— Наверняка захватили катамаран, и теперь вы сможете воплотить ваши милосердные теории на практике, — отозвался отец Мартин без всякого ехидства.

Оба продолжали внимательно прислушиваться, и в это время послышались шаги человека, бегущего к корме. Открывший дверь Падин издавал нечленораздельные звуки, показывая большим пальцем назад.

— Сам пожаловал? — спросил Стивен.

Падин заулыбался и протянул доктору сюртук. Надев его, Стивен застегнулся на все пуговицы и поднялся, когда в каюту вошли капитан и старший офицер.

— Доброе утро, доктор, — произнес Джек Обри. — Как поживают ваши пациенты?

— Доброе утро, сэр, — отозвался Мэтьюрин. — Некоторые капризничают и нервничают, но надлежащая доза микстуры, которую они получат в полдень, их вылечит. Остальные чувствуют себя довольно сносно и ждут порции воскресного пудинга с изюмом.

— От души рад слышать это. Думаю, вам будет интересно узнать, что мы подобрали еще один бочонок с «Норфолка». На этот раз из-под свинины, совсем свежий, плавал высоко, с бостонским клеймом, изготовлен в декабре прошлого года.

— Следовательно, мы находимся близко от американца?

— Не могу сказать, каков между нами разрыв — неделя или больше, но ясно одно: мы оба находимся в одном и том же океане.

После ряда замечаний относительно бочонков, их дрейфа и признаков возраста отец Мартин произнес:

— Я полагаю, сэр, что вы намерены прочитать этим утром одну из проповедей преподобного Донна. Я сказал Киллику, где ее найти.

— Да, сэр, благодарю вас, он ее нашел. Но после того, как я с нею ознакомился, полагаю, что было бы уместнее, если бы ее прочитал человек ученый, настоящий служитель Господа. Сам же ограничусь Дисциплинарным уставом, в котором я разбираюсь, тем более что зачитывать его следует не реже чем раз в месяц.

Джек Обри так и поступил: во время паузы, которая последовала за пением сотого псалма, Уорд, который в таких случаях выступал как псаломщик, а также как секретарь капитана, шагнул вперед, достал из-под Библии тощую книжицу с текстом Дисциплинарного устава и передал ее Джеку Обри, который начал читать сильным, угрожающим голосом, явно получая от этого удовольствие:

— «В целях лучшего руководства и управления флотами Его Величества, военными кораблями, а также силами, расположенными на побережье, от которых, при Божьем благословении, главным образом зависит благосостояние, безопасность и могущество нашего королевства, согласно воле его Королевского Величества, опираясь на совет и согласие духовных и светских князей, а также общин, при настоящем составе парламента…»

Слова капитана достигали виндзейля отрывками из-за того, что, когда фрегат взбирался на вершину волны, ветер усиливался, а когда опускался в ложбину, ослабевал; к тому же фрагменты Дисциплинарного устава смешивались с беседой Стивена и отца Мартина, которые, заговорив о плывунчиках, переключились на птиц — менее опасную тему.

— А вы когда-нибудь видели плывунчика? — спросил доктор.

— Живьем, к сожалению, ни разу. Только на страницах книги, да и то это было не слишком четкое изображение.

— Описать вам его?

— Если вам угодно.

— «Все флаг-офицеры и все чины, служащие или имеющие отношение к судам или кораблям его Величества, виновные в лжесвидетельствах, брани, клевете, пьянстве, нечистоплотности или других поступках, оскорбляющих Божественный промысел, в нарушении хороших манер…»

— Но самка этой птицы гораздо крупнее и гораздо ярче. Это такое существо, которое не считает, что обязанности самки состоят лишь в том, чтобы содержать в порядке гнездо, высиживать птенцов и выкармливать их. Однажды я имел счастье наблюдать за четой таких птиц из рыбачьей хижины, расположенной на отдаленном мысу графства Мэйо. Поблизости находилась целая колония, но я наблюдал именно за этой парой, потому что она находилась совсем рядом с хижиной.

— «Если какой-нибудь корабль или судно будет захвачено в качестве приза, то никто из офицеров, матросов или иных лиц, находящихся у него на борту, не должен быть лишен одежды или каким-то образом ограблен, избит или подвергнут издевательствам…»

— В тот вечер она снесла последнее яйцо…

— Прошу прощения, — произнес отец Мартин, положив руку на колено доктора, — но сколько их всего было в кладке?

— Четыре: размером с яйцо бекаса и почти такого же окраса. В тот же самый вечер она исчезла, и бедный отец должен был сам высиживать свое будущее потомство. Я испугался, что с ней случилась какая-то беда, но ничего подобного: она снова объявилась. Я понял по ее поведению и странной белой полосе на боку, что она вволю накупалась в море и развлекалась у берега залива с другими самками и холостыми самцами. Все это время бедолага должен был высиживать птенцов под кочкой ближе чем в пятнадцати ярдах от меня, он, как мог, укрывал их, от дождя и оставлял не больше чем на пять минут в день чтобы покормиться. Когда вылупились птенцы, ему доставалось еще больше, потому что он должен был кормить их один. Все четверо вопили и пищали целыми днями, ухаживать за ними он не очень-то умел. Папаша стал озабоченный, похудел и частично облысел, а мамаша резвилась на заливе, преследуя одних кавалеров и подвергаясь преследованию других, крича «пип, пип, пип» и совершенно не заботясь о своем потомстве. Полагаю, эта птичка знала, как жить в свое удовольствие.

— Но вы, как женатый человек, Мэтьюрин, не можете одобрять такое поведение самки.

— Что касается этого вопроса, — отозвался Стивен, неожиданно ярко представивший, как Диана танцует кадриль, — то тут, возможно, самочка несколько перебарщивает. Но зато она в известной мере восстанавливает равновесие, нарушаемое бесстыдной неразборчивостью противоположного пола.

— «Всякое лицо, служащее на флоте, которое незаконным образом сожжет или подожжет арсенал или хранилище пороха, судно, шлюпку, кеч или хой note 31, такелаж или снаряжение, принадлежащее им, а не неприятелю, пирату или мятежнику… будет предано смертной казни».

Эти слова прозвучали из вентиляционной трубы с особенной силой, и после довольно продолжительной паузы отец Мартин спросил:

— А что подразумевается под словом «хой», Мэтьюрин?

— Поскольку сегодня воскресенье, то скажу откровенно, что не знаю, — отвечал Стивен. — Но я слышал, что его применяли в неодобрительном смысле, к примеру: «Шел бы ты на хой голландский» или «На кой тебе этот хой».

Немного погодя Джек Обри употребил то же выражение: «Поскольку сегодня воскресенье», когда отказал в просьбе матросам, передавшим ее через марсовых старшин боцману, который передал ее старшему офицеру, а тот — капитану. Идея заключалась в том, что поскольку доктору давно хотелось посмотреть состязания боксеров, то его возвращение на корабль можно было бы отметить этим вечером несколькими поединками на полубаке, разыграв приз, тем более что морские пехотинцы и даже китобои давно хвастались своим чрезвычайным мастерством и смелостью на ринге.

— Нет, — отвечал капитан. — Поскольку сегодня воскресенье, то, пожалуй, я не смогу разрешить состязания. Я уверен: отец Мартин согласится, что воскресенье — не тот день, когда можно колошматить ближнего своего голыми кулаками. Но если они решат обратиться к парусному мастеру, чтобы тот изготовил мягкие перчатки, и захотят боксировать как милосердные христиане, без намерения кого-то убить, без борьбы, подножек, удушающих приемов и хватанья за волосы, то, полагаю, сам архиепископ Кентерберийский не станет возражать. — Затем, обратившись к доктору, он произнес: — А я и не знал, что вы увлекаетесь состязаниями боксеров.

— А вы и не спрашивали, — возразил Стивен. — Конечно, я видел немало ярмарочных драк, но, как я сказал на днях Бондену, мне никогда не доводилось видеть наши настоящие бои по правилам, хотя это составная часть современной жизни. Лишь однажды мне едва не представилась такая возможность. В дилижансе я встретил одного удивительно любезного молодого человека — боксера по имени Генри Пирс.