовать. Это сладкая штука – власть, но они так объедались ею, что уже мечтали только об одном – о пустынной планете, где не будет ни одного разумного существа, над которым можно было бы властвовать.

– Тогда об этом нельзя молчать ни секунды! Я пошлю свой голос во все уголки нашей планеты, и мне поверят…

– Тебе поверят, принцесса Сэниа, и тогда крэги снова покинут джаспериан. И снова – ужас слепоты, гибель. Нет. Сделаем по-другому. Сначала нужно доставить на Джаспер приборы, которые помогут взрослому населению обойтись без крэгов. Затем уже расскажем о малышах.

– Через три дня праздник в королевском дворце…

– Я об этом подумал. До его начала ты должна связаться со всеми воинами своей дружины. Но будь очень внимательна, не начинай разговора до тех пор, пока не убедишься, что в этот момент ни у тебя, ни у дружинников нет крэга. Иначе – снова провал. Так что у тебя практически две ночи. Как начинается каждый праздник?

– Взрыв голубой музыки и парчовый огонь в полнеба.

– Вот это и будет сигналом к тому, чтобы все дружинники разом перенеслись на звездную пристань. До этого они должны прибыть во дворец и вести себя так, как ни в чем не бывало, чтобы не вызвать подозрений. Итак – разговор без крэгов! И теперь главное…

В окно пахнуло холодным воздухом, послышалось хлопанье мягких крыльев. Сэниа отшатнулась, загораживая собой Юрга.

– Не бойся, это Кукушонок. Он стережет меня.

– Сэниа-крэг возвращается… – послышался тихий, полудетский голосок пестрого существа.

– Главное, Сэнни, главное: все дружинники должны успеть надеть скафандры, иначе их враги вырвутся, и все пойдет прахом. Наглухо закрытые скафандры, поняла?

– Да, да, уходи, они же ненавидят тебя, уходи…

Дверь за ним захлопнулась, и только тут Сэниа почувствовала, как бешено колотится ее сердце. Ноги подкашивались. И все-таки успела – набросила на пустой треножник какое-то подвернувшееся под руку покрывало. И тут же в окно впорхнул аметистовый крэг.

И только тогда мона Сэниа поняла, что самое большое мужество требуется от нее именно сейчас – не закричать, не сорвать с себя это розовоперое чудовище, не растерзать его, как они все поступили с Юханом…

– Спасибо, Сэниа-крэг, – проговорила она, нежно поглаживая розовые перья, лежащие у нее на плечах. – Мой маленький стал спать спокойнее, завтра я смогу отпустить тебя на всю ночь.

Крэг, как всегда, промолчал, не снисходя до разговора с человеком.

А впереди всего две ночи, и нужно поговорить с каждым из восьмерых дружинников именно тогда, когда он отпустит своего поводыря купаться и нежиться в лунном свете. Ошибиться, как тогда в ущелье, нельзя. И менять что-либо поздно: через три дня – праздник. Как успеть?..