Наступило утро. Сырая болотная мгла окутала поляну, деревья. Расчеты 2-й батареи приводили орудия в походное положение. Виден лишь корпус всадника, все, что ниже седла, скрывалось в густом тумане.

В огневых взводах 2-й батареи на орудие по одному-два укоса вместо трех. Шины колес на зарядных ящиках оборваны, они катятся чуть ли не на дисках. Орудийные номера брались за лямки раз за разом в помощь лошадям.

Некоторое время 1-й огневой взвод не отставал от орудий. Почва становилась суше. Дорога все чаще подворачивала в поле. Орудия начали удаляться, скрылись за деревьями.

Два расчета, разделенные дистанцией, шли молча. Дорога опустела совершенно. Я не боялся затеряться ни в лесу, ни в поле, но душа была неспокойна. Настораживала тишина. Там ровики, куча гильз, тут поломанное колесо, пустые банки, забытая впопыхах кормушка. Безлюдно в лесу, вчера еще переполненном войсками. Куда ушли пехота, орудия, повозки?

8 часов. Справа впереди раздаются орудийные выстрелы. Там шоссе. А Княгининки? 1-й огневой взвод в пути 5 часов. По-видимому, село осталось в 10—15 километрах позади.

Пригревало солнце. Орудийные номера неохотно соблюдали порядок движения. Дорога все больше отклонялась к северо-западу.

Сержант Дорошенко заметил впереди людей, они явно спешат укрыться за деревьями. Оба орудийных расчета залегли.

— Стой! Кто такие?

Взвод разведки 2-го батальона 781-го СП. Вчера вечером получил задачу выяснить положение севернее Княгининок.

Младший лейтенант, командир взвода, утверждает, что немецкие танки ушли в сторону Луцка. Он слышал ночью гул двигателей.

У разведчиков длинные трехлинейки, два ручных пулемета, гранаты, малые саперные лопаты. В ботинках с обмотками «двенадцать месяцев». Так назывались на солдатском языке широкие полосы из плотной ткани, уложенные витками от щиколотки до колен, которыми снабжалась в то время наша пехота.

Орудийные номера шагают бодро, даже молодцевато. Правда, обмундирование потеряло вид. Брюки, гимнастерки и тяжелые яловые сапоги три дня назад получены в Ковеле.

Пехотинцы отличаются внешностью, и не в лучшую сторону. Утомлены, у некоторых каски в руках, другие нацепили кое-как, с перекосом. Болтаются подбородные ремни. Разведчики начали отставать. Младший лейтенант взмахнул рукой. Что случилось? Привал. Разведчики снимали оружие.

Я спросил младшего лейтенанта, где он рассчитывает найти 781-й СП?

— В лесу...— младший лейтенант указал направление.

Известно ли ему, что вчера перед вечером подразделения 622-го СП ушли с южной опушки леса? На всем пути я не встретил нашей пехоты.

— Помощник начальника штаба не говорил насчет отхода... найдем.

Долго ли разведчики собираются отдыхать?

— Люди устали...

1-й огневой взвод оставил пехотинцев. Полученные сведения, грохот орудийной стрельбы на шоссе укрепляли мои предположения. Идти нужно на север.

Незадолго до полудня я заметил дым на опушке леса. Стоит кухня, повозки. Пехота отдыхала. Винтовки собраны в пирамиду. Станковые пулеметы на колесах.

Никто не ожидал появления 1-го огневого взвода. Пехотинцы вскочили. Кто? Куда? Откуда? Пришел лейтенант скорым шагом. Его интересуют документы. Он подозрительно долго для усталого человека листает мое удостоверение, все, что я мог предъявить. Вдаваться в объяснения того, что значилось на первой страничке обложки, мне казалось излишним. Я хотел встретиться со старшим начальником. Лейтенант указал на санитарную повозку. В тени отдыхали старшие командиры. Я представился, упомянул обстоятельства, которые привели 3-ю батарею 92-го ОАД в район Княгининки.

Командиры переглянулись. Меня направили к начальнику штаба полка. Затем к командиру.

— В шестьсот двадцать втором стрелковом полку никто не знает про девяносто второй отдельный артиллерийский дивизион. Но, допустим, он существует в действительности и входил в состав частей Владимир-Волынского укрепленного района,— командир полка черноволос, говорит с кавказским акцентом,— зачем забрел сюда лейтенант-артиллерист? Село Княгининки,— он заглянул в развернутую на ящике 200-тысячную карту,— в двухстах километрах от Владимира-Волынского...— и умолк, убежденный, что перед ним диверсант либо лазутчик.

Возле повозки шушукались писари, ездовые. Командир полка распорядился спросить орудийных номеров. Какая необходимость в этом? Я возражал против того, чтобы опрос производился в моем отсутствии. Для сопровождения ко мне были приставлены два лейтенанта. С ними я вернулся во взвод. Опоздал. Препирательства, возникшие между орудийными номерами и пехотинцами, перешли в потасовку. Ни те, ни другие не пускали в ход оружие, но дело шло к тому. Не без усилий нам — лейтенантам и мне — удалось развести спорящих на обочины.

Старший сержант Проценко доложил, что уполномоченный пехотной контрразведки начал дознание сразу после моего ухода. Помкомвзвода запретил орудийным номерам отвечать на вопросы лица без знаков различия. Пехоте внушают недоверие наши пулеметы, и она вознамерилась отнять их.

Я не мог оставить в таких обстоятельствах взвод на дороге и привел к штабной повозке.

— Танковые пулеметы... Гм... допустим, но как они попали в артиллерийскую часть?— командиры-пехотинцы ждали ответа.

Возмущенный подозрением и глупостью вопросов, я не упомянул о довооружении и переобмундировании в Ковеле.3-я батарея получила тогда 23 пулемета, а дивизион — более сотни. — Такое количество? Враки это все! Неправдоподобно!.. Пока не подтвердится принадлежность ваша к воинской части... и факт ее существования, вы и ваши люди будут задержаны... оружие сдать! Об этом не может быть и речи. 1-й огневой взвод не обучен сдавать оружие и не знает, как это делается. — Какой заносчивый...— командир полка смягчился,— в таком случае, сдадите патроны и гранаты.

Диски танковых пулеметов неразъемны. — Что такое? — повысил голос майор.— Товарищ лейтенант, я не люблю повторять приказания. Старший сержант Проценко вскинул пулемет и посредством заряжания стал выбрасывать из диска патроны под ноги пехотинцу. Защелкал затвором и Дорошенко. — Наши винтовочные патроны подходят к этим пулеметам? — удивленный командир полка повернулся к уполномоченному контрразведки: — Не стоит обнажать шпаги, подождем... а?

Привал закончился. «В походную колонну!» 1-й огневой взвод двинулся вслед за штабными повозками.

Минул час, другой. Дорога вывела головную роту в поле. Следом шел ротный обоз, шесть-семь повозок, кухня. Тяжелое оружие — ручные и станковые пулеметы, две минометные трубы, плиты к ним — пехотинцы несли на плечах. Любопытно, чем загружен ротный транспорт? Боеприпасами, продовольствием?

Колонна растянулась километра на два. Каждое подразделение тянуло за собой облако пыли. Жарко.

Появился «Хеншель-126». По-видимому, заметил пыль на дороге. Порядок в колонне 622-го СП гораздо лучше, чем на шоссе. Из роты в роту исправно передавались команды. Пехотинцы стреляли по самолету с колена, не сходя с дороги, и очень отрадно было то, что стреляли все.

Довольно долго за мной в качестве наблюдателя шел младший лейтенант-пехотинец. Рослый, крепкий, лет 35-ти. По всей видимости, из младших командиров. Каска посажена низко, я не заметил ни разу, чтобы он поправлял ее. Молча оглядывался, курил на ходу. Жара и пыль заставили его сесть в повозку. Интерес к 1 -му огневому взводу заметно ослаб.

Меня донимала забота. Тащиться с пехотой? Как долго? Найдутся ли люди, которым известен 92-й ОАД в полоса действий соединений 27-го стрелкового корпуса?

Минул полдень. Пехота двигалась на север. Это несколько смиряло меня с положением пленника. Разрывы мин и снарядов слышались справа.

К вечеру пыль уменьшилась. Голова колонны повернула в юго-восточном направлении на проселочную дорогу, кажется, к шоссе.

Штаб, две или три роты вошли в овраг, который тянулся дальше на север. После короткого отдыха подразделения начали занимать оборону, окапывались. Ездовые кормили лошадей. Все заняты делом. Только орудийные номера сидели безучастно в стороне.