А матросъ гогочетъ:
– Во-во! До металла и я охочъ. Вонъ и крестикъ… чѣмъ не металлъ? Солдату-то не доспѣло. Проба-то на немъ имѣется?… Дойдетъ до него чередъ, а сначала пощупаемъ мочалу. А ну, помогай, товарищъ…
– Нехорошо! – говоритъ заводской, брови къ носу. – Капиталистовъ мы щупали, а надъ мертвыми ругаться рабочiй человѣкъ не можетъ. И крови рабочiй человѣкъ не любитъ. Не товарищъ я тебѣ по такому дѣлу.
А солдатъ сидитъ-обомлѣлъ, другую цыгарку вертитъ.
– Не това-рищъ!… – кричитъ матросъ, – а какъ винцо пить да денежки дѣлить… – первые?! Другiе за васъ кровяную работу дѣлай? На готовенькое бы только?… Чортъ… да у ней всѣ карманы вырваны!… Ай да солдатъ! Да ты ее еще, можетъ, и…
– Не трожь, живая!! – какъ крикнетъ заводской, не въ себѣ…
За голову схватился – бѣжать!
Будто – чего почудилось! А матросъ ничего, ругается:
– Зайцы-черти! Напакостили да – въ кусты?!.. А ты прямо дѣйствуй! Я мощи вскрывалъ, да не боялся! «Три Святителя» у меня на головѣ, самъ четвертый! Я сейчасъ дознаю, живая она ай мертвая. Жилку такую знаю…
Обругался нехорошимъ словомъ и схватилъ руку женщины…
Тутъ и случилось.
Поднялась рука – полнеба закрыла. Дрогнулъ матросъ и палъ подъ накрывшей его десницей.
Глядитъ солдатъ: что такое… матроса нѣтъ?! И видитъ: растетъ женщина, ноги по всему логу, руки на степь закинулись!…
Встали у солдата волосы дыбомъ, поползъ на-карачкахъ въ степь. И мѣшокъ свой бросилъ.
* * *
А ужъ и ночь на степь пала. Вороньё по мѣстамъ сѣло. Ни зги не видать – темно.
Только совы за мышами шарахаютъ.
Вылезъ бѣсъ изъ болота, постоялъ – послушалъ… И говоритъ:
– Ладно идутъ дѣла! А ну-ка-сь…?
Привалился къ землѣ – и слушаетъ: чу-уть позываетъ-стонетъ, какъ мушка у паука въ тенеткахъ.
– Скоро можно и шапку надѣть… лихо! – думаетъ себѣ бѣсъ.
И давай плясать – гукать! Плясалъ-плясалъ…
– А ну-ка-сь..?
Привалился – и слушаетъ: та-акъ, будто комарикъ чутошный, позываетъ-стонетъ.
Потеръ бѣсъ лапы, шапку изъ-подъ хвоста вытянулъ, на корявую головешку насунулъ – въ походъ собрался. Идетъ – попрыгиваетъ, падалью отъ него порыгиваетъ. А совы такъ вкругъ него и лётаютъ, такъ и шарахаютъ…
Остановился и думаетъ:
– Главное бы дѣло выгорѣло! Пьяница, можетъ, какой пройдетъ, крестъ сыметъ?… А тамъ плевое дѣло – въ болото затащить. Тогда и вся степь наша! Подохъ Гришка-матросъ, дрогнулъ! Вѣрнаго друга потеряли. А ну-ка-съ…?
Припалъ бѣсъ къ кочкѣ – и слушаетъ: та-акъ, вполчуть, ровно травка по вѣтерку позукиваетъ.
– Послѣдняя ее кровь ходитъ… – говоритъ бесъ, язычище до пуза вывалилъ. – Пять минутъ и разговору осталось. Только бы пьянчужка какой набрелъ. Разбойникъ съ нее креста не сыметъ, а пьяница не задумается.
И давай скрозь землю:
Эй, Мишка, иди!
Эй, Гришка, иди!
Васютка, Стешка,
Аксютка, Лешка,
Сысой, Ивашка,
Косая Машка,
Хрипунъ – Костюшка,
Стигней, Настюшка,
Өедулъ, Микитка,
Пахомъ, Улитка,
Вавилка, Прошка,
Ермилъ, Ерошка,
Максимка-Бубень,
Хохолъ изъ Лубенъ,
Дуракъ-Трохимка,
Снохачъ-Яфимка,
Пахабникъ-Пашка,
Блудилка-Дашка…
Всѣхъ степныхъ пьяницъ перебралъ – не слыхать!
Осерчалъ бѣсъ, съ досады подъ хвостъ полѣзъ…
– Вотъ, черти! Съ матери родной сымали, а съ э т о й – чего боятся?! А я-то имъ въ ухи дулъ: мачеха она вамъ лихая!…
Хвостищемъ за ухомъ поскоблилъ – и вспомнилъ:
– Касьяшку-пьяницу помянуть забылъ! Живорѣза-то самаго!..
И давай:
Товарищъ Касьяша,
Варится у насъ каша,
Лежитъ на степѣ падаль,
Златого креста не надо-ль?…
Слушаетъ – не идетъ Касьяшка!
– И чего ее боятся, черти?! Это мнѣ все старый Микола портитъ! Почитай всѣхъ забыли, а его все помнятъ.
И опять, давай:
Товарищъ Касьяша,
Подошла пора наша,
Сымай крестъ съ падали,
Чтобъ всѣ передъ нами падали!…
Слушалъ-слушалъ, да какъ задеретъ хвостъ дудкой… – идетъ!
Да и заерзалъ что-то…
То тѣмъ, то другимъ ухомъ приладится… Скосилъ морду -и говоритъ:
– Твердо чтой-то шагаетъ ноньча..? Я его ходъ знаю…
Слушаетъ: шагаетъ неспѣшно, съ усталью, – топ – топ – топ…
– И каблуки слыхать..?!.. А у него и лаптей-то отродясь не было!…
Слушалъ-слушалъ лопоухiй бѣсъ, а шагъ все ближе…
Сѣлъ на кочку, бѣльма выпучилъ – не пойметъ. А тутъ, будто, какъ вѣтеркомъ пахнуло. Глянулъ – да и присѣлъ-пришибся: старый Микола изъ-подъ зари грозится!
Темное лицо, во все небо. Погрозилъ – и пропалъ зарницей.
Заерзалъ-затрепыхался бѣсъ, крикнулъ:
– Матери твоей чортъ!..
Да какъ лязгнетъ зубомъ, какъ копытами наподдастъ, такъ по деревнямъ всѣ собаки и взвыли. Поджалъ хвостъ да и бухъ въ болото.
* * *
Шелъ съ далекаго края воинъ. Шелъ безъ дорогъ, прямикомъ, черезъ болота да буреломы, оврагами да лѣсами, глубокими снѣгами. Ноги побилъ, порвался, изголодался. Родину шелъ-искалъ. Спуталъ къ ней бѣсъ дороги, завалилъ-завѣялъ, волковъ рыскать на волю выпустилъ. По слуху шелъ, прямикомъ, откуда позываетъ. Шелъ-шелъ, – и не стало слышно. Остановился, какъ на распутьи, поднялъ глаза къ темному небу и помолился:
– Господи!..
Смотритъ – рука на небѣ! Подняла та рука край тучи и показала зόрю. А изъ-подъ зари старый Микола смотритъ…
