Я вел записи и присматривался к поведению людей у орудий. Сержанты действовали более или менее уверенно. Сказывалось влияние курса полковой школы. Но среди орудийных номеров заметен разнобой, несогласованность. Наводчик 2-го орудия, как видно, не усвоил достаточно твердо правила обращения с маховиками наводки. Медленно перемещался ствол 4-го орудия. Не отработаны отдельные элементы заряжания орудий — работа, требующая навыков, четкости и силы со стороны заряжающего и его помощника.
Младший лейтенант Гаранин превосходно знал огневую службу! занятый ведением записей и вычислениями, он слышал слова, которые передавались с НП, и ни на минуту не упускал из поля зрения ни одного орудия. Кто опоздал доложить о готовности, замешкался со снарядом. Командир 3-го орудия сделал ошибку в вычислении уровня. Младший лейтенант Гаранин все видел и слышал.
— Стой! — следовала реакция немедленно. Командир орудия или орудийный номер исправляли ошибку, и работа повторялась всем составом расчета.
Орудия «ведут огонь». Стреляющий раз за разом запрашивал буссоль последнего выстрела, т. е. определял отсчет угломерного кольца на панораме основного орудия после выстрела. Таким путем командир батареи непрерывно контролировал наводку орудий и всю работу на ОП. Обнаруживались ошибки — расхождения в записях, которые на НП вел стреляющий и на ОП — старший на батарее.
Подана команда: «Стой!» Гаранин проверил вычисления и обнаружил разницу в прицеле, исчисленном стреляющим, и тем, что установлен на шкале прицельного приспособления орудия. В ошибке виновны несколько лиц — командир орудия, наводчик и косвенно — старший на батарее. Небрежное обращение с цифрами привело к тому, что снаряд разорвался с недолетом на семьсот метров от расчетной точки. Полсотни килограммов убийственных осколков. Если бы орудие вело действительный огонь, это обошлось бы пехоте дорого.
В середине третьего часа «стрельба» приостановилась. Командира батареи вызвал в штаб кто-то из старших начальников.
После перерыва младший лейтенант Гаранин занялся разбором замечаний, сделанных стреляющим при ведении огня. Снова — «в укрытие», «к орудиям», тренировки в работе на панораме и прицельных приспособлениях. Огневые взводы отражали прямой наводкой очередную «атаку» кавалерии. Пришел политрук Шапир. Для встречи замполита расчет 1-го орудия занял положение «за орудие».
На пыльную траву ложатся перед шеренгой короткие тени. Солнце перевалило за полдень. Гимнастерки промокли от пота. Политрук прошел к орудию. Расчет сделал вслед ему поворот кругом.
— Как артиллеристы учатся? — спросил политрук у командира орудия.— Есть замечания?
Старший сержант Проценко начал с последнего вопроса: замковый во время приведения орудия «к бою» оступился, неуверенно выполнял обязанности один из установщиков, наводчик, совмещая перекрестие с точкой наводки, не подвел дважды горизонтальную линию. Проценко не умолчал о своих ошибках, менее, впрочем, опасных, нежели у командира 3-го орудия.
— На марше недоразумения, наблюдателей не было... тут на огневой... тоже неважно. Как оцениваете действия первого орудия, товарищ младший лейтенант, удовлетворительно? — Гаранин в подтверждение склонил голову.— надо лучше нести службу, товарищи артиллеристы... Вы знаете, перед нами ответственные задачи...— замполит говорил о сознательном отношении к службе, о роли комсомольцев в повышении боеспособности орудийного расчета.
—Я, наверное, задерживаю? Хочу поговорить с вами,— он повернулся ко мне. — И вы ведете записи? Здесь пометки... первое орудие... второе... наводчик,— политрук заглянул в мой бланк.—Нужное дело, присматривайтесь к людям. Я слышал, вас смутили требования старших вчера на рекогносцировке в районе сосредоточения. Находиться впереди огневых взводов и рядом с каждым... да, управление... дело сложное... вы понимаете? Командир четвертого орудия не обучен самостоятельности, нуждается в напоминании... Учтите: контроль со стороны старшего начальника заставляет строже относиться к службе... Сержанту полезно... так и научится...
Исполняющий обязанности стреляющего на наблюдательном пункте младший лейтенант Поздняков объявил огневым взводам «отбой», занятия закончены. Орудия снимались с позиций. Вести колонну в парк — обязанность старшего сержанта Проценко.
По пути в монастырь замполит в разговоре снова коснулся боевой тревоги.
— Вы сделали выводы, товарищ лейтенант? Расчет четвертого орудия плохо справляется с обязанностями. Сам командир нарушает дисциплину... По-видимому, на сержанта нужно наложить взыскание.
— Тут моя вина... Но если вопрос стоит о взыскании, то объявлять должен командир взвода... я подумаю,— сказал Гаранин.
— Конечно, спешить не следует,— согласился политрук.— Товарищ лейтенант, а как со снарядами?
Я помню замечания командира батареи. Нужно выяснить, кто из орудийных номеров не удалил со снаряда сто граммов пушечного «сала».
— Да, случай серьезный, не откладывайте. Лейтенант Величко не любит напоминать...
Перед монастырской стеной встретился лейтенант Луценко. Политрук умолк и повернул к контрольно-пропускному пункту.
— Ваш замполит? — спросил Луценко.— Как служба? Я рассказал о боевой тревоге. Не выставил наблюдателей. Состоялся неприятный разговор с командиром батареи.
— В первой батарее дела лучше. Огневики пока не доставляют мне неприятностей. Только сейчас из штаба. Закончил знакомство с инструкцией... Скоро война? — Луценко взглянул на часы.— Через десять минут на рекогносцировку...— Звякнув шпорами, он удалился по тропе на коновязь.
После обеда я проверил состояние боеприпасов. Чистка снарядов производилась неоднократно, и всякий раз в утренние часы. Удалить с помощью ветоши загустевшую за ночь смазку в междупоясковом пространстве и в кольцевых выточках снарядов, кажется, никто и не пытался. Очищались только центрующее утолщение и цилиндрическая часть, куда доступ открыт.
В соответствии с техническими правилами заводская смазка удаляется только тогда, когда снаряды подготовлены к окончательному снаряжению в складских условиях либо непосредственно перед стрельбой на огневых позициях. Хранение в парке артиллерийских боеприпасов, подготовленных к выстрелу, не допускается. Если же происшествие рассматривать применительно к положению 3-й батареи, то командир орудия обязан проверять состояние боеприпасов одновременно с материальной частью орудия и средствами тяги ежедневно, командир огневого взвода — один раз в два-три дня, на выбор несколько - ящиков из десяти.
Пятьдесят артиллеристов в течение трех часов скоблили, чистили, терли, удаляя со снарядов остатки коричневой смазки. К закату солнца работы закончились. Длинная лента ящиков, извиваясь серпантином, пролегла от орудий мимо тягачей к ограждению парка.
Начался осмотр. Два орудийных номера снимали переплеты укупорки в ящиках, следом два других, приподняв снаряд, поворачивали с боку на бок. Точеная поверхность отдавала тусклым зеркальным блеском. Гаранин внимательно обследовал каждый снаряд.
Объявлен перерыв. Я просил Гаранина вызвать орудийного номера, за проступок которого сегодня огневые взводы лишились послеобеденного отдыха.
— Стоит ли,— ответил Гаранин.— Вначале я проведу с ним коллективную беседу. Этот товарищ уже зарекомендовал себя не лучшим образом. За ним числится несколько подобных поступков.
Коллективную беседу? Но ведь он один...
— Гм...— Гаранин поднял глаза,— разговор состоится в присутствии огневых взводов... С одной стороны — орудийные расчеты, с другой... он... если вы не против...
Гаранин построил в каре всех, кто принимал участие в чистке. Посередине соорудили из ящиков пирамиду. Наверху с открытыми наполовину стенками установлен тот, что попал на глаза командиру батареи. Рядом занял место «товарищ». Ему вменялось в вину недопустимое отношение к оружию и личным вещам, которыми он пользовался, |и вообще ко всему тому, что на солдатском языке называлось службой. Провинившийся орудийный номер на вопросы командира 2-го огневого взвода отвечал уклончиво, ссылался на забывчивость, непонимание и еще на какие-то причины, но скоро умолк, смущенный под взглядами полусотни глаз. Пауза тянулась и тянулась, и все вдруг поняли действительную подоплеку в поведении нарушителя дисциплины — он слаб, распущен и не в состоянии принудить вести себя так, как полагалось воину. И от того, что причина открылась неожиданно, как бы сама собой, всем стало неловко.
